– Здравствуй, Надя!
– Здравствуйте, Лариса Петровна!
– Как тебе в новой школе?
– Хорошо. Очень интересно, я боялась нового класса, но меня очень хорошо приняли. Даже дружу с некоторыми девочками.
– Ну и отлично.
Случайно встретив свою бывшую классную, Надя поежилась от неприятных воспоминаний. Девочка никак не могла понять, зачем ненавидевшая её биологичка так содействовала переводу в одну из лучших школ города.
* * *
Надя была отличницей в школе советского образца. Однако отличницей она себя считала ненастоящей. Девочка понимала: если бы не жесткий контроль мамы-учителя, работавшей в той же школе, ей бы ни за что не хватило усидчивости получать пятерки по всем предметам. А еще поведение… С детства энергия у Нади била ключом. Если она умудрялась досидеть до конца урока без замечаний – это был подвиг.
Единственное, что могло заставить этот perpetum mobile надолго затихнуть – интересная книга. Читала Надя с упоением, уносясь в волшебные страны, на таинственные острова, в прежние эпохи. Родители даже ругали её за то, что иногда, зачитавшись, не успевала подготовиться к урокам на пятерку. В четвертом классе девочка долго уговаривала учительницу русского языка разрешить им с классом поставить сказку «Двенадцать месяцев». Мягкая Анна Ивановна, на уроках которой ученики разве что на ушах не стояли, рассудила, что раз дети хоть как-то заинтересовались литературой, надо соглашаться.
Конечно, роль королевы предназначалась Наде. А иначе зачем и затевать весь этот сыр-бор? У неё и платье новогоднее было, как раз для такого случая. Как ни странно, но худо-бедно воплотить эту идею удалось. Чтобы организовать весь класс вечно куда-то бегущих и орущих десятилеток, не хватило даже Надиной энергии. Однако сцену, где королева учится писать под диктовку старенького профессора, они с Петей и ещё одним несчастным в роли канцлера все-таки отрепетировали. Пете нравилась Надя и, как настоящий мужик, он не стал дергать её за косички и ставить подножки в коридоре, а согласился приобщиться к искусству. Еще и Васильева уломал. Правда, у Васильева-то выбор был небольшой. После уроков Петя подошел к однокласснику:
– Слушай, Васильев, в сценке участвовать хочешь?
– Ээээ…
– Короче, канцлером будешь.
– Кем?
– Да откуда я знаю? У Сырниковой спроси. Она – королева, я – профессор, а ты – канцлер.
– Яя… это, не могу.
– Можешь, Васильев. Это ж театр, искусство! А то врежу.
Из минусов – пришлось учить свои реплики, зато после уроков ребята оставались на репетиции, и практически всё Надино внимание доставалось Пете. Анна Ивановна несколько раз проверяла ребят и давала советы. Актеры выступили на новогоднем школьном концерте и получили по дополнительной пятерке по литературе.
Только Надя была не совсем довольна. На репетициях зал был пустой. А вот когда «королева» вышла на сцену под взглядами почти всей школы, она растерялась. Надя почти ничего не видела и едва соображала. Хорошо, что роль была так твердо заучена, что она на автомате говорила реплики, правильно делала жесты, отрепетированные с Анной Ивановной. Однако девочка не успела насладиться актерской игрой, о которой так мечтала.
В пятом классе Наде пришла мысль поставить «Золушку». Класс поддержал. Примерная ученица собрала всю имевшуюся волю в кулак и с двумя подружками отправилась за разрешением классного руководителя, которую весь класс терпеть не мог. И чувство это было весьма взаимным. Как ни странно, биолог Страшнина (а за глаза – Страшила) легко согласилась, предоставила свой кабинет для репетиций и поинтересовалась лишь датой представления. Наде было невдомек, что учительница не любила не только детей, но ещё и Надину маму. Энтузиазм девочки её особенно раздражал. Потому опытный и энергичный педагог решила «проучить эту выскочку», и вместо того, чтобы извлечь пользу из творческого порыва, уже захватившего часть класса, она пошла другим путем. К гадалке не ходи – дети не смогут самостоятельно поставить целый спектакль.
Репетиции проходили довольно весело. Много смеялись, придумывали костюмы, обсуждали сцены. Но при этом было невероятно сложно. Реплики действующих лиц придумывали на ходу. Лишь под давлением всего класса Федя Алёшкин согласился на роль принца. Прямо в процессе репетиций выяснялось, что чего-то не хватает из реквизита, что Петров-Иванов-Сидоров опять ничего не выучили. Гам стоял невероятный, половина актеров спешила поделиться своим мнением, вторая половина проявляла возмутительную безучастность к театру, и носилась по классу и коридору, откуда их надо было тащить к доске, когда наступало время выхода на сцену. Надя обнаружила, что понятия не имеет, что такое организация спектакля, и, сама того не понимая, разрывалась между ролью сценариста, режиссера и Золушки. А иначе зачем и затевать весь этот сыр-бор? У неё и два платья было, как раз для такого случая: одно красивое-новогоднее, другое простенькое, для сцен с Золушкой-замарашкой.
Наступил день спектакля. Страшила сказала, что, прежде чем показывать представление в актовом зале, надо сыграть его в классе перед параллельным 7 «А». Спектакль с грехом пополам состоялся. С паузами между сценами, забытыми репликами и недобрым блеском в глазах классной.
На этот раз Надя не испугалась публики, она просто не смотрела на зрителей, а сосредоточилась на партнерах по сцене. Страх быстро прошел, а с ним и скованность. К концу спектакля девочка была уверена, что все сделала правильно и с душой. За исключением небольшой сцены, где Золушка плачет, потому что не может ехать на бал. Плакать, как в кино, юная актриса научиться не смогла, поэтому закрыла лицо руками и уткнулась в угол, изображая рыдания. А фея все не шла. Золушка рыдала-рыдала. Рыдала-рыдала. А фея в это время болтала с подругой в туалете, пока её оттуда не извлекли одноклассники. Это были самые ужасные несколько минут в жизни Золушки. Хотя Наде ещё предстояло узнать, как всё познается в сравнении. Зато финал прошел гладко, даже принц не забыл движения из простенького вальса. Надя была уверена, что они справились очень неплохо, и теперь остается лишь убрать паузы. Ребята ждали, что скажет классная.
И она сказала. Не то чтобы сказала, она орала. Если что и было убедительно в этот вечер, так это получасовое выступление Страшилы. Настал звездный час для выхода копившейся всё это время бешеной, злой энергии биологички.
– Я вам разрешила в моем кабинете репетировать, а вы тут чем занимались? Спектакль сырой! Все не готовы! Мачеха – как амеба одноклеточная! Фея где шлялась!? (этот вопрос, кстати, интересовал не только её). Почему на младшей сестре платье висит, как на вешалке? А Золушка вообще! Если не умеешь ставить спектакли, не берись! Это никуда не годится, все отменить!!!
Наде, ожидавшей похвалы и небольших замечаний, показалось, что её погрузили под воду. Крик учительницы казался нереальным и доносился откуда-то издалека.
– Но как же? Мы старались!
– Закрой свой рот и слушай старших! – отрезала опытный педагог. – Я вам покажу, как спектакли ставят!
Через месяц классная попросила свою выпускницу, несколько лет работавшую в театре, помочь с постановкой. Какой угодно. У девушки была пластинка со сказкой «Али-Баба и 40 разбойников». Под неё и работали. Наде выделили роль одной из танцовщиц, которые пару раз выходят на сцену, кружась вокруг Али-Бабы. Ни одной реплики. Пусть знает свое место, выскочка! На репетициях было совсем не весело. Периодически появлялась Страшила и орала, наводя дисциплину. На этот раз постановка в исполнении безучастно-покорного класса была тщательно отшлифована опытным постановщиком и прошла с успехом в актовом зале перед всей школой.
Только Наде больше не хотелось на сцену. Никогда.
Эпилог
Классного руководителя так вдохновили похвалы директора за постановку, к которой она имела довольно опосредованное отношение, что она решила усилить эффект. Так сказать, воспитать класс нового формата. Страшила с удвоенной энергией принялась за свой несчастный класс. Пригласила очень нудного дядьку, который разбил класс на комитеты: учебный, ответственный за питание, за зарядку и т.д. Например, учком каждую неделю выписывал из журнала оценки всех учеников по каждому предмету, считал среднее арифметическое и рисовал график синим и красным цветом. В зависимости от повышения или понижения результата.
В пятницу после уроков собирались на классный час в кабинете биологии, и каждый из 30 учеников отчитывался о проделанной общественной работе. Надя, как председатель учкома, выходила и рассказывала о достижениях кааааждого ученика по кааааждому предмету. Потом голосовали, удовлетворительно или неудовлетворительно поработал каждый комитет. Классный час длился от трех до четырех часов. Страшила и нудный дядька были счастливы. Отчеты директору об активной общественной работе класса «нового формата» шли каждую неделю.
А еще через три месяца грянул гром. Мальчишки взяли простую чистую бумажку и написали на имя директора единственное предложение:
Заявление
7 «Б» класс отказывается от классного руководителя Страшниной Ларисы Петровны.
А потом пошли собирать подписи. И все подписали, даже отличница, настоящая, которая не Надя. Не хватало только подписи Нади и её подружки, той самой «амебы одноклеточной». К Наде подступались четыре раза, но девочка отказывалась. А потом подошел Вовка, и очень просил, глядя на неё пронзительными серыми глазами. Когда Вовка подошел в третий раз, сердце Золушки не выдержало, и она поставила подпись. Последней подписала «амеба», которая во всем следовала за подругой.
Эффект действительно получился грандиозный. Как и скандал. На весь город.
Классную, конечно, не сняли, не такие были времена. Зато «каторгу» на общественных работах отменили, а нудного дядьку изгнали.
И все бы хорошо. Но опытный педагог на то и опытный, чтобы никогда не сдаваться. Теперь надо было доказать, что не она ошиблась, а в классе собрались одни дебилы. Тем более учительница узнала, что последними злосчастную писульку подписали отличницы и хорошистка. С энергией, достойной лучшего применения, Страшила принялась крушить класс. Для начала предложила маме Нади перевести девочку в гуманитарную гимназию. Зачем творческой девочке прозябать в таком классе-болоте? Потом нашла местечко «амебе» в школе с биологическим уклоном. Распихала по другим школам еще несколько хорошистов. И вуаля. В конце 9-го класса практически некого было переводить в 10-й. Осталось человек пять, которых «слили» с параллельным классом, остальные ушли в ПТУ.
А Надя, попав в новую школу, была искренне благодарна Ларисе Петровне Страшниной за то, что теперь у неё было в два раза больше уроков русской литературы, добавилась зарубежка и даже предмет, где обсуждали картины, который вела преподаватель из университета. Читать можно было безнаказанно сколько угодно, они даже зачитывали некоторые пьесы по ролям, и учительница очень хвалила новенькую. Лишь через много лет Надя поймет, что иногда ненависть может поменять чью-то жизнь к лучшему.
Только на сцену больше не хотелось. Никогда.