В истории Церкви были целые периоды и эпохи, когда размышления о Божественном свете стояли в центре жизни, становились основой культуры.
Такой эпохой был XIV век — период торжества исихазма в Византии. Современный богослов и исследователь исихазма прот. Иоанн Мейендорф различает несколько стадий в развитии исихазма: от келейной практики восточного монашества времен преподобного Макария Египетского (IV в.) до широкого общественно-политического и духовного движения, которое охватило восточно-христианский мир в XIV — нач. XV в.
Мистика исихазма, соединившая в себе глубокую молитву («умное делание», как говорили на Руси) и созерцание Фаворского света, оказала огромное влияние на иконопись в Византии и странах её ареала, где в XIV веке происходит необычайный расцвет искусства.
Слово «исихазм» происходит от греческого «ἡσυχία» — «молчание, тишина». Исихасты учили, что неизреченный Логос, Слово Божие, постигается в молчании. Созерцательная молитва, отказ от многословия, постижение Слова в Его глубине — вот путь познания Бога, который исповедуют учителя исихазма.
Большое значение для исихастской практики имеет созерцание Фаворского света — того света, что видели апостолы во время Преображения Господа Иисуса Христа на горе. Через этот свет, нетварный по своей сущности, как учили исихасты, подвижник входит в общение с Непостижимым Богом. Исполняясь этим светом, он приобщается Божественной жизни, преображается в новую тварь. «Человек не может стать богом по природе, но может стать богом по благодати», — утверждали они. Обожение (по-гречески «θέωσις») и есть конечная цель всякого духовного делания.
Если в собственно психо-соматической технике исихастов и можно усмотреть некоторое отсутствие потребности в образе, то отношение их к почитанию образа и его значению в богослужебной и молитвенной практике твердо следует православному вероучению.
Когда святитель Григорий Палама высказывается об иконах, он не только выражает классическую православную точку зрения, но и вносит некоторые уточнения, характерные для исихастского учения и для всего направления православного искусства:
«Сего, ради нас вочеловечившегося, — говорит он, — икону сотвори по любви к Нему и через неё вспоминай о Нём, через неё поклоняйся Ему, через неё возводи ум свой к поклоняемому телу Спасителя, сидящему во славе одесную Отца на небесах. Равным образом и святых иконы твори […] и поклоняйся им, не как богам, — что воспрещено, но во свидетельство твоего с ними общения в любви к ним и чествования их, ум твой возводя к ним через иконы их».
И в почитании образа, и в понимании его основы и содержания Палама выражает всецело традиционное православное учение; но содержание это, в контексте его богословия, приобретает характерное для пневматологического периода звучание.
Воплощение Господа Иисуса Христа служит для него как бы отправной точкой для указания на его ( этого воплощения) плоды – славу Божества, явленную в человеческом теле Бога Слова. Обоженная плоть Христова получила и сообщает вечную славу Божества. Именно эту плоть изображают на иконах и поклоняются ей в той мере, в какой она являет Божество Христа.
И поскольку Бог и святые имеют одну и ту же благодать, то и изображения их делаются подобным образом.
В свете такого отношения к образу и такого понимания его содержания нет сомнения в том, что для исихастов в области искусства средством богообщения мог быть только такой образ, который отражал опыт этого богообщения в соответствии с учением исихазма.
Божественный свет – одна из основных категорий богословия иконы. Учение исихастов придало написанию Света в иконе особую глубину, энергичность и наполненность. В XIV веке свет становится главным средством выразительности в иконописи. Яркие движки (блики), которые накладывались штрихами разного направления придавали образу неземное свечение, подобное молниям.
