1 апреляисполняется 215 лет со дня рождения писателя Николая Гоголя. Почему Достоевский писал, что все мы вышли из гоголевской «Шинели», почему автор «Мертвых душ» полемизировал с Пушкиным и как сам Гоголь хотел, чтобы люди понимали его книги, рассказывает филолог Южного федерального университета.
Родился будущий писатель 1 апреля 1809 года в местечке Великие Сорочинцы Полтавской губернии, в семье помещика. В 1828 году, окончив Нежинскую гимназию, юный Гоголь отправился покорять Петербург и поступил на службу в Министерство внутренних дел.
Доцент кафедры отечественной и зарубежной литературы Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации ЮФУ, кандидат философских наук Олег Иванов рассказал, что молодой Николай Гоголь хотел как можно скорее сменить карьеру чиновника на жизнь литератора. Он быстро стал своим в литературных кругах и познакомился с Жуковским и Пушкиным, которым дал почитать свои первые повести.
«В своих взглядах на условия литературного успеха, в расстановке ценностных приоритетов в литературе Гоголь был солидарен с «литературными аристократами»: Пушкиным, Жуковским и другими, для кого суд немногих ценителей и знатоков неизмеримо важнее успеха у широкой публики. Однако в процессе становления его художественной индивидуальности наряду со следованием Гоголем пушкинским традициям всё больше и больше проявляются тенденции, свидетельствующие о творческом несогласии с Пушкиным, о скрытой полемике с ним», — поделился Олег Иванов.
Олег Борисович привел в пример две формы проявления этой полемики в творчестве Гоголя. Во-первых, прямые упоминания имени Пушкина в ироническом контексте («Ревизор», «Невский проспект», «Записки сумасшедшего») и легко узнаваемые намёки на него. Во-вторых, скрытые в тексте пушкинские реминисценции, возникающие в сниженном варианте, например, образ просыпающегося в Невском проспекте Петербурга, который, «в отличие от «Евгения Онегина», неприбран, как бы застигнут врасплох».
«С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все…» Большой оригинал», — хвастается Хлестаков в пьесе «Ревизор».
В то время как «пушкинский кружок» был для Гоголя кругом братьев по перу, настоящими дружескими узами Гоголь был связан с семьёй Аксаковых: Александром Данилевским, Михаилом Погодиным. Все они так или иначе принадлежали к кружку «славянофилов», среди которых Гоголь находил горячее сочувствие к своим произведениям, а также и к своим религиозным и мечтательно-консервативным идеям. При этом Николай Васильевич остался чужд теоретическому содержанию славянофильства, и оно никак не повлияло на склад его творчества, Россию он любил совершенно особенным образом.
«Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь Сам Бог. Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в ней ни делается, в вас все это производит только одну черствую досаду да уныние. Нет, это еще не любовь, далеко вам до любви, это разве только одно слишком еще отдаленное ее предвестие. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, но в капитан-исправники пойдете, — последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмете, предпочитая одну крупицу деятельности на нем всей вашей нынешней, бездейственной и праздной жизни», — пишет Николай Гоголь в письме графу Александру Толстому, а затем публикует в сборнике «Выбранные места из переписки с друзьями».
Последовательный христианин Николай Гоголь в последние годы жизни стал истово верующим человеком, много времени проводил в молитвах, переоценивал свое творчество.
«Помимо художественной гениальности Гоголя, его этическая гениальность заключается в небывалой силе и напряжённости его нравственного сознания. У него было особое чутьё на восприятие зла в мире и в самом себе. Для него зло – не абстрактное понятие, а онтологическая сущность. Он был подлинно и ортодоксально верующим человеком, а следовательно, реалистом. Если не принять мистического реализма Гоголя, основы всего его мировоззрения, он будет ограничен пространством общественно-политической сатиры», — рассказал Олег Иванов.
Сам Гоголь считал сатиру в своих книгах второстепенной и вообще дистанцировался от того понимания общественного значения своих произведений, какое вкладывала в них литературная критика. Он хотел переустройства не общества, а человеческой души. Идея «Мёртвых душ» в окончательном виде — не что иное, как указание пути к добру абсолютно любому человеку. При этом Николаю Васильевичу до того хорошо удавалось художественные типы, что его герои чаще, чем у кого-либо другого из русских писателей, становились именами нарицательными.
«У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности, из данных, мне известных», — говорил сам Гоголь о свойствах своего таланта.
Доцент ЮФУ Олег Иванов подчеркнул, что правильно читать Гоголя — это читать медленно и вдумчиво, лучше вслух, чувствуя язык его произведений и постигая красоту его мысли.
«Место Гоголя в культуре и литературе особое, уникальное. Это обусловлено философско-нравственной проблематикой его произведений, сложностью и иррациональностью его художественного мира, провидческой смелостью и нетрадиционностью его изобразительной манеры. Гоголя узнаёшь по гиперболическому мышлению, художественному синтезу возвышенного и комического, удивительному соединению высокого слога со сниженными языковыми пластами», — объяснил Олег Иванов.
«Мы все вышли из гоголевской «Шинели», – эту фразу приписывают Федору Михайловичу Достоевскому, хотя некоторые литературоведы считают, что она принадлежит французскому критику Эмилю де Вогюэ, который охарактеризовал ей общее состояние русской литературы середины 19 века. Именно после успеха гоголевских произведений в русской прозе окончательно утвердился реализм «натуральной школы». Пушкинский романтизм остался в поэзии, а все «тяжеловесы» русской литературы — Федор Достоевский, Лев Толстой, позже Михаил Булгаков — будут последователями Гоголя.
Для лучшего понимания личности Николая Гоголя Олег Иванов рекомендовал познакомиться с монографией Игоря Золотусского «Гоголь» в серии ЖЗЛ, а также трудами литературоведов Игоря Виноградова и Юрия Манна, посвящёнными Гоголю.
«Из тех экранизаций произведений Гоголя, что я видел, порекомендовал бы «Вечера на хуторе близ Диканьки» Александра Роу, «Вия» Кропачёва и Ершова, «Шинель» Алексея Баталова, «Женитьбу» Виталия Мельникова, «Игроков» Романа Виктюка, «Мёртвых душ» Михаила Швейцера. Всех их объединяет, на мой взгляд, высокий профессионализм, художественное мастерство и бережное отношение к первоисточнику», — добавил Олег Иванов.
Филолог поделился, что больше всего любит читать у Гоголя лирические отступления вроде того, что представлено в 6 главе «Мёртвых душ» о юности.
«Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту: всё равно, была ли то деревушка, бедный уездный городишка, село ли, слободка, любопытного много открывал в нем детский любопытный взгляд. Всякое строение, всё, что носило только на себе напечатленье какой-нибудь заметной особенности, всё останавливало меня и поражало. Каменный ли, казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских, обывательских домиков, круглый ли, правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, – ничто не ускользало от свежего, тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии, на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их», — рассуждает устами Чичикова Николай Гоголь.