(Пишет мама библиотекаря)
28 марта исполнилось 156 лет со дня рождения Алексея Максимовича
Пешко́ва, который в 24 года превратился в Максима Горького.
Не скажу, что он относится к многочисленной компании моих любимых
писателей, но некоторые его произведения мне очень нравятся. Только
некоторые. Те, что считаются у нас программными, на мой вкус — безвкусны, я бы даже сказала пошловаты. Однако время от времени я перечитываю его книги (ну да, некоторые), перечитываю, надо сказать, с удовольствием, но каждый раз удивляюсь — как человек, столько переживший и повидавший ещё в детстве, отрочестве и юности, прошедший пешком чуть не половину нашей огромной страны и встречавший порой просто жутких, озверелых типов, мог на все лады повторять, что «человек — это звучит гордо»?! Да, в пьесе это не авторский текст, это говорит Сатин, то есть карточный шулер, но и сам АМ не раз писал нечто подобное: «Глубоко верю, что лучше человека ничего нет на земле…» Или, например, в письме Михаилу Пришвину есть такое восклицание: «Да поздравит себя Вселенная, что существует такое и столь великое украшение её, каков есть человек». Неужели он действительно так думал?
Если АМ и впрямь считал, что «человек есть всё и что человек создал
самого Бога», то почему, насмотревшись на то, как этот человек живёт и как обращается с себе подобными, будущий великий писатель земли русской взял себе псевдоним Горький? Не Светлый, не Радостный, не Весёлый, не Гордый, наконец, а именно Горький?
Настранствовавшись по стране на своих двоих, Пешко́в решает сменить обличье (прямо-таки магический обряд) и перестать быть пешкой… в чьих руках? Ведь по его выходит, что Бога-то и нет. Странный бунт против чего-то или кого-то несуществующего. Гордыня? Так это он сам жаждет звучать гордо? После всего встреченного и увиденного?!
Дмитрий Мережковский в статье «Чехов и Горький» писал: «В
произведениях Горького нет искусства; в них есть то, что едва ли менее
ценно, чем самое высокое искусство: жизнь, правдивейший подлинник
жизни, кусок, вырванный из жизни с телом и кровью. И, как во всем очень живом, подлинном, тут есть своя нечаянная красота, безобразная, хаотическая, но могущественная, своя эстетика, жестокая, превратная, для поклонников чистого искусства неприемлемая, но для любителей жизни обаятельная».
Я не поклонник чистого искусства, но этот «подлинник жизни» меня не
пленяет и не очаровывает. И почему-то мне кажется, что и сам АМ не был очарован тем, что видел, слышал и чувствовал.
Этим вопросом, вопросом искренности АМ, задавались ещё его
современники. В воспоминаниях Леонида Андреева, бывшего одним из
немногочисленных друзей АМ, есть воспоминание о встречах писательского кружка «Среда», на которых этот вопрос обсуждался регулярно. Прекратил бесплодные обсуждения Викентий Вересаев, и сказал он вот что: “Господа! Давайте раз и навсегда решим не касаться проклятых вопросов. Не будем говорить об искренности Горького!”
Тогда кружок «Среда» перестал задаваться этим проклятым вопросом, а меня он мучает до сих пор…
