Александр Шадрин
Ночь над пустыней
Начал писать рассказики по впечатлениям из последних десятилетий жизни. Но и молодость не обойдёшь стороной, ибо именно тогда торилась дорога в небо и в прямом, и переносном смысле слова, через преодоление своих мирских слабостей. Обреталась душевная сила в преодолении внешних трудностей, и через постепенное, но непременное ощущение Божьей помощи при этом. Так в реальности я пришёл к вере не через самоуговаривание, а через внутреннее самоощущение. И, видимо, работа каждый день на грани, и предназначена для тех Душ, что готовы раскрыться для расширения границ своего «Я». А это для меня означает осознанное единении с очищающейся Душой ради доверия Духа.
В общем, я решил описать и некоторые запомнившиеся картинки из своей лётной и «улётной» практики. Тем более, что я мало встречал интересных рассказов из жизни современных пилотов, особенно малой авиации. Чаще всего романтика неба описывается на фоне больших пассажирских лайнеров, летающих за облаками. Но… Хотя и там своих прелестей хватает, но работа лётчика- оператора, по полдня, следящего за приборами, не моя стихия. Мне даже рисуется такая картинка из будущего подобной профессии. Ты встаёшь утром дома, собираешься на работу, заходишь в свой кабинет, садишься за самолётный компьютерный комплекс, и начинаешь управление лайнером, который уже загружен пассажирами, и ты его должен «улететь» за океан. Назад этот самолёт вернёт уже другой дежурный пилот. А ты, соскученной усталой рукой приобнимаешь жену, зашедшую к тебе в кабину, чтобы пригласить к ужину. Романтика.
А тут. Кто помнит географию, представьте… Каспийское море. Аппендикс Кара-Богаз- Гола. Южнее его небольшой городок Небит- даг, где мы готовимся к вылету на Нукус, что южнее Аральского моря. Вечереет, но всё равно жарко. Взлетаем и берём нужный курс. Набираем три тысячи метров. Настраиваем радиокомпас на пункт посадки, стрелка не реагирует. Причин несколько. Расстояние почти полтысячи километров, мала высота, да и слабый импульс самой станции. Пункт взлёта просит уйти со связи, у них рабочий день закончился. Даём отбой, хотя связи по направлению ещё нет. Ашхабад, Нукус молчат. Переключаюсь на всесоюзную частоту высотных полётов, может кто услышит. – Кто меня слышит, ответьте? – Борт №… на связи. Стараюсь быстро объяснить, что в безвыходной ситуации, нужна помощь. А голос говорит, да не тараторь, объясни спокойно. Я же не тороплюсь, мне всю ночь лететь через всю Сибирь. – Понятно. Сказал ему, чтобы он связался с Ашхабадом и передал данные обо мне. Он ушёл со связи, и тишина. Ночь. Под нами ни огонька. Пустыня Каракум.
Через пять минут нас вызывает борт. - Передал все ваши данные. Диспетчер беспокоится за связь. Пролёт зоны разрешает, и попросил нас совсем с частоты не уходить, последить пока у вас связь не наладится. Я предложил запросить у него эшелон повыше, к четырём тысячам, мол, хоть мы и не герметичны, но без пассажиров разрешается. Диспетчер говорит, что зона свободна, можно занимать по максимуму. Ура. На этой высоте мы хоть и слабо, но услышали Ашхабад, да и заработал радиомаяк, что дало нам возможность скорректировать курс. Снова тишь, да гладь. Полная темнота вокруг. Подумалось- вот угораздило повиснуть вдвоём со вторым пилотом в полной темноте между небом и землёй в маленьком железном коробчонке. Переглянулись, будто почувствовали мысли друг друга.
И тут нас стало подтрясывать, пошёл дождь. Через несколько минут болтанка усилилась. Начался буквально ливень. Мы вдвоём едва удерживали взбесившийся штурвал. Ба, пошёл мокрый снег посреди лета. Попытался связаться с Нукусом. Отвечает. Уже легче. Ашхабад нас не слышит. Передал ему конец связи через борт, и попрощался. Фраза- счастливого пути, перерезалась яркой вспышкой молнии. Этого не хватало. Неужели грозовой фронт. На метеоконсультации ничего подобного небыло. Запросил метеообстановку у диспетчера. Говорит, что в вашем направлении, левее трассы небольшой засвет, уходящий на север. Слава Богу.- Разрешите обойти немного южнее трассы, болтанка сильная, обледенение. Разрешение получено. Отклоняемся вправо. Минут через десять снег прекратился, стало чуть спокойнее. Видимо местный грозовой очаг краем задели. А тут уже и снижаться пора. Запросил погоду. Диспетчер замешкался, и говорит- низкая облачность, видимость три. Ещё не легче. По опыту знаю, что когда диспетчера обходятся без цифр, значит погода чуть хуже минимума. Когда говорят, что ветер на посадке свежий с моря, значит поперёк полосы, с порывами. Мостись между ними, держа угол сноса до самого приземления. А убирай за секунду до касания, и все рули против ветра, чтобы не снесло. Машинка- то лёгкая.
Диспетчер говорит, что погода ухудшается, желательно садиться сразу с доворотом. Легко сказать. Заход- то по приводам, а не по системе. Снижаемся, постоянно запрашивая удаление, чтобы выйти на глиссаду. Минимум аэропорта метров двести с небольшим. Если на этой высоте выйдем на дальний привод, то считай сели. Пролет дальнего на двести двадцать. Хорошо. Чуть увеличили снижение. Диспетчер предупреждает, что предыдущий экипаж уходил на второй круг, отметив на ста метрах резкую смену ветра. – Спасибо. Нам это не так страшно, скорости- то не те. Метрах на ста пятидесяти появился просвет. Увидели полосу. Прошли ближний привод в норме. И тут почувствовали, что ветер, действительно, резко сменился со встречно- бокового на попутный. Нас чуть не смело с глиссады. Вовремя среагировали, и убрали угол сноса. Посадка. Слава Богу. Хотя в то время я проговорил, что- то вроде- ух, наконец- то.
А потом обычное утро, с непременным базаром, где загружаемся по максимуму виноградом, бахчевыми, восточными сладостями, и прямиком по газовой трубе ниже нижнего эшелона домой.
Третий случай спасения
Помнится, ещё в самом начале своей профессиональной деятельности, я возил пассажиров на местных воздушных линиях. В маленький двухкрылый, одномоторный самолётик помещалось двенадцать пассажиров. Кстати, взлетал я на нём, как раз в том же городке, где и успешно нырял в детстве. Только сейчас на это обратил внимание.
После взлёта на небольшой высоте двигатель засбоил, причём, всё интенсивнее, с провалами оборотов, и увеличивающейся тряской двигателя. О продолжении полёта по прямой и поиска места посадки, как указывала вбитая в голову инструкция, не могло быть и речи. Впереди жилые дома и широкая гладь реки. Размышлять было некогда, через секунды, начнётся потеря высоты, и, возможно, полный отказ двигателя. Испугала до боли в сердце мысль, что при такой тряске может и вовсе оторваться сам двигатель. Несколько секунд пришлось потерять на оценку ситуации.
И тут я снова заметил, как прерывая размышления, мои руки резко, вопреки здравому смыслу, отдали штурвал от себя и ввели самолёт в крутой разворот. Он был настолько выверен по крену, что при развороте уже на девяносто градусов, мы потеряли лишь немного высоты. Я уже видел аэродром, и продолжал разворот, теперь уже со снижением, при прибранном газе, уменьшившим тряску. Обрадовало, что удачно выбралось направление разворота. С этой стороны дома начинались чуть дальше от границы аэродрома. Помогал и приличный попутный ветер, который меня не пугал, ведь садиться пришлось по диагонали довольно длинного поля. Сели благополучно. Пассажиры мало что поняли, и долго возмущались, видимо, на то, что мы так долго не можем починить самолёт.
А дальше кратко. Прилетели техники и выяснили, что двигатель нужно менять вместе с рамой, у которой сорвало два болта. Через сколько секунд он мог бы оторваться, лишь Богу известно. Я пассажиром перелетел домой. Меня отстранили от полётов почти на месяц, пока шло расследование. Потом пригласил к себе командир отряда, и успокоил, что мол, молодец- сохранил пассажиров, и так как твоей вины в деле не обнаружено, то я бы мог представить тебя к поощрению.
Но… Ты нарушил инструкцию, что категорически утверждает до определённой высоты, как было у тебя, производить посадку прямо перед собой и лишь с небольшим доворотом от возможных препятствий. А значит, ты должен быть наказан. Но выше решили, что «плюс» убрал «минус». Так, что иди и летай дальше.
Я прекрасно понимаю, что инструкции написаны кровью, как говаривали командиры. Но, её выполнение в данном случае, привело бы к трагедии с неизвестным финалом. Сейчас я уверен, что это мой Ангел- хранитель нашёл единственную возможность её нарушить, и спасти меня, а, скорее, моё будущее, веря, что я смогу кое- что исполнить из предначертанного.
Задержка
- Санёк, а клёво мы полетали. Высоко. Волгу всю было видно, города, деревни. Даже, эту статую с мечём. Когда первый раз летели, ну, когда туда, почти ничего не видели, одно молоко в окне и дождь. А сейчас… Кстати, а где это мы сели? В Астрахани? Скорее бы до дома добраться, а то уж очень кушать хочется. А воспитательница только и твердит- скоро долетим, скоро долетим. А нам ведь ещё через море перелетать. Так и с голоду помереть можно. О, Санёк, а это случаем не абрикосовое дерево там, у домика растёт. По- моему, похоже. Пошли, разведаем. - Айда, только потихоньку, а то заругают. - Да нет, мы скажем, что туалет ищем. Ребята первыми выскочили из самолёта и побежали к дереву. Санёк, смотри, да их тут полно, и это точно абрикосы, и спелые. Правда только снизу уже посрывали, придётся наверх лезть.
Взрослые вокруг были заняты своими делами, и на ребятишек особо не обращали внимания. Так что уже через несколько минут те без труда залезли на ветки, и уплетали вкусные, сочные ягоды. Только их действия не остались не замеченными их друзьями. И вот уже, не скрываясь, все они, как могли, стали карабкаться на деревья. - Вот дураки. Сейчас увидят, и в самолёт запрут, даже не успеем наесться. О, смотри, Колян даже на дерево залезть не может, и стал его раскачивать. Да, куда там, оно же здоровое. Иди- ка отсыпь ему из пуза немного ягод, а то он такой, что сейчас ветки ломать будет. А нам это надо?
Через полчаса, теперь уже довольно сытая детвора, затеяла большую затяжную игру, с бегом, криками, прыганьем по деревьям. Кстати пару веток они всё же успели сломать. Воспитатели, молодые старшеклассницы, пытались их хоть на время усадить, успокоить. Но через пять минут они снова разбегались. А мы боялись ещё и за то, чтобы ничего не случилось. Ведь вокруг люди занимались серьёзным делом; таскали тяжести, промывали детали, резали металл, паяли, где-то недалеко ревел испытуемый двигатель винтового самолёта. А ведь дети, как козлики, ищут самые шкодливые места, чтобы было и интересней, а больше, наверное, чтобы досадить взрослым.
Подобная картинка случилась много лет назад. Тогда, в восьмидесятые годы в один из дней я повёз два десятка детей из Саратовских пионерских лагерей домой за Каспийское море в город Форт Шевченко. В те времена летали очень интенсивно, и, может поэтому, с горючим бывали частые перебои. На каждый рейс вне расписания необходимо было буквально выбивать разрешение на дозаправку в промежуточных аэропортах для продолжения рейса или возврата домой.
На этот раз договорённость была, и я с лёгким сердцем вылетел до Астрахани, чтобы там дозаправиться, и перепрыгнуть Каспийское море, где детишек ожидали в аэропорту. Но, когда мы сели, выяснилось, что обстановка резко изменилась. Керосин, что регулярно подвозился в аэропорт с нефтебазы, задержался на неопределённое время, и теперь они работали крайне выборочно из резерва. Раньше в подобных ситуациях я старался входить в положение, и терпеливо ждал разрешения, лишь изредка напоминая о себе
На этот раз время было послеобеденное. А еды, да и денег у проводников уже не было. Всё потратили. Да и понятно, ведь мы по хорошему уже должны быть дома. А тут такое. С час мы ещё надеялись на лучшее, бегали по начальству. Потом меня вызвали к телефону. Кто- то пожаловался на то, что ребятишки хулиганят, ломают деревья. Мне пришлось объяснить ситуацию тем, что они элементарно голодны. И что скоро наступит время, когда нам просто нужно будет спасать детей. Ведь их не кормили утром, чтобы не стало плохо в самолёте. А тут жара, вода сомнительного качества. А в Шевченко их ждут родители. Вы представляете, до каких кабинетов они могут дозвониться, чтобы спасти своих детей. Трубку положили. Через время меня вызвали к главному. Он был в курсе, долго ходил из угла в угол, кому- то звонил. Потом спросил, сколько мне нужно топлива. Я сказал, что всего триста литров. Ещё несколько минут сомнений, и он даёт команду на заправку, но добавляет- Только домой, мимо нас.- Спасибо, понял, а я так хотел на обратном пути у вас заночевать, чтобы погулять по старинному городу.
- Ладно, посмотришь в другой раз, а сейчас, действительно, трудно. Еле выкручиваемся. На этом мы и расстались. А через час наш самолёт окружила целая толпа родителей, по два, по три на каждого. Кормили тут же, почто силком, мешая детям делать главное- делиться своими впечатлениями.
Про колбаску
Вспомнилось, как гнали мы новый чешский самолёт из Львова в Саратов. Пока добирались «на перекладных», то есть на чём придётся, там ждали неделю на приёмке, поистратились финансово, да и подичали заметно. Обросли, небритые, полуголодные, мытые, извиняюсь, временами. Ведь гостиницы в основном местные, что подешевле, работающие в режиме всё выключено, и с услугами во дворе. Да ещё и лето, жара. Дня за два добрались до Харькова. Причём лететь в основном пришлось не на эшелонах, а по правилам визуальных полётов. А это по незнакомой местности, на скорости за триста километров час. Причём на карте десятикилометровке поселения обозначены, как отдельно стоящие в десяти, двадцати километрах друг от друга. А на самом деле уже срослись постройками, и иногда сотню километров летишь по одной большой деревне. Пока разглядываешь особенности местности, и сравниваешь их с картой, секунды летят; почти сто метров в секунду, шесть километров в минуту. Замешкался, а за бортом уже другая местность. Иногда временно теряешься. И восстанавливаешь ориентировку по крупным, или линейным ориентирам; дорогам, речкам, озёрам, массивам леса. Да и примерное местоположение всегда контролируешь по приводным маякам, что есть в каждом аэропорту. Для любопытствующих поясню. Каждый самолёт, взлетая, берёт курс на аэродром посадки, или поворотный пункт, обозначенный радиомаяком. Переключаешься на нужную частоту, и стрелочка указывает направление на него. А при визуальных полётах эти поворотные пункты нужно искать глазами.
Так по деревушкам добрались до Харькова. А это нужно понимать последний форпост не России в тогдашнем СССР. Это сейчас все отделившиеся страны ругают Россию, мол, обдирали все республики и на это жили. Констатирую воспоминанием. Всё, что только можно мы возили из различных республик. В частности из Украины привозили ящиками варёную колбасу, а Прибалтика вообще снабжалась, как заграница. В период повального дефицита в России, я там первый раз в жизни увидел, что мясо продают по сортам, по госцене, и просто в гастрономе. Это я даже не ради справедливости оговариваю, а чтобы пояснить дальнейшее развитие событий. На каждый рейс, вылетающий из любого аэропорта России в нынешнее Зарубежье, давались заказы на доставку продуктов. Это делали сотрудники аэропорта, и их родственники. На этот раз нам заказали почти десять ящиков сырой колбасы со шпиком. Мы ими загрузились и вылетели до Воронежа. И только там узнали, что Саратов закрыт метеоусловиями.
День сидим, второй. Так как все деньги у нас ушли на заказы, то надо понимать, что кушали мы не в столовой, а в самолёте, собственной колбаской. Скажете здорово! Не скажите! Мы не могли даже купить себе буханку хлеба, и ели только одну колбасу со шпиком, запивая водой. Три, четыре раза в день, три дня. Может, именно, после этого я к колбасе в любом виде и не притрагиваюсь до сих пор. И вот утро четвёртого дня. Встаём, а вокруг туман с видимостью меньше ста метров. Ну, думаем, опять пошли в самолёт завтракать колбаской, закусывать сальцом. Приходим в диспетчерскую, а там полно экипажей с серьёзных самолётов, и все ждут нас, будто мы знаменитости какие. И диспетчер нам так радостно говорит, - ребята Саратов открылся. У нас традиционный туман для этого периода года стоит обычно до обеда. А вас мы ждали потому, что пришла радиограмма из управления, подтверждающая минимумы для вашего самолёта. Мелькнула мысль, видимо, это наше начальство подсуетилось.
Ведь самолёт- то новый, с никому неизвестными пилотажными возможностями. А на самом деле маленький самолётик был оборудован по высшим международным нормам того времени.- Так вот там написано, что у вас посадка разрешена при облачности в шестьдесят метров и видимости в восемьсот, а взлёт и вовсе без ограничений. - Да это так, подтвердили мы. И так мы техника послали готовить самолёт, а сами начали подготовку к вылету. Через полчаса мы уже выруливали на полосу, ориентируясь по разметке. Метров сто разбега и мы в воздухе. Ещё сто метров вверх, и нас ослепило солнце. Курс домой, кормить колбаской друзей. Свою уже съели.
Экзамен
Вспоминаю случай в молодости, когда мне нужно было пересдать один очень важный экзамен. Причём тогда это категорически запрещалось. Но со мной случилось явное недоразумение, ведь я знал этот предмет достаточно хорошо. Внутренний импульс веры в себя добавил смелости и довёл меня до самого главного начальника, который, выслушав, дал разрешение на пересдачу. Узнав об этом, мой преподаватель решил устроить показательный экзамен, пригласив меня прямо на урок к своему коллеге, чтобы было больше свидетелей моего позора.
Существует категория преподавателей, которые требуют, например, с пилотов, профессиональных знаний в той же электротехнике. Я до сих пор, долетав до пенсии, так и не мог понять, зачем мне было наизусть знать название сигнальной лампочки на хвостовом оперении, диаметр и марку электропроводки, количество зубьев на шестерёнках приборов, и как вершина беспредела - размеры «птички» на флаге гражданской авиации.
Конечно, я боялся, что не пересдам. Принципиально завалить можно и академика. Первый же вопрос вогнал меня в полный ступор. Я не мог ответить, потому что, вдруг, увидел внутри себя страницы моего конспекта, открытого на нужной странице с выведенными и подчёркнутыми цветным фломастером нужными цифрами. Только через минуту я нашёл в себе силы их прочитать. Следующие пятнадцать вопросов сопровождало перелистывание страниц моего конспекта неведомой силой. Мне оставалось только считывать ответы. Доходило до того, что страницы открывались быстрее, чем преподаватель озвучивал вопрос. Полная тишина в классе обозначила конец моего испытания. Преподаватель после некоторой заминки сказал, что я действительно знаю предмет на отлично, но не положено пересдачу оценивать высоко. Вот так реально, я первый раз прочувствовал Ангельскую помощь, которую мы обычно называем Божьей.
Скорая помощь
Рано утром, только проконсультировавшись о погоде, дежурный командир по местным воздушным линиям принимает решение дать задержку всем полётам до обеда. Но тут по телефону поступает заявка на срочное санитарное задание. В переходный период года, да ещё по утрам, прогноз погоды обычно нелётный с утра. Но санзадание с грифом «скорая помощь» требует индивидуального подхода, ведь речь идёт о спасении жизни человека. Командир идёт беседовать с дежурным синоптиком, показывая ей план полётов с именами санитарных экипажей. Но та, молча качает головой, и, указав на нелётный прогноз, уходит за свой стол. Тогда командир идёт к себе и объясняет по телефону командиру эскадрильи всю серьёзность обстановки. Все знают, что подобные вызовы поступают, действительно, в крайних ситуациях, а значит нужно проверить все возможные варианты, чтобы выполнить задание. Ну и…, чтобы можно было обосновать отказ по объективным причинам в случае смертельного исхода, когда назначается комиссия.
Командир эскадрильи вызывает командира санитарного звена и даёт команду на всякий случай готовиться к вылету. Дождавшись оформленные секретаршей задания, усиленный экипаж пошёл в санчасть и на метео. Для окончательного решения там уже собрались спецы метеослужбы, службы связи, движения. Увидев новый экипаж, метеоначальница смягчилась, и дала команду получить свежую фактическую погоду всех ближайших метеопунктов по маршруту, и обмолвила, что, если погода не будет хуже предыдущей, то она сможет написать лётный прогноз исключительно под санитарный минимум.
Но, нужно отметить, что данный период года, когда островками начинает таять снег, часты туманы и низкая облачность, и летать наиболее сложно, особенно, если приходиться искать с воздуха площадку для посадки. Естественно, для подобных полётов по санзаданиям и поиску- спасению, готовятся самые опытные экипажи. Ведь, мало того, что высота минимальная, да и видимость ограничена, ещё и всё белым- бело внизу, с редкими перелесками и населёнными пунктами, что проносятся под тобой со скоростью сто метров за пару секунд. При этом нужно лететь точно зная своё местонахождение.
Пока экипаж готовился к вылету и оформлял документацию, техники подготовили самолёт и заправили его горючим. А тут подъехала на всякий случай и машина скорой помощи с врачом- хирургом и медсестрой. Свежая фактическая погода не подкачала, и метеоспециалисты, посовещавшись, вписали в нелётный прогноз корректировку исключительно по маршруту полёта. И вот буквально через пятнадцать минут экипаж уже был в воздухе. В районе аэропорта погода была терпимой. Но начались перелески, и самолёт влетел в облачность, правда, с некоторыми разрывами. Но это частенько бывает при утренних рейсах даже при полётах с пассажирами. Иногда приходится лететь какое- то время в полном тумане. Но это, если и делается, то при уверенности в хорошей погоде в пункте назначения, и включённом приводном радиомаяке. Тут же расклад иной. В селе нет аэропорта, погода неизвестна, да и место посадки придётся искать по ходу дела.
Прошло около получаса. Временами появляющиеся ориентиры подсказывали, что большую часть пути уже пролетели, и что важно, находились на линии пути по карте. Экипаж периодически передаёт фактическую обстановку на базу в пределах минимума, хотя большую часть пути приходилось лететь в «молоке». В конце- концов погода не может быть однородной. Она где-то лучше, где-то хуже, но командир должен оценивать всё вкупе, и, соизмеряя со своими возможностями, принимать решение о продолжении полёта, несмотря на реальные сложности в пилотировании и самолётовождении.
И вот экипаж особо сконцентрировал своё внимание, ведь по расчёту должна появиться нужная деревушка. Точно, вот и она. Один заход, второй для осмотра местности и поиска ровной заснеженной полянки. И вот самолёт уже проходит в метре от земли в посадочном положении на минимальной скорости. При этом тонкое выдерживание параметров происходит само собой, так как взгляды пилотов устремлены на оценку местности, что впереди. По едва заметным ориентирам, командир выбирает место приземления, и заходит повторно. Самолёт в сантиметрах от снега готовый к посадке, но держится в воздухе, пока не поравняется с ориентиром. Всё. Газ убран, и через секунду посадка. При неукатанном снеге на лыжах пробег минимальный. Сели удачно, и тут же заметили приближающиеся к площадке сани. Командир переговорил с врачом. Тот сказал, что не знает, будет ли он делать операцию, или заберёт больного с собой. Но в любом случае всё это должно занять не более полутора- двух часов, если не попросят проконсультировать и других больных, как это частенько бывает.
И вот часа через полтора, действительно приехали сани с медсестрой и носилками с больным. Экипаж помог перенести их в самолёт. Отсутствие доктора не показалось странным, ведь иногда их непредвиденно оставляют для наблюдения за больным в сложных случаях, а потом увозят на машине в город. Но всё равно командир поинтересовался у медсестры, мол, больше никого не будет? И получив подтверждение, дал команду второму пилоту закрывать дверь. Обратный путь всегда легче, ведь при резком ухудшении погоды, можно запросить у диспетчера, при возможности, занять нижний безопасный эшелон и заходить на посадку по приборам.
При установке связи экипаж передал информацию для санавиации, что нужна машина для больного и сопровождающего. Командир, как обычно в таких случаях, частенько заглядывал в пассажирскую кабину, и всякий раз убеждался, что медсестра постоянно опекает больного, частенько проверяя его пульс на открытой руке. И вот посадка, и самолёт подруливает к перрону. Подъезжает скорая помощь и шофёр тут же спрашивает у сестры, почему доктор не полетел, мол, всё медицинское начальство в недоумении. А она так испуганно: - Как не прилетел? Вон он на носилках лежит, только слегка расслабленный.
И тут мы все расхохотались. Оказывается, доктора так отблагодарили медики и родственники за удачную операцию, что его пришлось везти домой вот таким необычным способом. Экипаж помог погрузить носилки в скорую помощь, которая, как потом говорили, отвезла его уже не на работу, а прямо домой. Вот такая приключилась скорая помощь.
Лётчики
Мы уже лётчики бывалые. В нашей группе, где инструктором была женщина, отстающих нет. Она строгая, но очень смелая. Доверяет нам до последнего, не трогая рукоятку управления, и только когда мы совсем не справляемся с высшим пилотажем, резко за секунды выводит самолёт в нормальное положение. Да и самостоятельные полёты на днях мы все выполняли сами. А в других группах многие летали с инструктором или с крепкими в пилотировании ребятами. Так, что мы чувствовали себя настоящими пилотами и буквально рвались в кабину при самостоятельных полётах, хоть в хвосте вторым пилотом.
Как опытным, нам старшекурсники доверили тайну, что есть пилотажная зона, где дежурные инструктора и наблюдатели не могли видеть самолёт даже в бинокль. А в то время за каждым вылетом наблюдал курсант, и периодически подходили инструктора, и он должен был им показать, где сейчас самолёт. Когда летали по кругу, то всех хорошо видно. А в зонах наблюдали в бинокли. Там выполняли фигуры высшего пилотажа, но без инструктора некоторые из них были запрещены. Так в этой зоне самые смелые ребята отдавались по полной. Конечно, начальство знало об этой «тайне» и инструкторам разрешали посылать туда только проверенных ребят. Из нашей группы там побывали все.
После полётов общий разбор, но, самое интересное наступало, когда приходили в казарму. Тут уж разбор проходил между самими ребятами. Кем восторгались, а над кем смеялись до упаду. До самого отбоя юморили, тем самым гася в себе психологическое напряжение. Ведь всё это было не просто физически трудно, но постоянно думалось о том, чтобы не подвести своего инструктора. Мы так переживали, когда после наших некоторых проделок командир звена отчитывал её, а она как могла, защищала нас от будущего наказания. Ведь могли не только наряд вне очереди впаять; в караул, или помощником на кухню, но и запретить полёты на некоторое время по степени проступка.
А вытворяли такое, растакое… Представляете. Лётный городок. Утром в ворота входят вольнослужащие. Перед ними парк с ивами сиренью, цветниками. И, вдруг, посреди этого буйства цвета стоит кровать, а в ней спит курсант, накрытый белой простынкой. Можно представить его состояние, когда он проснулся. Обычно после караула ребята спят, как убитые. Вот кому- то и пришло на ум поюморить таким странным способом. Потихоньку, ночью вынесли кровать со спящим, и поставили посреди клумбы. Правда тогда организаторов здорово наказали, но эти моменты так разряжали нас в те трудные годы, да и сейчас вспоминаются с улыбкой.