Туман за окнами стоял;
В потёмках крыша протекала.
Не спали сосны; сыч не спал:
Терзала жизнь его крылá
И ночь вопросом оглашала.
Тому вопросу я внимал;
Во мне он чувством отдавался:
В груди туманно он шептал,
Кружил, кружил в сирени звуков вальса...
Толь меж сверчков, произлиявших свет,
Толь меж блуждающих планет...
Я замечтался, лёжа в полутьме,
При гуле, улицей исторгнутом натужно;
"Как быть? Как быть мне, человеку, на Земле
В железный чуждый век живущему наружно,
Но усыплëнному внутри; во власти роскоши ненужной,
В неволе вседозвольности;
Удобств, бесцелья на бездружье;
И в рабстве цифры-судии,
В темнице цифровой тюрьмы?..
На днях стреляли... тьму десятков
Свинец бесцельный положил.
Завесив скорбью век свой краткий
Тянули журавли в припадке
Кисти́ окровавлéнных крыл.
Гуманный мир не пощадил...
И что? К огням цветы бросали,
Но только здесь... а в цифре... там
Шли за убийцей по стопам
И сострадание смеяли!
Кто там не раб, о слава вам!
Я верю, много вас пока,
Но смертна ваша добродетель;
Едва лишь рóжденным росткам
Взгляни же, сеятель, в соцветье!
Но не отринь, коль не соврëт,
Коль есть на нëм эпохи мета:
Коль дух проводкой отдаёт
И крыт могильным слоем цвета
Вчера возникший лепесток.
Се ныне человек. И страшно
Представить, что ещё грядёт:
Кáк сквозь металл возобладавший
Живой росток произрастëт?..
И как в ожесточëнном сердце
Найдется место для других?
Исторгнув с корнем человечность,
Не роботу ль вручить узды
Потомок ленно пожелает?
Кругом нас гибель поджидает...
И всяк то чувствует... народ
Об этом шепчет каждодневно.
Но пресыщеньем всякий плод
Дари́т желудок наш надменный:
"Новей пожалуй!" - он вопит
И ум, как паж, ему служи́т.
Россию губит беспорядок праздный!
Всё на авось, на взор икон
Мы уповаючи живём,
Бередëм болотом непролазным...
С ракетою наперевес;
Такой ли анекдот. Мир весь
Смеяться должен бы над нами,
Но страх рули́т его глазами.
Ну как же можно, впопыхах,
Как из последних сил всё время
Последний поезд догонять,
С колен тридцатый раз вставать,
Чтоб только лечь, где потеплее,
Забудя в омуте тревог,
Что час двенадцатый пробьëт -
И буф! Ага! Лежанки нету!
А где матрац? - Он продан за кардон.
Традиция! Ну что же в том?
Негоже жить нам цикле этом,
Сезонов цикле годовом;
Мы предков розные заветы
Должны отсеивать с умом.
Не все из них нас охранят
От бурь грядущего внезапных;
И уж навряд дерзнëт рука
Играть на Мать наверняка
За кругом шулеров заядлых.
России нужен план и строй.
Ежовых рукавиц контроль.
Сплочение, друзья, сплоченье!
Вот сила! В пропасти веков
Она одна нас сохранила:
Везеньем то не назовешь.
Пора бы атомам сбираться.
Тут не до классовой борьбы,
Когда за рубежом огни
Остервенелых глаз роятся:
Всё ждут минутной слабины
И средним пальцем гнут углы.
Ровесник! Если с сердцем ты,
Ты мне не брат, ты много лучше.
Дитя столетия, услышь!
Пора, пора к другим тянуться.
Пора от игр отходить,
Пора, пора за разум браться.
Ты век свой можешь не прожить,
Коль положи́шь во снах остаться;
Коль жизнь продолжишь отвергать,
Чтоб только в сéтях издыхать
И, знай, гниеньем наслаждаться!
От матерей, отцов прямых -
Борцов с анархией бандитской,
Энтузиастов удалых -
У них, у них сумей учиться.
Они атлантовым трудом
Груз неподъéмный подымали;
Они кошмарный прежний сон
Что было мощи развевали;
Чтоб не трудила рук страна
От них доставшаяся нам.
Да, беспорядок я ругал,
Но в историческом масштабе;
Национальный ритуал -
Вот главный шпик в российском штабе;
А что же нынешний сумбур?
Да так, минутный перекур.
Успех десятка лет минувших
Нам что трамплин, наверх зовущий.
Так застучи ж, мильонный шаг!
Иди же созидать, строитель!
Иди же охранять, солдат!
Иди ж любовь дарить, учитель!
Звучи же! Сверстников моих
Единый стук сердец живых...
Ну что ж, теперь скажу о вас,
Родня, расчëта волкодавы.
Уж извините, я сейчас
Поведаю про наши нравы.
Мы слабый родине оплот;
И граждане из нас такие:
Нам целый свет - уютный дом,
Или деревни лишь родные.
Наш разум праздный засорëн,
Как белым шумом, мелким знаньем;
Мы позабыли обо всём
И Чушь своим зовём призваньем;
А прежний век не признаëм,
И сколько было их - не знаем.
Мы частной пользы видеть в том
Толь не хотим, толь не смогаем.
В нас силы нет любить других;
Себя и то с трудом мы любим;
Желаем часто бедствий; в них
Мы видим отомщенье людям,
Что нам так странно далеки,
Как будто в них не видим мы
Свои подобья... То ль не странность?
Мизантропичные умы -
Вот наша хлопотная данность.
Сказать не ложь? И не приврать?
Не слицемерить для приличья?
Ох, извините, я опять
Среди личин своё обличье
В какой-то спешке потерял.
С тех пор (лет пять уж) не искал.
Что? Нынче кто-то был убит?
Десятки? Тысячи? - то цифры,
Нас ими трудно удивить;
Мильëнные ж теперь тарифы -
Ничто теперь на свете жить.
По нам Твóй колокол не звонит;
Вселенну мыслью обоймя,
Мы позабыли про себя.
Иной уж ни о чем не помнит:
Вкусить спешит его губа -
И только капает слюна.
Мы как помехи для друг друга;
Успех - вот что нас тяготит;
Расчёт - вот что нас единит,
Коль между нами нет досуга.
Нет, то не помощь, то услуга
У нас в сношениях царит
И привилегией дари́т
Ценой тревожного недуга.
Вот так. У нас комфорт в цене...
И как, быть может, грустно мне,
Что я в железнолюдном стане
Себя любезно прописал,
Хоть и никто бы не узнал,
Коль умолчать взяло желанье
О принадлежности моей
К породе худшей средь людей.
Вы не смотрите на пыланье
Легко волнуемой крови,
На все призывы и посланья -
Я молод. Может, как и вы;
А потому непостоянен,
И оттого в поступках странен:
Вчера сидел, хлебал бульон -
Сегодня не идёт мне сон.
Вот так. Вот так... но если честно;
Пора задуматься, друзья:
Уж если высказался я,
То худо в Датском королевстве;
Туман стоит тут за окном;
В потёмках крыша протекает;
Не спят здесь сосны; сыч не спит:
И ночь вопросом оглашает... "