Конечно, совершив в 1938 году несколько мировых авиационных рекордов, Марина Раскова попала в поле зрения журналистов и уже не выпадала из него. Тем удивительнее, что заметки о ней встречаются в газетах и до знаменитых перелётов из Севастополя в Архангельск и из Москвы на Дальний Восток. Часть из них процитирована в книге "Марина Раскова. За страницами "Записок штурмана", которую можно приобрести, заполнив форму по ссылке или написав на почту lukoyanovahistory@yandex.ru
Одна из таких публикаций освещает участие Марины-штурмана (не называя её по имени) в первомайском параде в 1935 году. 18 мая, через две недели с небольшим после парада, «Максим Горький» потерпел крушение, унеся с собой жизни 49 человек. А память о параде 1935 года осталась в газетной заметке:
«Ещё негромко рокоча моторами и слегка переваливаясь на неровностях почвы, «Максим» неторопливо рулит по аэродрому.
Я нахожусь в полукруглом салоне на носу воздушного корабля. Три журналиста и один писатель расположились в изящных никелированных креслах у боковых окон. За столиком у переднего окна над исчерченной цветными карандашами картой с подчёркнутой деловитостью склонились две белозубых девушки в авиационных шлемах – штурмана. Середину салона занял кинооператор, растопырив лапы своего трёхногого одноглазого кинозверя. Обернувшись назад, сквозь двери кабины пилотов, я вижу уходящий вдаль коридор с чинным рядом никелированных кресел и столиков с изящными настольными лампами. Серебряным блеском сверкает ярко начищенный «обтекаемой» формы самовар на буфетной стойке. Вышитые скатерти и занавески лежат аккуратными складками.
Все предметы, окружающие меня, сделаны удобно, портативно, элегантно и экономно. Все они носят отпечаток того нового стиля, рождённого сочетанием целесообразности с изяществом, который с полным основанием может быть назван авиационным стилем.
Я посматриваю кругом с любопытством и не без доли некоторого сомнения: кажется совершенно невероятным, что всё это огромное сложное металлическое сооружение сможет вдруг преодолеть законы земного притяжения и вместе со своими телефонной и электростанциями, с радио-рубкой, типографией и прочим подняться в воздух!
В этот момент сдержанный рокот винтов переходит в могучий, но нисколько не оглушающий и не заставляющий повышать голос, гул: постройки, виднеющиеся через окно, резко ускоряют свой встречный бег; ещё 3-4 секунды, – и восемь мощных советских моторов без малейшего напряжения отрывают от земли самый большой в мире самолёт.
Сначала однако «Максим Горький» направляется в противоположную центра города сторону. Я смотрю в окно и испытываю то самое тысячекратно описанное и всё же всегда такое новое и чудесное ощущение «взгляда с птичьего полёта», которое превращает все сооружения и предметы на земле в их собственные модели, такие аккуратные, чистенькие, симпатичные.
Ещё несколько минут полёта, – и на горизонте появляется туча металлических птиц. Тогда «Максим» делает величественный поворот и движется обратно, уже находясь в голове колонны военно-воздушных сил. У каждого громадного крыла «Максима» теперь плавно покачиваются неведомо откуда взявшиеся истребители.
Девушка-штурман, радостно улыбаясь, докладывает командиру эскадрильи для передачи пилоту, что от пересечения железной дороги с шоссе ему следует держаться прямой линии, которая и приведёт его к Красной площади. Слыша эти указания, я с трудом скрываю улыбку. Я вспоминаю, как этот самый пилот, который сейчас держит левый штурвал «Максима», блестяще совершил на моих глазах труднейшую и опаснейшую посадку вблизи маленького французского городка на реке Луаре, проявив свою исключительную способность великолепно ориентироваться даже в условиях абсолютно незнакомой местности, усложнённых темнотой и проливным дождём. Вряд ли сам пилот помнит этот незначительный эпизод своей многолетней воздушной работы, которая сделала его имя известным всему миру. Это – Михаил Михайлович Громов, Герой Советского Союза. Другой штурвал – в надёжных руках Ивана Васильевича Михеева, орденоносного пилота.
Указания штурмана «послушно» выполняются Громовым и Михеевым. «Максим» летит теперь, как стрела, по прямой, распростёрши огромные свои крылья над праздничными улицами столицы. Уже остался позади достраивающийся железобетонный эллипс стадиона «Динамо». Уже потянулась внизу нескончаемая лента демонстрантов, густо прошитая весёлыми стежками красных, зелёных, голубых и всяких прочих флагов, густо усыпанная сверкающей россыпью всевозможных празднично-карнавальных принадлежностей.
«Максим» идёт уже над однофамильной ему улицей Горького. Не убавляя хода, он немного снижается. Густая масса, заполняющая каменное русло улицы, покрывается забавными круглыми розовыми пятнышками. Это – поднятые кверху лица демонстрантов.
Командир эскадрильи Михаил Кольцов покидает своё обычное место на пороге между пилотской и штурманской кабинами. Он идёт в радиорубку.
– Большевистская печать, – говорит Кольцов, – особенно горда и счастлива тем, что она может на созданном ею самолёте-гиганте открывать сегодня парад военно-воздушных сил.
В эту секунду «Максим» проходит над Историческим музеем, и мы – над Красной площадью! В последующие короткие мгновения глаз старается охватить всё: и полированные грани мавзолея, с которого на нас смотрят теперь Сталин и члены правительства, и приветствующие воздушного гиганта трибуны, и чёткие ряды танков, кажущиеся неподвижными, и островерхие кремлёвские башни, и весь торжественный облик этой прекраснейшей из площадей мира.
Теперь микрофон на длинном шнуре – в руке Громова. Михаил Михайлович произносит короткое приветствие радиослушателям. Другая рука его продолжает двигать штурвалом.
Огибая столицу, «Максим» возвращается обратно и идёт на посадку. Девушки-штурмана с удовлетворением складывают свою карту, кинооператор – свою треногу. Первомайский полёт «Максима Горького» окончен».
Ефимов Б. В «Максиме» над Москвой // Известия. 1935. 4 мая. С. 4.
