Начало
Естественно, они не могли отделаться так просто. Страже царя Долмата было наплевать, что перед ними Скиталец, а Иван и вовсе не пожелал представляться. Он упрямо молчал, лишь единожды потребовал отвести их прямо к царю. Ратники, к удивлению Морена, охотно согласились, но отобрали все вещи, оружие и коня Морена, а руки каждому связали за спиной. Повели их во дворец пешими, заверив, что путь предстоит близкий. Птица к тому часу уже улетела, и в общей суете все позабыли о ней.
— И какое у тебя объяснение случившемуся? — шепнул Морен Ивану, едва они оказались подле друг друга на пути во дворец.
— Никакого, — прямо ответил тот. — А где Лука? Сбежал?
— Не знаю, но вполне возможно.
— Мог бы вмешаться и помочь нам, — зашипел от злости Иван.
— Думаю, он решил, что даже для него их слишком много.
Один из стражников сделал им замечание, для порядка ткнув Морена древком копья меж лопаток, и разговоры пришлось оставить на потом.
На счастье, путь и в самом деле оказался близким — ещё не забрезжил рассвет, когда над кронами деревьев показались каменные шпили и стены дворца. Теперь Морен начал понимать, почему птица, имевшая, как оказалось, хозяина, прилетала именно к этому озеру — дом её был совсем рядом, всего лишь из леса выйти. Иван наверняка знал об этом и намеренно скрыл.
Их не повели к царю сразу, а посадили в темницу под дворцом, дожидаться утра. Камеру для них выбрали одну на двоих, запрятанную в катакомбах неглубоко под землёй — маленькие оконца под самым потолком выходили наружу, а другого света здесь не было. Когда решётная дверь закрылась за ними, Морен попытался ещё раз разговорить Ивана, но тот упрямо хранил молчание, иногда огрызаясь, и пришлось оставить попытки. В тишине и темени дожидались они утра, пока за ними не пришли вновь, дабы отвести на поклон к царю.
Через двор и крытые переходы их привели в палаты, что оказались похожи скорее на сад, чем на тронный зал. Потолок — высокий купол, украшенный сине-зелёными витражами, и такого же цвета окна раскиданы вдоль стен и тянутся ввысь под самый свод. Море дневного света лилось сквозь эти зеркала и давало жизнь бескрайнему изобилию буйной зелени и цветов. Белоснежные колонны обвивала лоза, тут и там встречались необъятные каменные кадки, в которых росли молодые деревья, готовые вот-вот подарить плоды, а вдоль мощёной дорожки, в кадках поменьше, благоухали цветущие кусты. Среди них — множество маленьких фонтанов в форме кувшинов, украшенных скульптурами рыб, и вода в них шумно журчала, давая прохладу и играя бликами утреннего солнца. И как завершение дивной картины — множество мелких пташек, что порхали под потолком и среди цветов, наполняя воздух глухим эхом песенных переливов.
Царь Долмат сидел на выкованном из меди и серебра троне в самой глубине сада. Низенький, широкий в кости, он был облачён в роскошный, бархатный халат синего цвета. Лицо его казалось плоским, нос большим, глазки маленькими и тёмными, а дополняли образ пышные усы и длинная, остроконечная борода. На голове его покоилась чалма, украшенная поникшим пером жар-птицы — тусклым и от того невзрачным, но узор на нём угадывался безошибочно. Волосы его были черны, редки и прямы, и Морен не мог углядеть в нём ни единого сходства с Иваном.
А подле Долмата, за правым плечом, стояла прекрасная царевна. Стройная девушка, едва ли семнадцати лет, облачённая в голубое платье с серебряной нитью и жемчугами в узоре. Такие же нити с жемчугами украшали её чёрные волосы, собранные в свободную, широкую косу, и казались россыпью звёзд на ночном небе. В кольцах на её руках, в колье и ожерельях, что притягивали взгляд к женским прелестям, сверкали сапфиры, и, подобно этим камням, сияли ярко-синие глаза. При виде Ивана, она распахнула их шире, наверняка узнав его, и поражённая до глубины души. Но затем царевна почему-то зарделась и отвернулась. Иван тоже глядел на неё, не отрываясь. Лишь когда Долмат ударил посохом о каменный пол, царевич вспомнил о нём, и повернул голову.
И его, и Морена заставили встать на колени перед царём, но ни один из них не склонился в поклоне, несмотря на всё ещё связанные за спиной руки. Долмат было вспыхнул, оскорблённый, но взгляд его вдруг сделался внимательным, а лицо задумчивым. Оглядев их, он уверенно произнёс:
— Я знаю, кто вы.
Царевна бросила на отца испуганный взгляд, но не сказала ни слова.
— Неужто самого Скитальца я вижу перед собой? — протянул Долмат. — Или ты самозванец, что выдаёт себя за него? Надеюсь, второе — не хочется верить, что Скиталец заделался вором.
— Меня зовут Морен, ваше величество. — И лишь теперь он медленно склонил голову, выражая своё почтение. — И я действительно тот, кого называют Скитальцем. Надеюсь, мне не придётся снимать маску, чтобы доказать вам это.
Долмат ещё раз оглядел его, махнул рукой и приказал:
— Встань! Развяжите его.
Приказ тотчас же был исполнен. Морен выпрямился, растирая кисти, ещё раз поклонился, выражая благодарность. Но несмотря на поклоны, он продолжал смотреть прямо в лицо царя, не пряча взгляда, давая понять, что считает себя равным правителю.
— Коли ты в самом деле тот, за кого выдаёшь себя, — заговорил с ним Долмат. — Объясни мне: зачем великому Скитальцу, приходить ко мне, как вору?
— Полагаю, вышло недоразумение. — Морену очень хотелось бросить гневный взгляд на Ивана, но он сдержался. — Я не знал, что у этой птицы есть хозяин. В моих краях она считается выдумкой. Меня наняли, как провожатого через лес.
— Кто нанял? — резко, визгливо выпалил царь.
Морен смолчал. Долмат хмыкнул и обернулся на Ивана.
— А ты? Что скажешь, сучий сын?
Но тот упрямо держал рот на замке. Иван стоял на коленях с гордо поднятой головой, гладя прямо в глаза царю, словно не он был пойман на воровстве, а его самого оскорбили, заковав в путы. Морен украдкой наблюдал то за ним, то за Долматом, и всё больше убеждался, что они не родня друг другу — ни малейшего сходства не нашёл он в их лицах.
Царь затрясся, теряя терпение от такой наглости, и, не дождавшись ответа, рявкнул, словно сорвавшийся на лай пёс:
— Я знаю, кто ты! И спрошу лишь о том, знает ли отец, что ты здесь и позоришь его?! По его наказу иль по своей дурости ты решил обокрасть меня?!
— Отец не знает, — подал голос Иван. — Он болен, и от хвори его нет лекарства. Знахари сказали, что жар-птица может исцелить любой недуг.
— Ложь! — гаркнул Долмат. — Я знаю, что он изгнал тебя, как нерадивого пса, за пьянки и распутство. Он лишил тебя права на престол, лишил царской милости и своего покровительства. Потому ты и проник ко мне, как вор — думал, что если принесёшь отца жар-птицу, он простит тебя? Знаю я, что Выслав, давно точит зуб на моё сокровище.
— Всё не так!
— Посмотри на него, Скиталец, — Долмат обернулся к Морену. — Он стискивает зубы, скрежещет ими и испепеляет меня взглядом, потому что правду я о нём говорю. Вот каково истинное лицо царевича Ивана, сына Выслава, правителя Литавы!
— Отец правда болен!
— Тогда ты мог попросить! — Долмат вновь обратил свой взор к Ивану. — Прийти ко мне на поклон и попросить о милости! Но ты предпочёл украсть. Ты слишком горд и спесив, так же как твой отец. Такое унижение, как просьба, не для царского сына, верно? За гордыню свою ты и поплатишься. Позором, что падёт на твой род, когда я разнесу весть о том, что ты обманщик и вор.
Иван молчал — только крепче стискивал зубы да тяжело дышал, задыхаясь от гнева и бессилия. Морену не было его жаль, но злость его на царевича поутихла. Долмат вновь обратился к нему:
— Я знаю, что этот мальчишка обманул тебя — такова уж его суть. Поэтому, а ещё из уважения к твоему ремеслу, я отпускаю тебя. Ты свободен, Скиталец, можешь вернуться в Радею.
— Благодарю за милость, — ответил Морен. — Но он мой заказчик. Я не могу уйти без него.
— Какая глупость! Даю тебе последний шанс.
Но он упрямо замотал головой.
— Что ж, твой выбор. Я не обеднею от ещё одного пленника. В тюрьму их! Обоих, пожизненно.
Морен не противился, а вот Иван вырвал руки из захвата и бросил сквозь зубы, что дойдёт сам. Несмотря на бушевавшую в нём ярость, уходя, он кинул взгляд на царевну, и лицо его смягчилось, точно он чувствовал свою вину перед ней. В её же широко распахнутых глазах плескались тревога и страх.
Их посадили в ту же камеру, почти спрятанную под землёй — маленькие, решётчатые оконца покоились под самым потолком куда выше человеческого роста. Когда кто-то снаружи проходил мимо, Морен видел лишь их обувку. Едва двери темницы закрылись за ними, Иван в бессильной злобе ударил по железным прутьям и повис на них, склонив голову, опустошённый. Морен дал ему немного времени, коротая его за осмотром камеры, и лишь когда взгляд его изучил каждый угол, он осторожно обратился к Ивану:
— Так это правда? Что отец изгнал тебя?
— Я не стану отпираться, — подал голос Иван. — Всё, что сказал он о моём прошлом — всё правда.
— И когда ты собирался признаться, что выдаёшь себя за другого? — Морен сощурился, пристально глядя в спину царевича.
— Никогда. Мне нужен был провожатый через лес, нужен был кто-то, кто сможет прочесть указатель и найти обходной путь в Верию через Врановые пущи. Если б нас не поймали, ты помог бы мне найти обратную дорогу, защищал от волков и нечисти, и уже к утру мы б разошлись на все четыре стороны. А если б я сказал правду, никто не стал бы помогать мне.
— Ещё бы, — бросил Морен со злостью. — Ты втянул меня в историю! Я с самого начала чувствовал, что что-то не чисто в той песенке, что ты напел, но и подумать не мог, что всё закончится так.
— Я не во всём соврал, — молвил вдруг Иван чуть тише, склоняя голову ещё сильнее. — Отец в самом деле болен и умирает. Он сказал, что отдаст царство тому из сыновей, кто найдёт лекарство от его недуга. В Литаве ходит молва, что тепло от перьев жар-птицы способно исцелять. Но Долмат — лжец, даже приди я к нему на поклон, он не поделился бы с моим отцом и её помётом. Вот и оставалось лишь одно. Для меня это был шанс…
— Спасти отца или восстановиться в правах на престол?
— Думай, что хочешь, — резко ответил Иван. Он обернулся к Морену, и глаза его горели недобрым огнём, а щёки пылали от гнева. — Я не обязан оправдываться пред тобой. Но я знаю, что ты обо мне думаешь, и я вовсе не чудовище, каким ты меня считаешь.
— Думай я так, то не остался бы с тобой добровольно. — Он, напротив, сохранил спокойствие. Ещё раз оглядел камеру и добавил в задумчивости: — К ночи я придумаю, как нам выбраться.
Заскрежетали замки, заскрипел засов, и отворилась ведущая в темницы дверь. Кто-то направлялся к ним — тихие, лёгкие шаги, шорох ткани по каменному полу. День был в самом разгаре, но из-за нехватки света в камерах, что прятались под землёй, властвовали тени, и фигура человека, пришедшего навестить их, едва угадывалась в полумраке. Глубокий капюшон плаща скрывал лицо, но Морен всё равно догадался, кто перед ними — всё по той же лёгкой поступи и тоненьким ручкам, что скинули капюшон. А затем узнал и ярко-синие, словно ягоды черники, глаза царевны. Иван тут же бросился к решётке и вцепился в неё.
— Что вы здесь делаете? — спросил он, глубоко поражённый.
Царевна улыбнулась ему. Она одарила Морена лишь одним беглым взглядом, и всё её внимание вновь приковалось к Ивану — будто любовалась им. И Иван точно так же не мог отвести от неё глаз.
— Я пришла навестить вас. Отец не знает, что я здесь, и вы не выдавайте мою тайну.
— Что вы, конечно нет! — спешно заверил её Иван. — Но зачем, почему вы здесь?
— Вы не помните, царевич Иван? — лёгкий укор и обида прозвучали в её голосе. — Мы часто виделись с вами в детстве, и были обручены, покуда вас не изгнали.
— Что вы, Елена, конечно я вас помню! Но поверьте, никогда б в жизни я не возжелал, чтоб встреча наша проходила вот так!
Добрая усмешка тронула её губы.
— Я хотела ещё раз взглянуть на вас. Посмотреть, как вы изменились и изменились ли.
— Вряд ли теперь ваш отец одобрит наш брак, — с горечью и невесёлым смешком произнёс Иван.
— Не одобрит, — кивнула Елена. — Но мне всё равно хотелось взглянуть на вас и увидеться снова.
Они смотрели друг на друга, глаза в глаза, позабыв о времени и том, что кто-то ещё, кроме них, есть в этой комнате. Морен чувствовал себя неловко, и потому старался не смотреть в их сторону, разве что украдкой, хоть и внимательно слушал. И вот на губах царевны отразилась грустная улыбка.
— Вы очень красивы, — молвила она с тоской. — Жаль, что всё сложилось вот так. Я буду скучать по вам и по нашему будущему, которое не случилось.
Она отвернулась было, но Иван вскинул руку, схватит её за запястье и удержал.
— Стойте! — с жаром воскликнул он. — Мы ещё можем всё переиграть! Помогите мне, если я принесу жар-птицу отцу…
— Ваш отец правда умирает? — спросила она вдруг, глядя прямо на Ивана.
Тот будто сник, и хватка его на её руке ослабла, но он продолжил гладит её оголённую кожу большим пальцем, словно это могло утешить его.
— Правда. Знахари бессильны, только чудо может его спасти.
— Боюсь, вы зря себя сгубили, — произнесла царевна, и столько тоски и жалости было в её взгляде. — Жар-птица не может никого исцелить. Отец сам сочинил эту сказку, чтобы пустить пыль в глаза соседям. Мол, сам Единый Бог одарил его, признавая избранность. Но это всего лишь редкая, красивая птица. Мне очень жаль.
Рука Ивана разжалась сама собой и поникла. Взгляд его опустел, он был бледен, потерян и, кажется, перестал видеть, кто перед ним. Царевна смотрела на него с тоской и жалостью, будто хотела разделить с ним его боль. Но когда она попыталась уйти вновь, Иван вдруг вскинулся и снова схватил её за руку, и судя по тому, как она поморщилась, сделал он это куда сильнее, чем следовало.
— Помогите нам сбежать! — жарким шепотом попросил её Иван. — Вы можете бежать с нами!
Она распахнула глаза и натянуто улыбнулась.
— Что вы, нет! — сказала она едва ли не со смехом. — Мне кажется, вы не так меня поняли. Вы нравитесь мне, я сочувствую вашему горю, и в детстве я даже любила вас. Но я совсем вас не знаю. Я не покину отца и не загублю свою жизнь ради вас.
Иван отпустил её руку, точно отбросил от себя, явно разочарованный.
— Мне правда очень жаль, Иван, — повторила она. — Через пару дней, когда отец остынет, я поговорю с ним и попробую убедить, чтобы он отпустил вас. А пока прощайте.
Иван не сказал ей ни слова, и она покинула темницу, не обернувшись.
Когда Елена ушла, он ещё раз ударил по решётке, теперь с куда большей силой. Морен отвёл взгляд, не желая смущать его своим присутствием — если б мог, и вовсе предпочёл бы уйти. Он уже и не думал, что услышит от царевича хоть слово, но тот вдруг спросил:
— Зачем ты остался со мной?
Морен дёрнул плечом, но размышлял над ответом недолго:
— А почему нет?
— Сидя в темнице, я всё равно не смогу заплатить тебе.
— Дело не в деньгах, — Морен тихо вздохнул. — Расскажи ты сразу всю правду я, может, и пытался бы отговорить тебя от дурной затеи… Но в итоге всё равно бы помог. Я убиваю проклятых не только из-за денег. Это мой способ помогать людям — так, как я умею. Если я могу помочь кому-то без убийств… тем лучше.
Он уже и не думал, что услышит сегодня слова благодарности, но когда отвернулся, до него долетело тихое:
— Спасибо.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Разбежавшись по разным углам, каждый думал о своём. Морен — пытался придумать, как им выбраться.
