Два произведения возникли в русской литературе «сами собой», на пустом месте, из ниоткуда. Одно – это «Слово о полку Игореве». Нет у него предшественников, не знаем мы (не дошли даже в цитатах в иных текстах, не сохранились в отрывках, фрагментах) предшественников, на которых рос, воспитывался, формировался художественный вкус автора «Слова», он словно сразу пришёл из какого-то боярского терема, из княжьей гридницы, пришёл, чтобы отчеканить:
А мои ти куряни - сведоми къмети:
подъ трубами повити,
подъ шеломы възлелеяны,
конець копия въскръмлени;
пути имь ведоми,
яругы имь знаеми,
луци у нихъ напряжени,
тули отворени,
сабли изъстрени;
сами скачють, акы серыи влъци въ поле,
ищучи себе чти, а князю славе.
И выйдут они в «поле незнаемое», где ждёт их враг, и воскликнет автор:
– О Руская Земля, зашеломянем еси!
И отметим, что потом, даже в наши дни, переводили эту фразу просто: скрылась Русь за холмом (шелом – холм), и только Валентин Байгильдин перевёл выражение не как прощальный стон (воин не стонет, он защищает!), а как твёрдый мужской возглас: «Русская земля, ты защищена!»
И появится в «Слове» невероятный прежде и не выраженный до ХIХ века образ любящей и страдающей русской женщины, молящей о спасении любимого:
Ярославна рано плачеть
Путивлю городу на забороле:
Полечю - рече - зегзицею по Дунаеви,
омочю бебрянъ рукавъ въ Каяле реце,
утру князю кровавыя его раны
на жестоцемъ его теле.
Откуда это пришло? Только талант неведомого воина мог создать этот шедевр!
И точно так же появилась «Бедная Лиза».
Предшественники Карамзина? Г.Р. Державин? Сможете прочитать несколько стихотворений?
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
Сразу можно понять, кто кого «презрит», и что означает это нагромождение существительных: «рукой чело зарёй бессмертия...»?
И в этих строках чувствуется, что поэт негодует, кипят чувства, но так, что не сразу понимаешь, что происходит и с кем:
Не внемлют! видят — и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
И великий просветитель Н.И. Новиков (и масон, за что позже и поплатился), книгоиздатель, наполнявший библиотеки российских любителей книг, прививавший любовь к чтению, к умному и доброму слову, редактор и издатель журналов для взрослых и детей, убеждённый, что произведение должно воспитывать, воздействовать на читателя, открывать красоту и многообразие Божьего мира, поэтому прямо называл свои журналы: «Детское чтение для сердца и разума», «Живописец», «Санкт-Петербургские учёные ведомости».
И журналы, и его книги были добрыми, умными, призывали к добру и труду... а читать их уже тогда было тяжело: «Не все у нас еще, слава богу! заражены Франциею; но есть много и таких, которые с великим любопытством читать будут описания некоторых обрядов, в сожитии предков наших употреблявшихся; с неменьшим удовольствием увидят некое начертание нравов их и обычаев и с восхищением познают великость духа их, украшенного простотою. Полезно знать нравы, обычаи и обряды древних чужеземских народов; но стыдно презирать своих соотечественников, а еще паче и гнушаться оными».
Д.И. Фонвизин в «Недоросле» блестяще передаёт речь людей простых, «образованием не осенённых» – госпожи Простаковой, Скотинина, Митрофана, но попробуйте спокойно после слов Кутейкина прочитать монолог самого положительного героя, Правдина: «Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного подвига сердца моего, не оставляю замечать тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно».
А вдруг «Бедная Лиза»:
– На том свете, любезная Лиза, – отвечала горестная старушка, – на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего. Только теперь не хочу умереть – что с тобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю.
И до сих пор подавляющее большинство книг пишется той же прозой, которую открыл для России Карамзин. Его можно было читать не только для того, чтобы «возвыситься душой» или вынести нравственный урок, а для удовольствия, развлечения, даже забавы. Его интересно читать, то есть важен сюжет и стиль, созданный автором – конечно, не разговорный, но достаточно простой, где глаз не спотыкается на тяжеловесных конструкциях и уже устаревших речевых оборотах, необходимых, чтобы подчеркнуть «философическую» мудрость автора.
И нет в повести назидательности. Да, Карамзин учит, воспитывает, но ненавязчиво – нет того воздетого к небу перста, указующего на «вечные и высшие ценности». Эти ценности появляются вместе с жалостью к Лизе!
И очень важна способность автора увлечь читателя выдумкой, иначе все читали бы Руссо и Дидро, а не «Трёх мушкетёров», как точно заметил А.С. Пушкин: «Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь...»
Сюжет легко пересказать в пяти предложениях. Бедная крестьянская девушка Лиза встречает молодого дворянина Эраста. Уставший от ветреного света, он влюбляется в непосредственную, невинную девушку, но вскоре платоническая любовь переходит в чувственную. Лиза падает в объятия Эраста, но он уходит на войну, где не столько сражается, сколько играет в карты и проигрывает имение. Чтобы поправить дела, Эраст женится на богатой вдове. Узнав об этом, Лиза бросается в пруд.
Больше всего это похоже на либретто балета: «Иоланта», «Жизель».
Итак, Карамзин «Бедной Лизой» создал множество путей и идей для русской литературы и национальной культуры, хотя вряд ли ставил такую цель – он рассказал расхожую историю из жизни, но вся следующая литература нашла план, беглый конспект своих тем и героев.
В первую очередь, тема народа. Крестьянка Лиза (которая жила тем, что продавала ягоды, лесные и полевые цветы в Москве – и хватало!) со своей добродетельной матушкой породила бесконечную череду литературных крестьян. И фраза «крестьянки любить умеют» передаёт чувства матушки к покойному мужу!
И услышат наши писатели лозунг Карамзина «правда живет не в дворцах, а хижинах», который звал к тому, чтобы учиться у народа здоровому нравственному чувству, и начнётся в ХIХ веке безграничная идеализация мужика-страдальца, воспевание «сложной народной души» и стремление «опроститься, пойти в народ».
И кстати, карамзинскую Лизу можно и легко обнаружить у писателей-«деревенщиков». Читая их прозу, можно быть заранее уверенным, что прав всегда окажется человек из народа. Вспомните Ивана Африканыча («Привычное дело» В.И. Белов), который пьяным товар в сельпо вёз, да повредил, к жене рожающей не успел доехать – «водочка помешала», но такой он добрый, душевный, что и мерин старый с ним дружит, и сельчане сочувствуют...
А Эраст мучается: он «был до конца жизни несчастлив». Этой незначительной реплике тоже суждена была долгая жизнь. Вот отсюда и вырастет бесконечно переживаемая вина интеллигенции перед народом. Только русская интеллигенция страдала комплексом вины в такой степени, что торопилась отдать долг народу всеми возможными способами, от фольклорных сборников до «хождения в народ» и революции.
А ещё найдём традиционный конфликт между злым, бессердечным городом и простой, естественной деревней. Ярче всего, пожалуй, это противостояние возникает в рассказах В.М. Шукшина.
Вот мать, провожая Лизу в Москву, где та торгует цветами, говорит: «У меня всегда сердце не бывает на месте, когда ты ходишь в город, я всегда ставлю свечу перед образом и молю Господа Бога, чтобы он сохранил тебя от всякой напасти». Ведь город – гнездо разврата. Деревня – заповедник нравственной чистоты.
Рассказывая о человеке из народа на фоне родной природы, Карамзин создаёт ещё одну традицию русской литературы: русский пейзаж выражает русскую душу, естественный мир природы противопоставляется ненастоящим, неестественным людям города: «На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада, там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни».
Эти песни слышит Эраст, который «вел рассеянную жизнь, думал только о своих удовольствиях, искал их в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою».
Чувствуете, к чему клонится? Совершенно верно, Карамзин задаёт новую тему: Эраст – первый из галереи «лишних людей»! Это богатые бездельники, которым деньги помогают смотреть на мир и снисходительно, и свысока, их не трогают мелочи жизни, им не нужны поиски куска хлеба, но зато они независимы и всегда чуть-чуть в оппозиции к власти. И появятся Чацкие, Онегины, Печорины...
Но прежде всего появляется очень важное чувство: читатель неожиданно сознаёт, что эта небольшая повесть открыла огромный мир, где живут не «поселяне и поселянки», которые «пасут кудрявых овечек у гладкого пруда», а люди с душой, мыслями, чувствами, а ещё там «и крестьянки любить умеют».