Посвящается Августину
Вера как таковая и религиозная в частности нередко противопоставляется интеллектуальному познанию мира. На мой взгляд, главная причина этого кроется в следующем: если рассматривать веру как форму фундаментального психического стремления «не быть», а ум — как выражение не менее фундаментального «быть», то небытие, т.е. растворение личности в ком- или чём-либо, в частности, в религиозной вере, предполагает намного меньше внутренних усилий, чем «весёлая наука дорогого бытия». Однако, коль скоро оба этих стремления имеют место в человеческой психике, значит для чего-то они нужны («ведь если звëзды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно»), и даже возможна их гармоничная конфигурация, проще говоря — союз. Скажем, «доверяй, но проверяй» будет примером такого союза.
Как бы то ни было, религия практически всегда держится на каких-то догмáтах, т.е. «несущих конструкциях», как бы не предполагающих никакого «проверяй» (буддизм здесь стоит особняком, поскольку в чистом виде является не столько религией, сколько практикой изучения своего ума и психических состояний). Допустим, условные догматы — «хорошие», т.е. отражают истинное положение вещей, и тогда перемалывание их в жерновах ума действительно будет чем-то излишним, если не сказать — вредительским. Однако, ум может здесь возразить: «При всём уважении, как узнать, что такой-то догмат или иной момент религиозного учения — истинен, особенно учитывая многообразие учений и некоторые их положения, что противоречат здравому смыслу и объективным научным данным?» Если здесь просто попытаться заткнуть уму рот, а не «насытить» его мало-мальски достойной пищей, его сомнения будут только усиливаться, а изначальное уважительное отношение может смениться неприязнью, вплоть до лютой вражды. Разумно ли с таким настроем подходить к чему-то, потенциально содержащему важнейшие ответы на вопросы жизни? Думаю, ответ очевиден.
Здесь стоит сказать, что практически всякая оформленная, «загустевшая» религия со всеми её догматами изначально представляла из себя «сырой» духовный импульс или какие-то особенности духовной природы основоположника, и конечным критерием проверки того или иного учения на истинность (речь идёт, в первую очередь, о религиях, ставших мировыми) всегда ставилось духовное преображение его последователей, т.е. их причастие к духу, или Духу, стоявшему за основоположником, нежели просто вера в те или иные теологические, космологические, философские или вполне приземлëнные моменты. Скажем, истинные христиане согласно самому христианству должны узнаваться по особой между ними любви, подлинные мусульмане в соответствии с учением ислама — по их мирному духу и т.д. Иными словами, религии, во что бы в конечном итоге они ни «мутировали», закладывались с принципом «доверяй, но проверяй», и хотя бы уже это должно было мобилизовывать умственные способности последователей, а не только удовлетворять их потребность в вере или, если угодно, психической тяги к небытию.
Общая же тенденция развития любой религии такова: чем дальше от первоисточника, тем больше происходит крен в сторону веры. Я лично объясняю это вполне понятным стремлением людей к небытию в нашем довольно... непростом мире, т.е. растворению в традициях, идеологиях и институтах, нежели к «храбрости быть» как независимо мыслящие индивиды. Если взять, к примеру, христианство, тертуллиановское «Верую, ибо абсурдно» явно перетягивает канат в сторону веры. Этот девиз отдельного христианина с красивым для русского уха именем, конечно же, нельзя назвать репрезентативным, но если заменить «ибо абсурдно» на «ибо верую», в общем, «Верую, ибо верую» отразит состояние души у подавляющего большинства христиан, равно как и мусульман, буддистов и т.д. Верующих сознательно — меньшинство, а истинно верующих — и того меньше. Были ли у основателей религий более высокие ожидания от своих «подопечных»? Наверное, не стоит этого исключать.
Тертуллиану — тертуллианово. Лично мне хотелось бы более подробно остановиться на христианстве и показать, что в его корневую структуру изначально «прошит» союз веры и ума без крена в ту или иную сторону, и из лона этой традиции, в идеале, должны выходить скорее мудрецы, чем недалëкие и фанатичные или полуфанатичные «наполовинуиспечëнки» (это справедливо не только для христианства, но и для всех остальных религий). В частности, среди изречений Христа есть такое: «Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби». Если понимать мудрость как умение различать между добром и злом, правильным и неправильным, правдой и ложью, видеть подлинные причинно-следственные связи и сообразно всему этому поступать, то в этом должна присутствовать немалая работа мысли. Под голубиной же простотой угадывается инстинктивность или интуитивность, т.е. некая непосредственная чувственность, становящаяся подспорьем для ума в его изысканиях. Можно ли считать веру одним из лучиков в общем «букете» чувственности? Вполне. Есть ли повод разделять веру и интуицию? Да, поскольку не всегда они тождественны. Далее буду говорить скорее о союзе ума и чувственности, выделяя веру лишь в каких-то особых, требующих того случаях.
Примерно на то же самое, т.е. на гармоничное сосуществование ума и чувственности, указу́ет одна из заповедей блаженства, а именно «Блаженны жаждующие и алчущие правды, ибо они насытятся». Само стремление к правде или истине в самом широком и глубоком смысле имеет как когнитивный аспект (можно это назвать интеллектуальной честностью), так и чувственный, т.е. желание что-то досконально узнать. Вряд ли погрешу против истины, что и «насыщение» ею должно происходить двуедино — когнитивно (интеллектуально) и чувственно, а не, скажем, просто одним лишь перечислением пунктов Символа веры. К слову, лично мой ум «раздробил» чувственность, как минимум, уже на три составляющие, а именно веру, интуицию и желание.
Говорит ли что-то Христос о «методологии» поиска истины? «Пусть будет ваше «да, да», «нет, нет». Остальное — от лукавого» заслуживает особого внимания. Под «да, да» и «нет, нет» здесь подразумевается твëрдое, принципиальное отношение к самым важным вопросам жизни, скажем, есть ли Бог или нет (в самой Библии, конечно, этот вопрос не стоит), исходит ли такое-то учение от Бога (если Он есть) или нет? Самых важных, фундаментальных вопросов не может быть очень много и они требуют предельной ясности, без полутонов. Если даже в таких «светских» прикладных занятиях как программирование, к примеру, в базовой ячейке может быть только единица или ноль (иначе программу написать невозможно), что уже говорить о вопросах жизни, когда на кон ставится целая судьба, в т.ч. и посмертная? Аккуратность и чёткость должны быть здесь предельными, а лучше — запредельными.
Перед тем, как достичь этой предельной, или запредельной, ясности, однако, должен быть сформулирован вопрос, т.е. намечен поиск, предложены критерии его успешности или неуспешности и, собственно, проведены максимально тщательные изыскания, которые позволили бы подтвердить либо опровергнуть искомое. В этом свете, евангельское «да, да» и «нет, нет» будет ничем иным, как своего рода принципом фальцифируемости ещё за две тысячи лет до Карла Поппера. В контексте христианства это может выглядеть примерно так: «Бог есть и Он есть любовь (у этой любви, в свою очередь, есть целый ряд отличий от обычной, человеческой любви), поскольку можно испытать эту любовь на себе благодаря добросовестному исполнению христианских заповедей. Если исполнение заповедей не приводит к любви, стало быть Бога — нет». Конечно, это не гипотеза в строгом научном смысле, но, по крайней мере, какая-то наукообразность здесь наличествует. Если подытожить: для получения ясного ответа, должен быть чётко поставленный вопрос, какая-то структурность и систематичность в изысканиях, а также практические действия и их плоды (либо отсутствие таковых). Конечно же, подобный подход не является единственно возможным, особенно если учесть, что «Дух дышит, где хочет», но в общем и целом Дух (если Он есть) ожидает примерно такой серьёзности и основательности от человеков.
Каковы могут быть последствия нежелания или неумения чëтко сформулировать вопрос и проверить его «огнём реальности»? Ответ явствует из означенного евангельского принципа, которое не грех повторить ещё раз: «Пусть будет ваше «да, да», «нет, нет». Остальное — от лукавого». Т.е. без твëрдого «да» или твëрдого «нет» человек как бы оказывается в сумеречной зоне, где неизбежно в той или иной форме попадает лукавому на крючок (если, конечно, исходить из того, что он — есть). Несколько под другим углом об этом говорит уже не евангельский, а апокалиптический Христос: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тëпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Если под «холодным» здесь понимать человека, давшего Богу твёрдое «нет», т.е. атеиста, как раз благодаря этой твёрдости он может оказаться к Нему ближе (если Он есть), чем ни рыбный, ни мясной, ни горячий, ни холодный растеряшка из сумеречной зоны. Здесь, конечно, предполагается, что атеист имеет какую-то более-менее стройную систему взглядов, потенциально способную отреагировать на весомый довод, вплоть до полного её переворачивания в сторону теизма. Кроме того, в искреннем атеизме есть честность и смелость, что, вероятно, вызывает у Бога намного большее уважение, чем трусливая агностическая размазня. По крайней мере, в христианстве (и не только в нём) есть примеры того, как истовые безбожники становились святыми, но я лично не знаю ни одну историю про «нирыбонимяса», который бы обрёл святость.
Итак, ясность и структурность как путь Бога в противовес бесформенности или, если угодно, бесхребетности, приводящей к лукавому. Можно ли, кстати, найти нечто перекликающееся с этим в других религиозных традициях? В исламе, к примеру, говорится о владыках правой стороны, т.е. обладателях разума, идущих по пути праведности, и владыках левой стороны, читай, грешниках, сделавших в жизни ставку на свою низшую, тëмную природу (нафс). Разделение на право и лево в исламе внятно не объясняется, но здесь ему может прийти на помощь индуизм: «раджа гуна» или правый, он же солнечный канал в «энергетическом теле» человека, связывается с некой разумной деятельностью, тогда как «тамо гуна» или левый, лунный канал — с желаниями (в данном случае — грубыми) и инертностью. С моей лëгкой руки, владыки правой стороны превращаются в раджагунов, а левой — в тамогунов, и в общем всё это вполне согласуется с горячими или холодными индивидами с одной стороны и тëпленькими посредственностями с другой в разрезе христианства.
Что практически из всего этого вытекает? Если не всё, то многое в этом мире. В христианской и любой другой мировой религиозной традиции, в общем, выработаны ответы на первостепенные вопросы жизни — речь сейчас не идёт об их качестве (об этом чуть позже). Ответы на довольно важные вопросы второго и третьего порядка, связанные с общественным строем, семьёй, работой и т.д., зачастую надстраиваются на фундаментальные ответы, полученные, в свою очередь, либо в традиционалистских, либо более или менее светских парадигмах. Примеры таких вопросов: государство должно быть автократичным или демократичным? Или по ситуации? Капиталистическим или социально ориентированным? Или смешанного типа? Роли мужчины и женщины, мужа и жены должны быть такими или иными? Личная гигиена должна соблюдаться таким или иным образом? Все эти и многие другие вопросы также требуют твëрдого и, желательно, правильного ответа, поскольку от этого зависит качество и вообще существование многих жизней. Какие-то же вещи настолько тривиальны или ситуативны, что применять к ним «да, да» и «нет, нет» было бы просто глупо — решение этих вопросов полностью отдаëтся на откуп индивиду. Богу (если исходить из того, что Он — есть) должно быть всё равно, к примеру, купите вы для салата кинзу или петрушку, поедете в отпуск на Байкал или Увильды́, или запишитесь на секцию сквоша или бадминтона. И что-то там про рисовое молочко.
В заключительной части, хотелось бы более пространно поговорить о критериях качества ответов на первостепенные вопросы, для чего потребуется снова где-то перейти на язык психологии (к слову, тяга к бытию и тяга к небытию описаны в буддистской традиции задолго до Фрейда), мифологии и даже алхимии. Для затравки же — Евангелие от Матфея: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое».
Что, если «да, да» или «нет, нет» на тот или иной фундаментальный вопрос жизни, насколько бы субъективно он ни казался верным и обоснованным, на самом деле не соответствует, или соответствует лишь отчасти, истине или Духу? Как о том можно узнать? Чтобы ответить на эти вопросы (кстати, не такие уж второстепенные), нужно сперва как-то обозначить Дух в терминах бытия и небытия и тем самым показать Его динамику по отношению к уму, как форме тяги к бытию, и вере, как вотчине небытия. В христианстве самым приличествующим здесь термином будет «пакибытие», что означает онтологическое духовное бытие Бога (будем отталкиваться от того, что Он — есть). Вряд ли здесь погрешу против истины, если философский камень алхимиков и сат-чит-ананду индусов приравняю к пакибытию. В идеале, ум стремится к пакибытию, чтобы обрести ещё большее бытие, а вера — небытие, читай раствориться в Нём. Можно несколько переиначить вопрос Гамлета: в чëм быть или не быть? Психологически, опыт пакибытия должен выражаться в такой ясности и, одновременно, заземлëнности сознания (не путать с приземлëнностью), что, по крайней мере, для этого конкретного сознания существование Бога перестаёт быть гипотезой — остаётся лишь твёрдое «да», словесное или бессловесное. В этом свете, строки из Матфея могут быть прочтены на более глубинном уровне. Ещё раз: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на {философском} камне; и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне». Из сказанного также следует, что камень, настоящий или мнимый, обязательно будет испытан. Судьба мнимого камня и всего, что на нём построено, описывается во второй части: «А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое». Всё это означает следующее: сознание фанатика или полуфанатика (по Юнгу, фанатизм есть признак подавленного сомнения) или слишком рационального человека, или того, кто сверился с истиной лишь отчасти, а тем более «ни холодного, ни горячего», в онтологическом и психологическом смысле будет неустойчивым. В практике буддизма, к примеру, можно сколь угодно различать в себе «дхармы», т.е. иметь сколь угодно дифференциированное и изощрëнное сознание, но должен случиться и некий синтез с чувственной стороной. По легенде, чтобы выразить суть своего учения, Будда показал ученикам цветок — лишь один ученик его понял и улыбнулся... Вероятно, это был посыл целостности, читай гармоничности, и неразрывно связанной с ней красоты.
Про любовь, вернее, Любовь. Как уже было сказано, о действенности христианства, в первую очередь, должна свидетельствовать особая любовь между христианами. В чëм её особенность и как она увязывается с опытом пакибытия? Ранее я разделил чувственность на веру, интуицию и желание — самое время к этому букету добавить любовь, в частности, одухотворëнную, а не просто, скажем, к рыбалке или котам.
В алхимической традиции есть понятие короля и королевы (или рыцаря и дамы). Король здесь символизирует возвышенный ум, а королева — одухотворëнную чувственность, Любовь с большой буквы. Им противопоставляются, в свою очередь, грубый, приземлëнный ум (назовём его «конюхом») и низменные желания (пусть будут «служанкой»), которые должны занимать отведëнную им нишу, а не стремиться в «королевские покои». В идеале, гармония ума и чувственности выражается в том, что в сознании наличествует как король, так и королева. Однако, пассией короля может оказаться служанка в ущерб королеве (возвышенное мышление, излишне тяготеющее к грубой чувственности), равно как и жизнь королевы с конюхом (одухотворëнная чувственность в плену у косного, грубого ума) сложно назвать гармоничным союзом. Важный момент: и у короля, и у королевы в этих мезальянсах остаëтся подспудное тяготение друг к другу. Скажем, если вера может противиться интеллектуальному осмыслению просто из тяги к небытию, то Любви-королеве, памятующей об Уме-короле, будет претить слишком грубые, неделикатные замашки «конюха». Так или иначе, оба мезальянса будут являть собой полукамень, полупесок с точки зрения устойчивости или укоренëнности сознания в пакибытии. Переходя на язык мифологии, король, оторванный от королевы, будет соответствовать, к примеру, приблизившемуся слишком близко к солнцу и вследствие этого рухнувшего в море Икару. Королева, разъединëнная с королём, вполне может быть какой-нибудь Еленой Прекрасной, заточëнной в Кощеевой темнице и ожидающей своего Ивана Царевича. В реальной жизни, мезальянс королевы и конюха может проявиться, к примеру, в высказывании «Кому церковь не мать, тому Бог — не Отец», а интрижка короля и служанки — в каком-нибудь либеральном гуманизме, лишëнном понятия целомудренности, или тантризме, пытающемся грубые вожделения соединить с высокими духовными смыслами.
В свете всего вышесказанного, христианское спасение будет означать, в первую очередь, спасение от излишеств ума и чувственности во имя их гармонии, укоренëнной в пакибытии; мусульманский мир явно не может обойтись без совладания с нафсом, читай конюхом и служанкой, благодаря союзу короля и королевы; буддистская нирвана или «угасание» желаний ума окажется ничем иным, как соединением тяги к бытию и тяги к небытию в точке сат-чит-ананды. Разные религии мирно сидят у костра и пекут картошку. Как финальный аккорд, цитата из Григория Померанца: «Глубина одной религии ближе к глубине другой религии, чем к собственной поверхности».
А что Вы лично думаете по всему этому поводу? Готовы ли Вы в связи с прочитанным сказать своё твёрдое, экспертное «да, да» или «нет, нет» и воздвигнуть на этом свой собственный дом, развивать общество, страну, целый мир? Бытие может устроить Вам серьёзный экзамен. Живите с этим.
2024
