За семь с половиной лет жизни в столице, со времени своего приезда из Малороссии в декабре 1828 года до отъезда за границу в июне 1836-го, Гоголь поменял довольно много адресов. Сохранились по крайней мере три дома, в которых жил писатель. Войти в них мы не можем. Единственный доступный для осмотра дом, где бывал Гоголь, – музей-дача Пушкина в Царском Селе.
О присутствии в этом доме Гоголя уже в первой комнате напоминает письмо Пушкина П.А. Плетневу, написанное из Москвы в середине апреля 1831 года. В нем под пером Пушкина впервые прозвучало имя Гоголя.
О Гоголе поэт услышал от того же Плетнева. В письме Пушкину в Москву от 28 февраля Плетнев представил ему молодого автора, который обещает «что-то очень хорошее». Занятый обустройством своей семейной жизни Пушкин ответил только в середине апреля.
Строчки этого ответа хорошо читаются на листках пушкинского письма, лежащих на изящном столике в первой комнате дома-музея: «О Гоголе не скажу тебе ничего, потому что доселе его не читал за недосугом. Отлагаю чтение до Царского Села, где ради Бога найми мне фатерку».
В эту снятую Плетневым «фатерку» в доме Китаевой в Царском Селе и будет приходить начинающий автор к Пушкину, которому 20 мая того же 1831 года был представлен на квартире Плетнева на Обуховском проспекте. Немного раньше по протекции того же Плетнева Гоголь получил место домашнего учителя в нескольких аристократических семействах. Среди них было и семейство Васильчиковых.
В начале июня вместе с Васильчиковыми и их сыном, страдающим умственным расстройством, Гоголь выехал в Павловск. К этому времени в типографии уже печаталась первая книжка его «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Вторую часть он будет дописывать в Павловске.
Дом, где жили Васильчиковы, стоял за Павловским дворцом. Его давно нет. От него до Царского Села более пяти верст. Занятый своим подопечным, Гоголь нечасто мог совершать эту прогулку. В Царском Селе бедно одетый и застенчивый молодой человек, каким видели его тогда, становился равноправным собеседником Пушкина и Жуковского.
Трудно сказать, читал ли Гоголь в доме Китаевой свои повести, как читал он их в Павловске приживалкам хозяйки. На чтении «Майской ночи» присутствовал её племянник, студент дерптского университета В.А. Соллогуб, будущий известный беллетрист. Чтение поразило его «своим спокойствием, своими неуловимыми оттенками комизма». С «неподражаемым», по оценке современников, чтением Гоголя Пушкину, вероятно, еще предстоит познакомиться. Его повести поэт откроет для себя только после их выхода из печати в 10-х числах сентября 1831 года. Его отзыв на книгу: «Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. <…>» дышит непосредственностью сиюминутного прочтения и позволяет думать, что полностью в период царскосельского общения гоголевские повести Пушкин еще не прочел.
Судьба книжки очень беспокоила Гоголя, ожидавшего известий из Петербурга. Известия приходили плохие. В середине июня в Петербург явилась холера, и по столице прокатились холерные бунты. Более свирепую форму они приняли в новгородских военных поселениях. Бунты проходили на фоне польского мятежа и нависшей над Россией угрозы конфликта с Европой. «Когда в глазах такие трагедии, – писал Пушкин из Царского Села, – некогда думать о собачьей комедии нашей литературы».
Но Гоголя эти трагедии трогали мало. Ни о Польше, ни о волнениях на Сенной, ни о бунте в Старой Руссе в его письмах из Павловска нет ни слова. Каким бы зорким наблюдателем русских нравов ни был Гоголь, он всегда оставался благонамеренным подданным, чуждым всему, что имело отношение к политике. И если Пушкин, переживавший политические события 1831 года как личное испытание, поразил царскоселького знакомого своим расстроенным видом – Гоголь был оживлен и весел. Его не смущали ни страхи и волнения вокруг польского мятежа, ни свои, не слишком приятные обязанности фактического дядьки при больном ребенке. Не очень огорчит его собственная оплошность по отношению к данному Пушкину обещанию заехать при отъезде в Петербург за рукописью «Повестей Белкина». Обещания Гоголь не сдержал, а перед Пушкиным будет шутливо оправдываться: «Может быть, и ругнете меня лихим словом; но где гнев, там и милость». С той же шутливой легкостью он писал маменьке о холере, которой совсем не боялся. Его письма к родным полны радостью и доверием к будущему: «Живите как можно веселее, прогоняйте от себя неприятности… Все пройдет, все будет хорошо».
Таким же уверенным и воодушевленным предстает Гоголь на гравированном портрете по рисунку А.Г. Венецианова на стене пушкинского кабинета. Портрет автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки», не похожий на позднейшие его изображения главным образом из-за другой прически и отсутствия усов, – единственное достоверное изображение Гоголя первой половины 1830-х годов. Благодаря своей первой книжке молодой писатель уже выдвинулся в первые ряды отечественной словесности. «Я теперь более, нежели когда-либо, тружусь и более, нежели когда-либо, весел», – писал он в Васильевку, желая матери и сестрам: «Будьте здоровы и веселы и считайте все дни, не иначе как именинами». «Именинами сердца», – сказали бы мы, пользуясь его позднейшим выражением.
В этом состоянии здоровья и вдохновения царскосельский дом «на большой дороге» запомнил Гоголя.
Автор текста — Татьяна Ивановна Галкина, хранитель экспозиции Мемориального Музея-Лицея и музея-дачи А. С. Пушкина.