Из воспоминаний О. Фридландера (?)
На старости лет, живя в покое, в глуши, невольно перебираешь в памяти все пережитое и испытанное, в особенности, если приходится читать что-либо о личностях, с которыми я сам когда-то непосредственно соприкасался.
Так, прочитав несколько воспоминаний о П. С. Ванновском, мне, никогда не писавшему для печати, показалось, что и я могу принести свою лепту к характеристике этого, известного военному миру, да и не одному только военному миру, человека.
В первый раз в жизни я увидел грозного военного министра в Варшаве, где он знакомился с военными учреждениями и, между прочим, неожиданно посетил Варшавский артиллерийский арсенал; за отсутствием начальника, мне, как помощнику, приходилось давать объяснения.
Военный министр сразу высказал явное недоверие, он во всём сомневался, как хозяин, убежденный, что все кругом его обманывают. Вопросы его были кратки, замечания суровы, но я, будучи не из боязливых, да мне, впрочем, и нечего было опасаться, давал прямые и немногословные ответы. Приведу кое-что из этой, достаточно оригинальной и для меня необычайной беседы.
Пойдя в одну из мастерских, министр сказал: - Темно!
Было 7 часов вечера, работ уже не было.
- Темно, ваше высокопревосходительство, - ответил я, имея в виду темное помещение.
- Темно! - повторил П. С. Ванновский. Я догадался, и спросил у него разрешения зажечь газ.
В том же здании, в верхнем этаже, находились казармы нижних чинов арсенала. Не ожидая прибытия министра, нижние чины расположились, по обычаю, группами около кроватей, с чайниками и булками. Войдя в казарму, министр поздоровался и, увидев это милое чаепитие, обратился ко мне с вопросом:
- Это для показа?
Я нашел нужным его успокоить и объяснил, что солдаты, мастеровые арсенала, получают сверх обыкновенного содержания еще и денежное вознаграждение, которое дает им возможность держать свой чай.
На стенах этой же казармы, по почину начальника арсенала, висели дощечки с евангельскими текстами и иными, высоконравственными наставлениями.
- Кто это завел?
И тут же, не дожидаясь ответа, заметил: - Верно, ничего не исполняется!
Затем П. С. Ванновский по-прежнему лаконически проговорил: - Мало воздуха!
Я указал ему на кубическое содержание помещения, выписанное, по положению, на одной из висящих на стене таблиц.
- Кто измерял? - спросил министр.
- Комиссия, при участии инженера и врача, ваше высокопревосходительство, - ответил я.
Министр проговорил: - Инженер, доктор... Махнул рукой и вышел из казармы.
Собравшееся тем временем начальство, артиллерийское и инженерное, весьма робко держалось в стороне, предоставив меня всецело на "съедение" министра. Но пока всё шло благополучно, и настроение мое было не только не смущенное, а даже весёлое.
Мы подошли к одному из злополучных зданий арсенала, в котором были настолько большие трещины, что нам было запрещено в нём работать. Я услышал за собою осторожный голос всегда смелого насмешника и остряка-строителя: - Доложите о трещинах в кузнице.
Повторяю, настроение моё было настолько хорошее, что я вздумал подшутить над строителем, обратился к министру и сказал, что такой-то хочет доложить о трещинах в строении, а сам стушевался совершенно, так как прибыл начальник арсенала.
Когда осмотр окончился, министр, в числе своих замечаний, выразил удивление, что казенное учреждение мостится в таких развалинах, затем, поблагодарив начальников отделов, стал оглядываться и искать кого-то, и, увидав меня, - подал руку и поблагодарил.
Результатом этого посещения было неожиданное (и удивившее многих) приобретение в казну огромного сталелитейного завода "Лилпоп, Рау и Левенштейн" на окраине Варшавы.
Этот завод был перестроен для целей артиллерийского технического заведения; прежний же арсенал, расположенный в центральной части Варшавы был продан. Эта комбинация обещала для казны большие выгоды, но в результат их не оправдал, и приобретенный завод оказался мало подходящим для арсенала.
При следующем приезде в Варшаву П. С. Ванновский обходил новый арсенал. Вероятно, он хорошо помнил большие ассигнования, и вполне оценил то, что получилось на деле из пресловутой "выгодной комбинации" приобретения и перестройки этого завода. Он очень добродушно обратился к начальнику арсенала и сказал:
- Купите мой литографированный портрет, стоящий в Петербурге 15 копеек, и повесьте его в арсенале, в знак того, что министр допустил глупость!
Я уже не служил тогда в арсенале, но записал этот эпизод и передаю со слов присутствовавшего.
В 1892 году совершенно неожиданно мне было предложено занять должность управляющего хирургическим инструментальным заводом военно-медицинского ведомства. Не имея никакого понятия об этом учреждении, и так как в Варшаве никто мне не мог дать какого-либо указания, я поехал в Петербург, где в главном артиллерийском управлении, в числе других сведений, мне сказали, что завод этот, по отчету Государственная Контроля, признан убыточным для казны.
Кроме этого, военно-медицинское ведомство не было удовлетворено необходимым количеством хирургических инструментов, качество которых также не одобрялось господами медиками. Мало того, в течение долгого времени на заводе обнаруживались беспорядки и неурядица, а потому завод подлежит закрытию.
Но не так рассудил П. С. Ванновский и решил иначе: исходя из того соображения, что артиллерийские технические заведения, управляемые артиллерийскими офицерами-техниками, существуют не в убыток, а на пользу казны, П. С. Ванновский приказал указать ему на арсенального штаб-офицера для назначения управляющим заводом, вместо полагавшегося по штату военного врача, и если эта мера окажется удачной - не упразднять завод.
Принимая это предложение, я поставил условием, чтобы мне было присвоено полное содержание, получаемое предшественником моим, доктором, а также право возвращения на службу в артиллерию, когда я этого пожелаю. Когда об этом доложили министру, он сказал: - Много ему давать не следует, так как скоро вероятно сбежит оттуда, и тогда ему придется сохранить большое содержание.
Назначение мое состоялось, и вторично я предстал под грозные очи военного министра, на общем приёме в здании министерства.
Дойдя до меня, он сказал, что потом со мной поговорит, и по окончании приема, пригласил меня с собою, в свой кабинет. Начало его беседы со мной было в высшей степени оригинально: - Жаль мне вас, полковник! Назначил я вас в болото и не знаю, как вы из него вылезете.
Затем, министр обрисовал в ужасных красках положение завода, доведённого до этого неумелыми действиями управляющих и чинами завода. Между прочим, он указал, чтобы мною были заведены арсенальные порядки, и первым делом, устранен весь настоящий личный состав.
Мне оставалось только заявить министру, что приложу все старания, чтобы исполнить возложенную на меня задачу, и просить его разрешения мне пока не увольнять весь личный состав, так как я, будучи сведущим и имея опыт в артиллерийской технике, совершенно не знаком со специальным делом изготовления хирургических инструментов, и мог бы в первое время воспользоваться знанием наличных чинов.
На это министр сказал: - Хорошо, делайте как хотите, но чтобы они отсидели аресты, которые я им назначил.
Началось для меня странное время, но, несмотря на это, меня захватывало высоко интересное, новое для меня дело и немало удивляла своеобразная, мне совершенно чуждая среда, в которой мне пришлось действовать.
Во главе ведомства стоял тогда немалого ума, ловкий властный человек. Это был главный военно-медицинский инспектор Адольф Александрович Реммерт, страстный до увлечения, любитель организовать и строить, приятель П. С. Ванновского. Я прохожу мимо всего любопытного из этой пятилетней моей службы, не имеющего непосредственной связи с личностью П. С. Ванновского.
Недели через три после моего вступления в новую должность, я находился в мастерских завода, раздумывая, за что мне взяться, теряясь, с чего начать, ибо все требовало коренного изменения. Вот, находясь в состоянии такой нерешительности, вижу, бежит ко мне вахтер завода.
Кстати сказать, я долго не мог себе уяснить, что это за должность, а вахтер, высокий, седой красавец старик с солдатской выправкой, меня интересовал. Так вот, подбегает ко мне этот самый вахтер и взволнованно докладывает: - Петр Семенович изволили приехать!
Именно: не военный министр, а прямо Петр Семенович. Входит министр и прежде всего, обратился к вахтеру: - Здравствуй, старина! И поцелуй в губы.
Затем уже, обратившись ко мне, сказал: - Здравствуйте. Поберегите мне этого старика. Это бывший фельдфебель той роты, которой я командовал в лейб-гвардии Финляндском полку.
Мы стали обходить завод. Министр заметил, что не был здесь еще ни разу, и что он поражен убогим, грязным видом и странным устройством этого казённого учреждения. На работе было человек двадцать мастеровых, остальные (тоже около 20) по случаю понедельника отсутствовали.
Приехал и главный военно-медицинский инспектор Реммерт. Обход продолжался при полном молчании, но в жилом помещении мастеровых и учеников, министр не выдержал и сказал: - Да здесь днем клопами пахнет!
Выходим на двор: П. С. Ванновский, прощаясь с инспектором, неожиданно замечает: - Schmutzig, schlecht, Адольф Александрович! (т.е. грязно, скверно).
Затем, обратившись ко мне: - Ну, полковник, приводите в порядок, желаю вам успеха! Министр распрощался и уехал.
Посещение это имело самые лучшие последствия: на другой день явилось на завод инженерное начальство, окружное и главное, интересуясь тем, что говорил министр, на что обратил внимание и т. п. Между прочим, мне дали понять, что могут быть приняты все меры к установлению благоустройства в помещениях, если я только сделаю заявление.
Первое мое требование в этом направлении, заключавшее только самое необходимое, было признано необычайно скромным, но я уклонился от более широких, хотя тоже, весьма необходимых перестроек и ремонта зданий, принимая во внимание, что столь большие расходы явились бы слишком обременительными, при ничтожном, пока, производстве завода.
Все постепенно шло к лучшему, число мастеровых увеличилось до 150; ручной труд в выделке инструментов успешно заменялся механическим, качество изделий значительно улучшалось.
Совершенно неожиданно предстал передо мною однажды артиллерийский полковник (здесь профессор артиллерийской академии генерал М. Н. Барановский), в мундире при орденах, и заявил, что он прислан военным министром, для ознакомления с деятельностью завода, в смысле выгодности таковой для казны. Но этот мотив был только ширмой, за которой скрывался донос. Я вскоре убедился в этом, но молча ожидал, что будет дальше.
Мои подозрения оправдались. Когда, после двухнедельной работы, всё оказалось в порядке и завод был признан вполне полезным для казны, полковник, с некоторым смущением, задал мне вопрос: - Не случались ли у вас при приобретении механических станков неудачи? Не оказывались ли между купленными станками негодные?
Я ответил отрицательно, т. к. такого случая при мне не было на заводе.
Когда же полковник продолжал развивать эту тему, я позвал механика и главного мастера и повторил им вопрос полковника, но и они оба ответили отрицательно. Немного подумав, однако, главный мастер припомнил, не идёт ли речь о тех 3-х станках, которые доставил на завод без заказа, а лишь только для опыта, заводчик Струк? Станки эти еще не были взяты заводчиком обратно, после признания их неприменимыми на заводе.
Тут уже я понял всё: это было дело нашего старика, вахтера Орлова, о котором упоминалось уже раньше. Вахтер имел, как оказалось, свои личные взгляды и усмотрения на мои действия на заводе и докладывал о них, по невежеству своему, вкривь и вкось, своему благодетелю Петру Семеновичу.
Недоразумение тотчас же выяснилось, но я просил полковника, т. к. действительная цель его миссии уже перестала быть секретом, передать министру, что при условиях подобного недоверия я не нахожу возможности продолжать управлять заводом и прошу меня отпустить обратно в артиллерию. Полковник обещал доложить, но предупредил, что с Петром Семеновичем не всегда удаётся говорить прямо.
Конечно, мне было выражено через начальство полное удовольствие по поводу неоправдавшегося доноса, а также благодарность за блестящее состояние завода, а вскоре даже сам Петр Семенович нашел удобный случай на большом торжественном собрании выразить мне своё расположение и благодарность.
Не без цели я в этих воспоминаниях, дошел, наконец, до этой маленькой истории с доносом. Кое-где упоминалось о П. С. Ванновском, что он любил доносы. Не берусь, однако, окончательно судить об этом, но вот к какому заключению я невольно прихожу: не лучше ли было бы, если бы государственные деятели стали выше таких мелочных деяний, как только что рассказанное мною, если бы недостающее им творчество и знание в принятых на себя великих обязанностях они не замещали бы "маленькими делами", входящими разве в круг действий хороших заботливых управителей, и не в этом ли, отчасти, источник наших бедствий на Дальнем Востоке, от которых до сих пор сердце не перестает болезненно сжиматься?