Мира ехала из Москвы домой в Петербург. Билет на поезд она купила в плацкартный вагон, нижнее место, боковая полка. Был поздний вечер. Темной будет и вся ночь. Ранней весной в Санкт-Петербурге темные ночи. Завтра утром в десять поезд будет на месте. Мира сама выбрала боковую полку. Ей казалось, что так общение с кем-либо будет более ограничено.
С тем пор, как муж ушел из семьи к «своей молоденькой», Мира так и не научилась заводить новые контакты. Муж ушел, захватив с собой, не только душу Миры, но и способность жены принимать жизнь такой, какой эта жизнь была. Знакомиться со случайными людьми, найти что-то общее, объединяющее, или, наоборот, поспорить о чём-то, отстаивая свою точку зрения, поболтать о своей жизни и о жизни других людей, Мира разучилась сразу, как только осталась одна. Знакомые, кто помнил ее деятельной, по-прежнему, относились к ней как женщине активной, а она, по инерции, бывала этой активной дамой, но все реже и реже.
Взрослые дети жили отдельно. Развод родителей после стольких лет совместной жизни они называли не иначе, как «всё это», поначалу, пытались его принять, как новую реальность, но со временем им стало неинтересно. Дети Мире почти не звонили, на звонки матери отвечали неохотно. И потому, Мира сокращала эти звонки до крайности. Сердце женщины страдало, но что поделаешь, если когда-то хорошая и любящая семья, где все заботятся друг о друге, развалилась полностью.
Если после развода жизнь только начинается, то у Миры началась жизнь под названием - женское одиночество, в котором психологи советуют найти себя, но Мира в этой реальности только всё больше и больше себя теряла. Неизвестно было даже то, хотела ли Мира найти себя-потеряшку... Великое море одиночества захватило лодку с одной женщиной, а эта женщина, не в силах переплыть океан, опустила вёсла.
Был поздний вечер, начало ночи. Вагон понемногу успокаивался, кто-то уже спал. Сейчас Мира выпьет чаю, уберёт столик и устроит постель. Мира достала пластиковый контейнер и кипятком от проводницы заварила гречневую крупу, обеспечив себя на завтрак кашей. Мира любила ездить в поезде. Здесь было легко молчать. А ещё это было единственное место, где женщина в зрелом возрасте, имела право почувствовать себя ребенком, почти младенцем в качающейся люльке. Проводница обо всём позаботится, а от тебя требуется только выполнять общие правила, во время кушать, вдоволь спать и вести себя хорошо. Почти, как в детском саду.
Ночь пролетела быстро и, хотя за окном еще было темно, утро уже определялось из-за передвижений по вагону тех, кто любит вставать пораньше. Мира тоже поднялась и, преобразовав кровать в сиденье со столиком, подумав, что плацкартный вагон подразумевает, что каждый пассажир нижней боковушки немного фокусник, легко создающий из спальни столовую или наоборот. Мира стала смотреть в окно, ожидая рассвета. Сумрак становился мягким, лесная полоса за окном уже не прятала в своей темноте отдельные деревья. Сначала их контуры выделялись на фоне стены леса. Постепенно каждое дерево становилось видным, приобретало свою форму. Поезд шел на запад, но рассвет с востока всё больше догонял его.
Мужчина с верхней полки присел за столик Миры:
-Не знаете, Петербург скоро?
-Через два часа, - ответила Мира. Кажется, это были первые слова, сказанные ею за всё время в вагоне.
-Еще есть время, - произнёс мужчина.
Мира промолчала. Немного подождав, не будет ли продолжаться беседа, Мира стала завтракать.
-Вы не против, если я возьму чаю у проводника и составлю Вам компанию? – спросил мужчина.
-Завтракайте, конечно. Сейчас самое время. Титан у проводника как раз вскипел, - Мира только что принесла себе чай.
- А потом все будут сдавать постель. Надо успеть позавтракать, пока пыль не подняли, - практично заметил мужчина, - меня зовут Иван Иосифович. А Вас?
-Мирослава.
Мира достала контейнер со вчерашней гречневой кашей и обнаружила, что каша разбухла так сильно, что получившейся порцией можно было бы накормить нескольких человек.
-Будете кашу? У меня много получилось, – Мире было неловко кушать кашу в поезде. - Можно взять тарелку у проводника и отложить. Я еще не ела.
-А давайте! – Иван Иосифович согласился неожиданно легко, сняв с Миры состояние неловкости.
Кашу ели неожиданно весело. От проводника Иван Иосифович принес две тарелки и две большие ложки. Мира выложила кашу, которую запевали чаем из стаканов в подстаканниках. Маленький столик оказался сервирован какой-то домашне-вагонной сервировкой, от чего создавалась атмосфера особого уюта.
-Никогда не ел в поезде гречневую кашу! – Иван Иосифович улыбнулся, - очень вкусно.
-А я взяла кашу потому, что стараюсь питаться диетически. И вот – угадала, - Мире не хотелось хвастаться. Подумаешь, каша, - Получается, смогла угостить диетическим завтраком Вас.
-У меня жена-покойница тоже любила гречневую кашу, - сказал Иван Иосифович. – Мирочка, а Вы в Петербурге живёте?
-Да.
-А я с Урала. Там у меня и квартира своя. А в Петербурге у меня дочка живёт. Давно зовёт к себе, а я всё боюсь. Не всё мне здесь понятно, - Иван Иосифович вдруг вздохнул, и по его лицу пробежала грусть.
-Я понимаю вас, - сказала Мира. – Петербург - город, в котором особая атмосфера. И есть, конечно, то, что может показаться непонятным. Хотите, я покажу Петербург Вам?
Мира сама удивлялась тому, что говорила. Она звала мужчину на прогулку по городу, и это было ей не стыдно, скорее она видела в этом помощь человеку.
-А это не будет Вам в тягость? – Иван Иосифович смущался.
-Совсем, нет, - Мира, действительно, чувствовала себя хорошо.
-Тогда, Мирочка, я сейчас убираю тарелки и записываю ваш телефон…