В 40-е годы XIX века в Москве проживало 350 тысяч жителей. Окружность города составляла 40 вёрст, дома — общим количеством 12 000 зданий — строились в один, два, три и четыре этажа, однако единство застройки не соблюдалось, и небольшие дома часто соседствовали с исполинами. Люди приезжали в город и оседали там, где у них получалось, поэтому публика, населявшая Белокаменную, была самой разнообразной. Вот как описывает жителей Москвы середины позапрошлого столетия летописец столичной жизни Пётр Вистенгоф.
С наступлением раннего утра в Москве, когда она ещё спит глубоким сном, медленно тянутся по улицам возы с дровами; подмосковные мужики везут на рынки овощи и молоко, и первая деятельность проявляется в калашнях, откуда отправляют на больших, длинных лотках в симметрическом порядке укладенные калачи и булки; спустя немного времени появляются на улицах кухарки, потом повара с кульками, понемногу выползают калиберные извозчики, а зимой санные ваньки, которые нарочно выезжают для поваров; дворники, лениво потягиваясь, выходят с мётлами и тачками мести мостовую, водовозы на клячах тянутся к фонтанам, нищие пробираются к заутрене, кучера ведут лошадей в кузни, обычный пьяница направляет путь в кабак; девушка в салопе возвращается с ночлега из гостей, овощный купец отворяет лавку и выставляет в дверях кадки с морковью и репой; выбегают мастеровые мальчики с посылками от хозяев, хожалый навещает будки.
В 8 часов отворяются магазины, выносятся дверные огромные вывески, юристы и стряпчие едут к секретарям поговорить на дому, купец в тележке спешит в ряды, гувернёры везут детей в пансионы, студенты тянутся в Университет, мальчики с сумками дурачась бегут в училища, доктора едут по больным, приказные чиновники идут к должности, почтальоны разносят письма, капельдинеры отправляются извещать актёров о репетициях, тянутся театральные кареты, месячные извозчики в экипажах спешат на места, и дрожки выезжают к биржам; помещики едут в Опекунский Совет и другие присутственные места. На улицах Москвы появляется множество хорошеньких женщин, которые, не имея гроша в ридикюле, отправляются в город, в надежде и на кредит купца, и на случайную встречу с обязательным знакомым, который из вежливости иногда платит за покупку.
В конце 12 часа московская мостовая начинает стонать от больших экипажей, несутся парные фаэтоны, пролётные дрожки, коляски, двуместные и четырехместные кареты; Сенаторы едут в Сенат, щёголь и щеголиха едут с целью и без цели на Кузнецкий мост, праздный московский юноша, который почти живет в фаэтоне, рыскает по улицам без всякой надобности, высший и средний круги делают визиты, промотавшийся денди спешит к аферисту для сделок, военные в отпуску и женихи рисуясь показываются и перегоняют кареты, где мелькают шляпки.
Наконец в 4 часу эта живая, пестрая толпа умолкает понемногу, и деятельность города засыпает во время обеда; тогда изредка встретите вы на улице пешехода, который идет разве по необходимости, или в знойный летний день лениво пробежит мимо вас дворная собака, свеся на сторону свой язык, или порой как стрела промчится по пустой улице карета московского фешенебля, который всегда и везде опаздывает. В 7 часов вечера деятельность города оживает снова, и столица является уже более праздная, нежели утром: толпы гуляющих наполняют московские сады и бульвары, дворянство со всех концов города несется в Петровский парк и на дачи, пешеходы и экипажи всякого рода спешат к большому Петровскому театру; множество экипажей сосредоточивается на Дмитровке, на которой линией лежат клубы. Зимою, едва только начинается разъезд у большого театра, как со всех концов Москвы тянется в несколько рядов бесконечная цепь карет к подъезду Дворянского Собрания, или на Поварскую, Арбат и Пречистенку, где московские гранды дают балы на славу.
К полуночи деятельность города утихает, но спустя два часа она как пламя угасающего пожара вспыхает вновь на короткое время; тут продолжаются разъезды из Собрания и с балов; в это время, избегая штрафа, возвращается нехотя домой всегдашний посетитель клуба, несколько позже тянется длинный ряд бочек, которые перегоняет усталый игрок, дремлющий в своей покойной карете; наконец и эта последняя вспышка деятельности утихает; слышны только протяжные звуки благовеста к заутрене и крики петухов, приветствующих московское утро, начинающееся тою же картиною, которую вы видели в начале главы.
Но в самое то время, когда большой город живет такою светскою, разнообразною жизнию, другая его половина, отделённая лишь небольшою рекою, представляет совершенную противоположность его шумной и разгульной жизни. Житель Замоскворечья (разумеется, исключая некоторых домов, где живут дворяне) уже встаёт, когда на Арбате и Пречистенке только что ложатся спать, и ложится спать тогда, как по другую сторону реки только что начинается вечер. Там жизнь деятельная и общественная, здесь жизнь частная, спокойная, которая вся заключается в одном маленьком домике и его семейном быте; в длинных, пересекающихся между собою переулках, вы не видите почти никакого движения, и редко прогремит там щегольская карета, на которую почти всегда высовываются из окон.
Описав кратко наружную деятельность Москвы, я должен упомянуть, что многие ошибочно говорят и пишут, будто Москва не представляет той деятельной жизни, какую встречаем в других европейских городах; я утвердительно скажу, что это несправедливо: невозможно, чтобы 350 000 человек делового, промышленного и праздного народа, где перемешаны богатые и бедные, ленивые и трудолюбивые, умные и глупые, хитрые и простачки, жили без необходимой для каждого из них деятельности, но эта деятельность не представляется столь резко и в таком объеме, в каком она действительно существует, по следующим причинам:
- 1. Непомерная сравнительно с населением обширность города, который, так сказать, разбросан на холмах, множество кривых улиц и переулков скрывает общую деятельность.
- 2. В Москве, относительно к народонаселению, очень мало пешеходов в сравнении с другими большими городами, следовательно: езда в экипажах, быв сама по себе быстрее ходьбы, есть главный источник, что вы редко встречаете на московских улицах, сгустившиеся толпы народа.
- 3. Самые места, на которых сосредоточивается в Москве общая деятельность, имеют множество прилегающих к себе улиц и находятся не в одном месте.
Например: почему в Петербурге так многолюден Невский проспект? Потому что он и место для гулянья за недостатком почти другого в центре города, он и необходимый путь чиновника в свое министерство и всякого, кому есть надобность в какое бы то ни было присутственное место; на нем Гостиный двор, галантерейные лавки, магазины и гостиницы, он почти неизбежный путь на набережную и к пароходам; тогда как в Москве, к Гостиному двору прилегает множество особенных улиц, к Кузнецкому мосту и того более, к Губернским присутственным местам, кроме улиц, ведут Кремлёвский сад и бульвары около стены Китая-города. Следовательно: вся толпа деятельного народонаселения сбирается на различные точки своего действия, совершенно различными путями, и потому, разделяясь на части, естественно не представляет взгляду того общего, живого движения народной деятельности, какое существует на самом деле.
