Родился Николай под закат гражданской войны в маленькой деревеньке на 10 дворов, которая существует и поныне. Как деревенский парень вырос Николай работящим
В тяжелые послевоенные годы занесла судьба Николая в другую деревеньку на три улицы с полуразрушенной церковью в центре. Нашел он там себе невесту, основался, женился, да вот только супруга бездетна оказалась. Горевал Николай и по мужицкому обыкновению заливал свое горе водкой.
С ранней молодости Николай твердо уяснил, что рассчитывать в этой жизни можно лишь на себя, поэтому всегда держал полный двор скотины, техника кой-какая всегда была. Деньги всегда водились в доме, потому и красивая мебель всегда была, что на заказ за немалые деньги привозили из города, и пара новых костюмов всегда висела в шкафу, в общем полный комплект советского зажиточного крестьянина.
Обыкновенно летом Николай пил редко и мало, а вот после сбора урожая уходил в продолжительные запои, потому и не работал он официально нигде больше полугода. Супруга Николая преуспела по партийной линии и использую свое влияние покрывала его. Часто видели его пьяным, спящим прямо на земле в разных концах деревни: у фермы, у магазина, во дворах на лавках, но особенно тянула его полуразрушенная церковь. Забредёт он туда, еле на ногах стоя и начинает песни петь, а как напоётся – уснёт там же прямо на земле. Как он при этом не подхватил ни одной серьёзной болезни, одному богу известно.
Родни у Николая было достаточно, да вот только разбросало их всех по необъятным просторам на шей Родины. Все знали, что в рабочий период (посев, покос, сбор) Николая дома не застать и старались приезжать глубокой осенью или зимой. В такие времена в доме бывало многолюдно, Николай доставал гармонь и развлекал собравшихся игрой и песнями.
Пришло время пенсию оформлять, поглядел Николай в трудовую и приуныл: даже половины из положенных 25 лет не набиралось. Опять же через знакомых супруги узнал Николай, где и в каких колхозах погорели архивы, за то время, пока он должен был работать. Взял он отложенные деньги, набрал шапок из своих кроликов и поехал собирать «свидетелей» своей работы в тех колхозах, и стал, в конце концов, нормальным советским пенсионером.
Я познакомился с Николаем летом 1999го. Ферма в его деревне к тому времени закрылась, работать стало негде, все работоспособные жители постарались уехать в город. Деревня опустела, появилось много брошенных домов, многие держались как дачи. Даже магазин закрылся. Два раза в неделю приезжал в деревню передвижной магазин. Тем и жили. Летом, правда, улицы наполнялись ребятней: к старикам в деревню приезжали внуки.
Но казалось, что экономические вихри и невзгоды не коснулись Николая. Он, как и раньше, надеялся только на себя. Держал много скотины, жена его ездила в город продавала молоко и творог. По осени они продавали в городе картошку и мясо. Деньги в доме всегда водились. Всё так же в доме появлялась новая мебель взамен старой, правда уже чуть реже, потому как старая оказывается в разы практичнее, чем новая. Всё так же в шкафу висели новые костюмы, в серванте стоял хрусталь, а на комоде у окна символ новой эпохи – импортный телевизор.
В общем, жить Николай старался по старому, хотя силы его постепенно покидали. Когда я его встретил, лицо его было в морщинах, имелась аккуратная седая бородка. Сам он был почти седой, стройный, невысокого роста и всегда носил шляпу. если я не ошибаюсь шляп у него всегда было не меньше трех: для работы в поле, для работы по хозяйству и парадно-выходная.
Придя с покоса, он по обыкновению убирал за скотиной, надавал кормов, затем споласкивался в бане. В будни её чуть-чуть подтапливали, только чтобы вода была теплая, а по-настоящему её топили раз в неделю. Николай топил себе баню сам и топил так, что не каждый выдержит. Пошли мы с ним как-то в баню вместе. Зашли, у меня аж уши обожгло, дышать нечем, а он еще плеснул ковшик на каменку и полез на верхний полок веником хлестаться. Я кое-как, пригибая голову к полу, помылся и выбежал наружу.
После бани любил Николай сидеть на лавочке перед домом, рассуждать с собеседниками об экологии, о том, как на неё атомные станции влияют, о том, почему речка за огородом обмелела или кто разворовал деньги великой страны, в которой мы все так хорошо жили. Или начнет вспоминать свою родню. А к тому моменту в живых у него из родни остались: сестра, два племянника и племянница. Сестра его была старше на 6 лет, уже плохо ходила и жила у своей дочери в Петербурге. Один из племянников жил там же в Петербурге, а второй в соседнем райцентре в ста километрах от нашей деревушки. Вот он-то нет-нет, да и приезжал проведать старика. В этой же деревне жили две племянницы супруги: Анна и Мария. Мария была постарше, недавно вышла на пенсию и скромно жила в своем доме. По деревенскому обыкновению любила выпить, но в запои не уходила и хозяйство держала. Сестру свою Мария недолюбливала, считала её нехорошей, готовой на всё ради денег. Анна, вполне официально, через знакомых естественно, заменила собой все государственные органы в деревне. Она привозила сюда немногочисленную почту, пенсии старикам, какие-то документы оформляла, налоги, плату за свет и прочее. Она подкармливала, подпаивала и всячески подмазывала Николая и его супругу и в конце концов на неё было оформлено завещание всего имущества. Она очень негативно относилась к племяннику Николая, который время от времени приезжал. Она считала, что он хочет присвоить дом и прочее хозяйство престарелых супругов себе. Тот, однако, никогда не проявлял интереса к имуществу, как и Мария тоже, на этом и строилась их дружба.
Супруги старели, постепенно слабели, с каждым годом скотины держали всё меньше, жили уже практически на одну пенсию.
В 2012 году у Николая диагностировали рак, он почти перестал ходить, практически ослеп и нуждался в постоянном уходе. Через несколько месяцев после этого умирает его жена, и Николай остается один.
Последний раз я был у Николая в 2013-м. Его некогда богатый и красивый дом сейчас представлял жалкое зрелище: покосившиеся сараи с огромными щелями и оторванными дверцами, окно бани заколочено фанерой, в сенях дома до самого потолка навалено какое-то грязное тряпьё вперемешку со стеклянными бутылками целыми и пустыми. В доме, на кухне, на том месте, где стояла газовая плита с баллоном теперь зияет пустота, обеденный стол завален какими-то тряпками и обрывками бумаги, буфет непривычно пустой, ни одной чашки в нём или тарелки, а ведь когда-то он ломился от фарфоровых сервизов. Всегда чисто выбеленная печь сейчас вся заляпана и стала серой. На полу слой грязи, некогда голубые весёлые стены стали грязно-серыми. Окна покрыты толстым слоем пыли и грязи и через них с трудом проникает свет. На кухне стоял полумрак. Я зашел в комнату. Николай лежал на диване у печи. Это был его любимый диван, только сейчас он абсолютно потерял цвет. Диван был застелен грязно-серой простыней, которая местами уже лоснилась от грязи. Сам хозяин лежал на простыне в каком-то грязном тулупе, надетом поверх такого же грязного растянутого свитера. Причем это свитер был настолько грязный и старый, что невозможно даже определить какого цвета он был. На ногах его были ватные штаны и валенки. Обстановка в комнате вызывала уныние. Сервант в углу, бывший когда-то набитым хрусталем, стоял полупустой с оторванной дверцей. На подоконниках давно засохшие цветы. Вместо некогда красивой люстры с потолка свисает одинокая лампочка. Шифоньер, в котором раньше было полно новых костюмов, стоял покосившись, дверца держалась на одной петле, через образовавшуюся щель было видно что шифоньер пуст. Вдоль окон, как и раньше, стояли комоды, но только уже без симпатичных салфеток. Посредине комнаты располагался старый облезлый стол. На нём лежало несколько пачек лекарств, грязная посуда с засохшими остатками еды и начатая бутылка дешевой водки. К столу были приставлены два старых стула. Половиков на полу не было. Рядом с кроватью стояло ведро для справления нужды. Мария быстро вынесла его во двор, выплеснула за сарай, сполоснула ведро, поставила назад и, налив себе стопочку, плюхнулась на еле живой стул.
- Анька, ить, не ходит за им совсем, - начала Мария, - а деньги на его получат. Она же у нас теперь ишшо и соцработник, взялась ходить за им, пенсию его себе забират, а сама придет сюда хорошо ежли кажный день, а када дак и через день. Сварит ему суп и оставит кастрюлю на столе, а он ить согреть-то себе не может, от и черёпат холодное када сутки, а када и двое. Ни чаю ему налить, ничего. Одно что собаку его здесь держит. Всё не дождется када он помрёт, соцработник ёбаный. Ведро даже забыват выносить, в доме вонишша он кака. Дожили, бля! Да, дядя Коля, давай тяпнем!
Николай с трудом перевернулся на спину, Мария помогла ему сесть, сунула в трясущиеся руки кружку с водкой. Выпила сама, достала из кармана мешочек с нарезанным салом, съела кусочек, второй сунула в рот Николаю.
- На-ка, закуси, дядя Коля. Она ить хотела недееспособным его признать, - продолжила Мария, обращаясь ко мне, - нотариуса из города привезла, но чёй-то не вышло у неё. Всё на дом зарится, а что тут брать то? Уже итак всё расташшила, одни стены остались и те вон уж местами прохудились. Она ить всё боится, что Васька приедет его к себе заберет, и дом тут с огородом к рукам приберет. Завещание то ить и отменить можно на раз-два, а Васька то ить первый наследник. От она и трясется вся, всё сжить его хочет со свету побыстрей, и водку вон ему палёную таскат постоянно, чтоб помер он быстрей, а дядя Коля как Ленин живее всех живых! Да, дядя Коля?
- Да отменить надо завещание, - начал Николай хриплым голосом. – Вот приедет Васька пусть везет меня к нотариусу, а то так и уморит меня тут Анька, потом и хоронить не будет, закопают возле кладбища, да крест из двух досок сколотят гнилых. Она Нинке-то поставила памятник?
- Да где там, так и стоить крест с табличкой, а ить обещала сразу поставить.
- Вот ведь курва, деньги ить у меня на памятник взяла. От нашто так поступать со старыми людьми. Назло всё Ваське отдам.
Николай опять повалился на кровать.
- Да Ваське-то нашто твой дом, - Мария налила ещё стопочку, опрокинула и продолжила, - садить он тут не будет, далёко ему ездить. Тут напрямки-то уже нет дороги, а вкруг так километров сто пятьдесят будет, не наездиться ему. А продавать так кто бы взял. Кому надо сюда ездить. Автобус-то и то не кажный день ездит, дорога разбита вся. Ладно хоть пенсию Анька возит. Так и помрем здесь. Мне бы внуки не приезжали – так совсем тоска. Как взгрустнётся – выпью, не так погано становится. Надо Ваське хоть позвонить, сказать пусть приедет к дяде Коле. Ну ладно, побегу я дядя Коля, зайду ещё как-нибудь попроведаю.
Николай пробормотал что-то неразборчивое.
Мы вместе вышли на улицу, после того смрада, царившего в доме, хотелось дышать свежим деревенским воздухом во всю грудь. Я хотел присесть на лавку возле дома, на которой так любил сидеть Николай вечерами после работы, но увидел только два полусгнивших пенька на том месте, где когда-то стояла лавка. Мария побрела домой, пошел к машине и я.
Уезжая, я остановился у разрушенной церкви, немного постоял, тишина давила на уши. Раньше никогда не замечал в деревне такого. В каждом дворе то собака лаяла, то корова мычала, а теперь как будто в поле – тихо-тихо.
Шёл ноябрь 2014-го. Только-только улегся снег на землю. Василию позвонила Мария и сказала, что Анна увезла Николая в больницу и давно его уже не видно. Дом стоит пустой. Василий позвонил Анне и имел с ней непродолжительный неприятный разговор, из которого ему удалось понять, что в июле Николая положили в больницу. Лечение не дало результатов. Операцию и усиленную терапию проводить ему не стали ввиду возраста и отправили в хоспис, находящийся в селе в соседнем районе. Этот хоспис якобы от городского монастыря и командует там священник. Никакой конкретики Василию добиться не удалось. Поиски хоть какой-то информации о хосписе в том селе ничем для Василия не закончились. Тогда мы с ним вдвоем поехали в село наудачу.
Приехав в село, мы остановились возле магазина на центральной площади. Только третий житель, остановленный нами, ответил, что он что-то слышал и показал направление. Поехав в указанном направлении ничего похожего на православный хоспис мы не нашли, и поняв что проехали село насквозь, развернулись. Остановили ещё двух прохожих, нам ещё раз указали направление, опять же никакой конкретики. Поехали. Опять смотрели во все глаза и, понимая, что опять проехали мимо остановились. Поговорили еще с несколькими сельчанами, кое-как поняли куда ехать. Узкими переулками выбрались мы на окраину села. Подъехали, остановились. Указанный дом был двухэтажным, окна были только на втором этаже. Дом обнесен глухим высоким забором, входных дверей с улицы у дома не было. К дому был пристроен гараж, он открывался ролл-ставнями. Домик был небольшой, какой обычно строят на одну среднюю семью, серый ничем не выделяющийся из обычной массы новых каменных домов. Плотные белые шторы на окнах второго этажа. Никаких обозначений о том, что это непросто жилой дом на доме не было. Василий решил постучать в ворота. Реакции никакой не последовало. Ни единого шороха изнутри. Василий решил было еще постучать, но тут я заметил, что край шторы на окне отогнут и оттуда нас рассматривает пожилой мужчина. Я сообщил об этом Василию, тот жестами попросил мужчину выйти. Через минуту дверь гаража поползла вверх и вышел тот самый мужчина. Одет он был в грязный серый свитер, легкую осеннюю куртку сверху, на ногах его были шерстяные носки и сланцы.
- Я ищу дядю, N Николая N, - начал Василий, - мне сказали, что он у вас здесь. Как мне его увидеть? Есть тут такой?
- Я не знаю, был вроде, надо у старшего спросить, - сказал мужчина и побрел обратно, не забыв закрыть за собой ворота.
Через пару минут ворота опять поднялись, и вышел высокий здоровый мужик. Василий повторил ему свою просьбу. Он ответил, что должен позвонить и ушел, ворота закрывать не стал, но заходить нам настрого запретил.
В открытые ворота вышел тот прежний мужичок. Василий разговорился с ним. Из разговора мы узнали, что зовут его Евгений, ему 62 года. Здесь он живет уже почти год. Заведение это непонятного статуса. Раз в два-три дня приезжает сюда хозяин. Сам себя он называет отец Алексей и говорит, что он священник. Он привозит еду, кое-какую ношеную одежду и немного денег. Всё это он отдает Старшему. Старший – Сергей распределяет всё привезенное по своему усмотрению. Чаще всего почти всё годное забирает себе. Живут в этом доме 12 человек пенсионеров, больше половины неходячие, ходят за ними те, кто может и как могут. Пенсия всех стариков оформлена на отца Алексея, то есть денег они своих не видят. Попадают сюда по-разному, в основном по-пьянке. Местных здесь нет. Люди тут со всей области и даже с соседних областей, но ни одного местного и все одинокие пенсионеры. В комнате 12 кроватей, 6 тумбочек и узкие проходы между ними. Окна в доме глухие. Живут как собаки, кушают что сами себе приготовят. Выходить за забор разрешается лишь с разрешения Старшего. Сам Евгений попал сюда по-пьянке. У него был большой дом в городе в трехстах километрах отсюда. Детей у него нет, есть один племянник, сын умершего брата. Однажды племянник приехал в гости, выпивали несколько дней подряд, очнулся здесь. Поначалу он ничего не понимал, потом ему объяснили, что племянник каким-то образом сделал так, что Евгения признали недееспособным, затем оформил над ним опеку, потом переуступил право опеки отцу Алексею. Поначалу Евгений хотел убежать отсюда, да не знал как. Потом подумал и осознал, что бежать то ему некуда, дом его скорей всего уже продан и решил, что из двух зол надо выбирать меньшее, и решил остаться тут. Здесь хотя бы есть крыша над головой.
По описанию Евгений вспомнил Николая. Сказал, что привезли его неходячего в августе. Ходил он под себя, никто за ним не убирал, он ничего толком не ел, и в конце месяца увезли его на скорой.
Тут подошел Старший – Сергей и сказал:
- Батюшка велел сказать, что дядя ваш помер, нету тут его
Василий начал задавать вопросы, пытался выяснить хоть какие-то контакты отца Алексея, чтобы узнать обстоятельства и причины смерти, место захоронения, но Сергей ответил, что отец Алексей запретил давать любые его контакты и сообщать любую информацию о нём. Сергей лишь рассказал, что вспомнил Николая, разговаривал с ним, с отцом Алексеем о нём. Сергей был единственным жителем этого дома, которому отец Алексей доверял. По его словам выстраивалась следующая картина. В июле Николаю стало хуже, его на машине скорой помощи увезли из дома в город в больницу. Опасаясь, что перед смертью в больнице Николай письменно отменит все завещания, и всё имущество Николая после его смерти перейдет к Василию, как к ближайшему родственнику, Анна через каких-то знакомых вышла на отца Алексея, обо всём договорилась, вывезла Николая из больницы и привезла его сюда умирать. Какие-то документы оформляли в городе. Большего Сергей рассказывать не стал, ссылаясь на то, что он тут на таком же положении, как и все остальные. На том и закончилось наше общение, Сергей загнал Евгения и закрыл ворота.
Василий решил, что нужно обязательно найти отца Алексея, и мы с ним поехали в монастырь.
Воскресный полдень, у монастыря относительно безлюдно, у ворот ограды стоят и беседуют две женщины. Двери монастыря – настежь. Мы прошли внутрь в надежде найти хоть кого-то, с кем можно было бы поговорить. В здании было абсолютно пусто, и лишь в другом конце кто-то копошился у алтаря, мы направились туда. Подойдя, мы разглядели человека лет сорока, он выковыривал воск от догоревших свечей из подсвечников, с помощью специального крючка и скидывал куски в ведро.
- Здравствуйте, кто у вас здесь старший, мне бы поговорить.
- Вообще в монастыре отец Евдоким, но его сейчас нет, - от мужчины пахнуло сильнейшим перегаром, - и телефона у меня его нет, уже и нет тут никого, я даже не знаю кто вам поможет то, а зайдите в лавку, там должны знать.
Мужчина что-то еще болтал, поплелся за нами следом, но мы быстро пошли к выходу, слушать его не было никакой возможности. Пустота в храме, открытые настежь двери и этот пьяный мужчина, плетущийся за нами, нагоняли какую-то мрачность в душе.
Лавка находилась недалеко от входа в монастырь. Продавцом была стройная женщина лет пятидесяти.
- А зачем вам телефон отца Евдокима? Вы из полиции? А кто вы? А вообще, по какому вопросу? Я не дам вам телефон, батюшка не любит когда его отвлекают. Он дома отдыхает. Ну и что что называется монастырь, здесь никто не живет, сюда все приходят как на работу. Отработали и домой, а если вас будут на отдыхе отвлекать по работе, вам понравится?
- Так ведь он же священник, настоятель храма, какая работа? Я думал это смысл жизни быть пастырем, наставлять на путь истинный заблудших, помогать ближнему в горе, - попробовал возразить я.
- Не дам, всё равно не дам телефон. Вот приходите завтра на службу, встретитесь и всё обсудите.
Мы поняли, что ловить здесь сегодня нечего и решили ждать понедельника. Медленно пошли к машине, атмосфера полнейшей тайны, окутывающая всех священников этого монастыря, нагоняла еще больше мрачности, заставляя вспоминать секретные ордена прошлого.
В понедельник Василий всё же встретился с отцом Евдокимом. С большим трудом ему удалось узнать какую-то информацию. Оказывается изначально заведение, куда попал Николай, задумывалось и создавалось как приют для бездомных. Бездомные там жили, священники их кормили, одевали, обували. Ответственным за это был назначен отец Алексей, молодой священник. Через какое-то время в монастыре узнали, что отец Алексей занимается не богоугодным делом: привозит в приют людей, забирает у них пенсию и, по сути, оставляет их умирать. Никакие уговоры не вразумили молодого священника и, в конце концов, его лишили сана, а всю информацию передали в полицию, но даже то, что по делу начались проверки, не останавливает предприимчивого мужчину. Люди всё так же живут в том доме всё в том же непонятном статусе.
Василий всё-таки смог выпросить у отца Евдокима номер телефона того самого Алексея. По телефону Василий настаивал на личной встрече, но Алексей никак не соглашался. По телефону Василию удалось узнать, что Николай умер 2-го сентября, ему вызвали скорую, которая доставила труп в морг. Оттуда Алексей его не забирал.
Позже Василий узнал, что Николай на самом деле поступал в морг и был похоронен как невостребованный на городском кладбище под номером захоронения 3628.
Василий нашел могилу Николая. Он долго стоял у криво набросанного холмика с большими кусками глины сверху, смотрел на серый крест, на котором краской были намалеваны цифры 3628 и что-то шептал себе под нос. А я сидел неподалеку на скамейке и думал о превратностях судьбы. Мог ли подумать Николай лет двадцать назад, заказывая дорогую мебель с доставкой до своей деревни, отстегивая немалые деньги грузчикам, что закончит он вот так? Что похоронят его на окраине кладбища в ста пятидесяти километрах от дома, наскоро кое-как закопав, а на могиле будет стоять покосившийся крест с казенным номером. У него было много друзей и родных, когда у него были деньги и с чем он остался в конце?