Начало
***
В ночи их потревожил шум. Иван не спал и тут же вскочил, кинулся к прутьям, просунул в них голову, пытаясь разглядеть, что происходит, а Морен наблюдал за ним и внимательно вслушивался. Шум был странный: топот ног, приглушённые, но полные страха и тревоги голоса, то и дело — глухой стук, будто кто-то падал замертво, и снова разговоры, гомон, беготня. Но словно достигнув наивысшей точки, шум начал затихать, пока не прекратился вовсе. Томительная тишина тянулась нестерпимо долго, и вот в темницу ворвался белый дым. Он струился по земле, проникал сквозь щели под дверью, и клубился густыми завитками, постепенно заполняя собой всё пространство.
— Прикрой нос и рот, немедленно! — громким шёпотом приказал Морен Ивану.
Тот, к его удивлению, подчинился и сразу же зажал половину лица ладонью, отступая к окну. А Морен наоборот встал подле решётки, горящими во тьме глазами наблюдая за дверью темницы, в ожидании, когда та распахнётся. Рука нервно и по привычке то и дело тянулась к поясу, и пальцы сжимались в кулак от досады, что меча при нём нет.
Ждать оказалось недолго. Засов поддался не сразу — кажется, его разломали, — и дверь с грохотом отлетела к стене, а на пороге появился Лука. В зубах он сжимал тлеющий букет засохших фиолетовых цветов, и именно от них шёл белёсый дым. Молочно-серая пелена клубилась вокруг морды и лап волколака, и заполнила собой всё помещение за его спиной, не давая ничего разглядеть в нём. Но Луке, похоже, дым от цветков нисколько не мешал.
— Что это за дрянь? — прокричал Морен, едва увидав волколака.
Лука выплюнул цветы из пасти и затоптал их, но дым из коридора уже обволакивал темницу.
— Сон-трава. Я разжёг её, чтобы к вам пробраться. Стража уснула, а кто покрепче оказался, с теми я сам управился.
— Что ты сделал?
Но волколак не ответил ему. Подойдя к решётке, он передал ключи, а ещё — смоченную водой тряпицу, что достал из сумки. Последнюю Морен протянул царевичу, и тот, хоть и поморщился, повязал её на лице без споров и возражений. Всё это время он продолжал держаться у окна, и только потому ещё оставался на ногах. На Проклятых же сон-трава не действовала, и Морен даже запаха её не ощущал.
Когда они выбрались из камеры, Лука отдал и их вещи, что нашёл в темницах: Ивану — лук и колчан со стрелами, а Морену — его меч и поясные сумки. Пока они наспех крепили их, Морен вновь попытался спросить про стражу, но Лука и сейчас ушёл от ответа:
— Лучше б «спасибо» сказал.
— Спасибо, Лука, — отозвался Иван. — Как я могу отблагодарить тебя?
— Да уж сочтемся как-нибудь.
Дым рассеивался медленно, неохотно — столько его явно не могло быть от одного пучка цветов, но Лука и не говорил, что зажёг лишь тот единственный, что принёс в темницы. В стелющемся в ногах куреве угадывались силуэты стражников, лежавших у стен или прямо в коридорах. Не всех из них удавалось принять за спящих: у некоторых оказалась сломана шея, а у других — разорвано горло. Но, судя по всему, Лука действовал быстро, и никто не успел поднять тревогу или вовсе понять, что происходит.
Когда выбрались наружу, дышать стало гораздо легче, и Иван стянул тряпицу с лица. Ночь оказалась безлунной — месяц скрывали посеребрённые облака, — и они без труда добрались до конюшен, никого не встретив на своём пути. Лошади занервничали, подняли шум, когда Лука вошёл, но дымный запах всё ещё следовал за ним, и вскоре они успокоились. Морен быстро нашёл своего коня, но ещё прежде, чем он вывел его из стойла, Лука взмахом руки поманил Ивана.
— Пойдём, нашёл я тебе коня взамен загубленного.
И царевич последовал за ним. Морен же остался седлать своего, потому и задержался. Когда он вывел коня во двор, Иван и Лука ещё возились. Но по шуму, что издавали лошади, напуганные появлением проклятого, Морен без труда нашёл их.
Конь, что выбрал для Ивана Лука, стоял в отдельном стойле, в самом центре царских конюшен, и далеко не случайно. Высокий, стройный красавец, он лоснился блеском и, шкура его казалась расплавленным золотом. Ухоженная грива и курчавящийся завитками хвост — словно из дорогого шёлка. Роскошью и статью веяло от этого жеребца, не было и сомнений, что это царский златогривый конь. Иван без зазрения совести закинул на него лучшее седло, что сумел найти здесь, и даже уздечку взял под цвет ему, с позолотой.
— Попроще ничего найти не могли? — поинтересовался Морен, когда Иван вывел скакуна во двор.
— Пусть считает, что я принял его в счёт извинений, — ответил Иван заносчиво, взбираясь в седло и выпрямляя спину.
Будто в самом деле покидал царский дом с дарами, а не крал их как вор в ночи.
Лука тенью метнулся в ноги коню, преграждая Ивану путь. Жеребец, напуганный, встал на дыбы, пронзительный лошадиный верезг разнёсся по двору, и Морен испугался, что они сейчас перебудят весь дворец. Но Иван сумел успокоить коня, и обозлённо взглянул на Луку.
— Чего тебе? — Спросил он резко.
— А как же птица? — поинтересовался Лука, покорно и словно боязно припадая к земле.
— К чёрту её. И царя, и дочь его.
— Дочь?
На миг показалось Морену, что глаза Луки сверкнули ярче во тьме, но он убедил себя, что лишь показалось — по-волчьи отражали они лунный свет, когда проступал тот из-за облаков, и оттого чудились мутными зеркалами.
Иван не посчитал нужным объяснять, попробовал было тронуться, но Лука прыжком обогнал его и снова преградил путь. Вновь конь возмутился, захрипел, раздувая ноздри, а Лука раболепно склонил голову и, заглядывая царевичу в глаза, заговорил:
— Куда же ты, Иван? Помнишь, что тебе ворожба сказала? Любовь она тебе обещала, до смертного одра, так может, о царской дочери речь шла? Может вот она, любовь та? Что же ты, уйдёшь и бросишь её?
— А что ты предлагаешь? — бросил Иван с раздражением.
— Давай заберём её.
— Нет! — теперь уже Морен вмешался, желая поскорее убраться прочь.
Сердце его билось в неистовстве, но виной тому было не только то, что ветер вот-вот развеет дым от сожжённых волколаком цветов, а голоса перебудят стражу и их поймают, не дав выехать за ворота. То, что предлагал Лука, повергало его в гнев, но сомнение и задумчивость, мелькнувшие в глазах Ивана, вызвали настоящий страх.
— Это дурная идея, — давил он на царевича.
— Почему? — не понимал тот.
— Она отказалась уйти с тобой, это уже не романтичное бегство влюблённых, а похищение против воли.
— Как посмотреть, — вставил слово Лука. — Может, теперь, когда ты на свободе, она охотнее за тобой пойдёт? Одно дело помочь бежать пленнику, и совсем другое — бежать самой. За первое и наказать могут, особенно, коль не выйдет.
— Девушка сказала «нет»!
— Всего лишь хочет, чтоб ты боролся за неё, — медовым голосом нашептывал Лука.
— Она не скажет тебе «спасибо» за то, что выкрал её у отца против её воли.
— Хватит! — оборвал их Иван. — Я решу и ваших советов слушать не стану.
Лука присмирел было и, кажется даже, склонил голову ниже. Но затем заговорил вновь, мягким, вкрадчивым голосом:
— Подумай вот о чём, Иван: чего ты на самом деле хочешь? Чего истинно сердцем жаждешь? Заслужить её любовь? Или любовь отца, его уважение и почёт? Так разве ж знатная невестка не поднимет тебя в его глазах?
«Это не просто невестка, а знатная пленница — заложница — и способ давления на соперника и врага», — с ужасом думал про себя Морен, надеясь только, что Ивану не пришли в голову те же мысли.
— Но как ты и сказал, решать тебе, — продолжал Лука. — Как скажешь, так и будет. Мы за тобой пойдём.
И вот здесь Морен уже не выдержал:
— Нет. Я отказываюсь участвовать в этом. Я готов помочь тебе, Иван, но в этом я помогать не стану. Я не стану похищать девушку и тебе советую бросить эту затею. Возвращайся домой с тем, что имеешь.
Пелена раздумий тут же спала с глаз Ивана, и те сверкнули недобрым огнём.
— Да что ты говоришь? — прошипел он. — А что я имею? Позор и дурную молву за плечами? Я больше не намерен оставаться пустым местом, бельмом на глазу, от которого хотят избавиться, и потому стараются не замечать. Я добьюсь своего, а с твоей ли помощью иль без тебя — мне плевать. Хочешь — проваливай! Наш договор расторгнут. Долмат освободил тебя, ты не обязан быть подле меня.
— Я оставался подле тебя, потому что хотел помочь!
— Так помоги! Или то, что ты сказал тогда в темнице, пустой звук?
Морен взглянул на Луку, что жался к земле у ног царского коня и поглядывал на них снизу вверх, подобно верному псу. Покорный, безропотный… Неужто выбрал себе нового бога для служения? Людская милость всяко надежнее, особенно когда Иван так рвался отблагодарить.
— Нет, — приняв решение, спокойно и оттого холодно, ответил Морен. — Но есть предел, граница. Черта, за которую не стоит переступать. Иначе цена, которую уплатишь, будет слишком высока. Уверен, что признание отца того стоит?
Ударил колокол, затем ещё и ещё один, и их перезвон наполнил собой царский двор. Они проспорили слишком долго и кто-то поднял тревогу. Послышались голоса, пока ещё отдалённая суета, но напряжение уже сгущало воздух вокруг них. Лука навострил уши, будто на охоте, резко повернул голову, прислушиваясь к гулу шагов, и сказал быстро:
— Я всё здесь осмотрел, я знаю, где палаты царевны, мы ещё успеем забрать её.
Иван последний раз взглянул на Морена и коротко бросил ему:
— Можешь идти. У меня своя дорога.
Тронув коня с места, он пустился по следу Луки, а Морен развернул своего к воротам, спеша скорее убраться отсюда.
