Начало
— Тот символ, — вмешался Морен, — который ты начертил, когда ворожил. Это не символ Сварога. Славя Сварога, рисуют кузнецкий молот.
— Верно, — голос у Луки казался весьма довольным.
— Тогда что это был за знак?
— Символ Чернобога — покровителя колдовства и тайных знаний. В ворожбе Сварог не помощник, Сварог помогает при честном труде. А когда в будущее нужно заглянуть, просят Чернобога.
— Звучит, как имя злого бога, — сказал Иван.
Лука удрученно покачал головой.
— А ты, Скиталец? — заговорил он о другом. — Какому богу служишь? Неужто той, что имя тебе дала?
— Я не верю в богов.
— Это ты зря. Кто-то же тебя проклял. Единый Бог, Скотий бог — не важно.
— Скотий бог? — удивился Иван.
Но Морен от него отмахнулся:
— Не бери в голову. Все имена, что он назвал — это имена Старых Богов, что были до Чёрного Солнца.
— Как ты можешь поклоняться тем, кто наслал Проклятье на людей? — Голос Ивана звенел от удивления.
— Боги ничего не делают просто так: не дают и не отнимают. Коль они на людей кару свою наслали, видать, было за что.
— И твоё Проклятье заслужено? — поинтересовался Морен.
Лука раздумывал какое-то время, но всё-таки ответил:
— Как знать. Может, я и проклятый, да только не богами. Я ведь говорил уже, что то ведьмач был — наставник мой. Он попросил богов, те и наслали Проклятье. А уж за что он меня так — одному ему ведомо. Да уж нет его давно…
— А чем вообще занимались волхвы? — полюбопытствовал Иван.
— Да много чем. Мы умели говорить с богами и знали, как их просить о помощи. Мы задабривали их, проводили гулянья в их честь, заклинали поля на урожай. К нам ходили на поклон за помощью и советом. В любой деревне волхв был почётным гостем. Мы смотрели в будущее, просили у богов милости, помогали правителям мудрым словом…
— И приносили богам кровавые жертвы, — вставил слово Морен.
И вновь Лука удивил его, усмехнувшись.
— Не без этого, — согласился он. — Боги ничего не дают просто так. Либо в том есть их замысел, либо ты должен заплатить. Где урожаем, где мёдом, а где и кровью. Всё зависит от того, что просишь.
— И кого же вы приносили в жертву? — спросил Иван.
— Петухов, быков, лошадей… А бывало и людей.
— Для какой такой просьбы нужно принести в жертву человека?
— Да разное бывает. Коли в войне победить хочешь иль силу получить. Если желаешь спасти отмеченную Мореной жизнь, придётся отдать ей взамен чужую. Бывало деревня знает, что ей грозит голод и мор, коль урожая нет, и чтобы спасти десятки жизней, староста решает принести в дар одну. Тогда-то и обращались к волхвам, чтобы подсобили и преподнесли сей дар правильно.
— Ты и сейчас можешь творить магию, Лука?
— Не всё так просто… — в словах его звучала тоска. — Рук-то у меня больше нет. И голос уж не тот — богам петь тяжело и речь даётся с трудом. Коль хотел, наставник мой, чтоб больше я ворожить не мог, так своего добился. А обратно воротиться у меня не выходит. Боги помогают лишь тогда, когда сочтут плату достойной. А он своей жизнью заплатил, чтобы меня таким сделать.
— То есть? — уточнил Морен.
Но Лука не ответил ему, заговорил о другом:
— Я, как обратился, в лес ушёл. Люди боятся Врановых пущ, поскольку вороньё над ними кружит. Говаривали, они здесь мертвяков клюют, что из загробного мира лезут. Я думал, что силу здесь найду, иль что в таком-то месте до богов точно просьба моя дойдёт, и Проклятье они своё снимут. Но оказалось, что воронье здесь от людей прячется… а боги меня уж не слышат. То ли прогневал я их чем, то ли Проклятье тому виной… Раньше я так думал, но теперь… Уж не потому ли ты сказал, Иван, что волхвов уж и нет давно, что боги говорить с нами перестали?
Иван молчал. Сидел он позади Морена, и тот не видел его лица, но готов был поклясться, что царевич смотрит на него. Лука замедлил шаг, обернулся к ним в ожидании ответа. Морен также придержал коня.
— Как давно ты обратился, Лука? — спросил он прежде. — Какой то был год?
— Четвёртый от Чёрного Солнца.
— Так ты не знаешь… — с тоской протянул Иван.
— О чём не знаю?
— Волхвов перебили ещё в Сумеречные лета, — ответил Морен. — В первое десятилетие после Чёрного Солнца.
— Вот как? Так откуда ж вам знать, может…
— Единоверцы сожгли всех, кого нашли, — перебил его Морен.
Лука помолчал, затем молвил тихо:
— За что?..
— За ересь! — встрял Иван. — Волхвы проповедовали веру в Старых богов, что прокляли людей, и отказались признавать Единого Бога.
— А почем должны? Я этого бога не знаю и знать никогда не знал. А мои боги оберегали людей испокон веков.
— Давно то было, Лука, — посмешил Морен вмешаться, покуда не разгорелся спор. — Если кто из волхвов и выжил, учение они своё не передали, и то до сих пор под запретом. Никто уж и не помнит Старых Богов. Вполне может быть, что ты единственный из волхвов, кто до сих пор жив.
Лука опустил голову, развернулся, продолжил путь. Плечи его поникли, будто невиданная доселе тяжесть тянула волколака к земле. Морену ничего не оставалось, кроме как тронуться следом.
— Как давно? — спросил Лука через какое-то время.
— Три сотни лет прошло.
Тягостно долго молчал он, прежде чем молвил на выдохе:
— Давно…
Часть пути провели в тишине, что ощущалась тягучей и давящей. Морен решил, что Луке нужно время побыть в своих мыслях — видать, уйдя в этот лес, он и не покидал его все эти годы, сторонился людей и не следил за ходом лет. Но Лука сам завёл разговор, спросив чуть погодя:
— Почему Велеслав не защитил нас? Почему позволил богов своих попирать? Пошёл против того, кто имя ему дал? И неужто народ против не был?
— Велеслав принял новую веру, — объяснил Морен. — И навязал её остальным. Кто отказался — пал от огня, либо меча. Волхвов сжигали на глазах у людей, в назидание тем, кто желал последовать за ними.
— И после этого ты считаешь кровавыми моих богов? — усмехнулся Лука, скалясь уголком пасти.
Морена будто окатили ледяной водой. Лука уже дважды сбивал его с толку, пробуждая в душе смятение. Что-то внутри кололо, соглашаясь с его словами, и вместе с тем грудь жаром опаляла злость, побуждая желание оспорить сказанное. Но сейчас он проглотил просящиеся на язык слова, отчасти понимая Луку.
— Не боги просят кровавую дань, — тягуче медленно, точно по капли сцеживая мысль, пояснил он. — А люди убивают во имя и ради богов, думая, что им это зачтётся.
— Ну хватит! — возмутился вдруг Иван. — Что толку спорить? Нет уж сейчас ни князей, ни волхвов. Да и Старых богов средь людей не осталось. Так что некому, Лука, тебе силу дать.
— И то верно, — молвил тот после краткой заминки.
— Так, значит, правду говорят? Что ты, Скиталец, со Дня Чёрного солнца по свету бродишь?
Морен чувствовал, как Иван прожигает взглядом его спину.
— Не нужно быть свидетелем тех событий, чтоб знать о них. Церковники ведут летописи с первого года Рассвета, и о том, что было до, у них тоже записано. Ты б почитал на досуге.
— Грамотный, значит? — резко и ядовито выпалил Иван. — А на вопрос мой ты не ответил.
— Чего тебе от меня надо? — с тяжёлой усталостью бросил Морен.
— Пытаюсь понять, есть ли между тобой и Лукой разница?
— Точно такая же, как между тобой и мной.
— О чём ты? Вы — проклятые, а я-то нет.
— Нарываешься, парень, — шепнул ему Лука с усмешкой в голосе, поглядывая при этом на Скитальца.
— Проклятье живёт в каждом, — терпеливо объяснил Морен. — Оно в твоей крови и лишь ждёт своего часа. Каждый день ты делаешь выбор, и коли выбор будет неправильным — Проклятье возьмёт верх и ты станешь таким же, как Лука.
— Вот, значит, как ты думаешь, — протянул волколак. — Стало быть, и ты неверный выбор когда-то сделал?
— Может быть.
— Но учение Церкви говорит иное, — поспорил Иван. — «Единый бог карает Проклятьем за грехи наши», — так говорится в Золотом писании.
— Ты уж определись, парень. Единый бог карает Проклятьем или Старые боги наслали его на людей, — произнёс Лука, не скрывая насмешки.
Морен тоже усмехнулся. Он не видел Ивана, но будто спиной чувствовал ярость и гнев, что сотрясали его. И видать, царевич решил отыграться на нём, потому что вдруг произнёс:
— А если я заплачу, маску снимешь?
Он потянулся рукой к его лицу, но к счастью, Морен вовремя это заметил. Не церемонясь, он схватил царевича за запястье и скинул со скакуна. Иван рухнул спиной на сырую землю и протяжно застонал. Конь Морена громко заржал, вскидывая голову, и нервно затопал копытами перед Иваном, напугавшим его. Благо, ехали они неспешно, так что убиться царевичу не грозило. Лука поглядел на них через плечо, да и пошёл дальше.
— Полезешь снова — отрублю руку, — вкрадчиво сказал Морен, протягивая Ивану ладонь.
Тот не принял помощь. Опалил его злым взглядом, поднялся на ноги сам, отряхнулся и сам же забрался на коня, позади Скитальца.
Весь оставшийся путь, до самого заката Иван не разговаривал с ними, а Морен и Лука не нуждались в собеседниках. То ли Лука устал ворочать не привыкшим к людской речи языком, то ли сник, узнав о судьбе братьев по ремеслу, но и он не спешил заводить разговор. Когда закатное солнце окрасило чащу в рыжий и золотой, Лука ускорил шаг, и Морену пришлось пустить коня рысью, чтоб поспевать за ним.
Казалось, лес горит в лучах уходящего за горизонт светила. В этой части чащобы почти не было хвои, ели заменили берёзы и ивы, а дубы перемежались осинами и тополями. И на их зелёной листве да укутанных в мох стволах, солнце играло всеми оттенками золотого, будто желая ускорить окончание лета. То ли виной тому был Лука, то ли лес этот был не так уж и страшен, но за весь день ни одного проклятого не встретилось на их пути. Но средь золотящихся закатом деревьев начало встречаться им нечто иное: куски рукотворного камня, руины обрушенных стен, стёсанные временем развалины. Их также покрывал вездесущий мох, но излишне резкая, прямая и гладкая форма выдавала в этих изувеченных временем камнях творение человека. Где-то Морен узнавал кусок обрушенной крепости, где-то развалины башни, а порой и высоченные, поваленные арки преграждали им путь. Укрытые тенью деревьев и густой листвой, они казались чудовищами, затаившимися в лесной тиши.
— Что здесь раньше было? — спросил Морен, разглядывая очередные руины, мелькавшие средь деревьев.
— Верия, — только и ответил Лука.
Постепенно лес стал редеть, и наконец расступился вовсе, открывая их взору горящее в закатном огне озеро. Морен увидал его ещё издали — тревожимая ветром вода сверкала переливами солнечных бликов. А когда они вышли в берегу, у него едва не перехватило дыхание от красоты. Небольшое озеро скрывалось средь каменных развалин, которые, как и во всём остальном лесу, поглотили деревья и кустарники. Но здесь таковыми стали ивы, что низко клонились к воде, утопая в ней тонкими ветвями, и когда ветер касался их, изумрудная листва трепетала. А идущая от них рябь оживляла озеро, будто покрывая его драгоценными камнями, сияющими в лучах солнца. Это же солнце отражалось от чистейшей воды, окрашивая её в закатный алый. И словно живой огонь плясал на озёрной глади.
Язык не повернулся бы спросить, к тому ли самому — Закатному — озеру они вышли.
— До ночи можно уйти на привал, — сухо обратился Иван к своим спутникам.
Он слез с коня и, без спросу и помощи, начал снимать с него свои сумки. Морен терпеливо дождался, когда тот закончит, и лишь после расседлал скакуна. Подвёл было напиться, но тут же к озеру подошёл Лука, опустил морду и по-собачьи принялся лакать воду. Конь Морена так и попятился, не желая оставаться близ проклятого, и пришлось ему увести его и привязать поодаль.
Иван сказал, что разбивать лагерь и разбирать сумки нет никакого смысла, но свои всё равно перебрал, извлекая на свет мешочек то ли зерна, то ли чего-то ещё мелкого и сыпучего, да тонкую сеть, сверкавшую золотом. Морен никак не мог поверить, что она и в самом деле сделала из драгоценного металла, поэтому снял перчатки и пощупал искусно сделанную диковинку, но так и не сумел понять, из чего она. Тонкая и лёгкая, она оказалась куда прочнее знакомой ему золочёной нити.
— Что это? — спросил он прямо.
— Сплав лёгкого металла, покрытый золотом.
— Зачем?
— Эти птицы его очень любят. Мне сказали, другой материал для них всё равно, что яд — перья тускнеют и осыпаются.
Он всё ещё казался недовольным — отвечал неохотно и будто сквозь зубы, но Морену было плевать на его обиду.
— Что же ты намерен делать? И что делать мне?
— Тебе, — Иван с нажимом произнёс это слово, — ничего делать не нужно. Я всё сделаю сам. Просто следи, чтобы к озеру никто не подобрался. Птица прилетит к полуночи, не раньше.
Час заката почти отгорел: солнце уходило будто в спешке, тонуло в лесном массиве, окрашивая небо и отражавшую его озерную воду в чернильные оттенки. Лука подошёл к Ивану и Морену, отряхиваясь, будто пёс, и предложил:
— Может, костёр разведём? Я рыбу наловлю, отужинаем.
— Нет! — вскрикнул Иван, точно разозлившись или испугавшись чего-то. — Никакого огня! Он вспугнёт её! И старайтесь поменьше шуметь.
— Что же ты хочешь, — поинтересовался Морен. — Чтобы мы схоронились в кустах и ждали полуночи?
— Именно так.
Взяв мешочек, Иван ушел с ним к берегу. Высыпав содержимое на ладонь, он разбросал его, точно зерно на посеве. Вывел тонкую дорожку к поваленному, утопающему корнями в воде дереву, и оставил горсть на его стволе. Когда в мешочке ничего не осталось, Морен подошёл ближе и вгляделся в приманку — ею оказались обыкновенные яблочные зернышки.
— Я сам буду её ловить, — сказал ему Иван.
— А нам что делать?
— Не мешать, — холодно бросил Иван и ушёл обратно к кромке леса, к своим вещам.
Морен переглянулся с Лукой, и тот пожал плечами.
Ночь всё близилась, и луна разгоралась ярче. Темнело, и лес утопал в тенях. Тьма будто поднималась с самого дна озера, делая его воды тем темнее, чем холоднее становились оттенки неба, пока затухали багряные всполохи заката, ещё отражавшиеся в редких, растянутых от горизонта облаках. Но и они постепенно тускнели, сменяясь ночной синевой и серой дымкой. И вот уже золотая рябь на водной глади сменилась серебряной дорожкой — отражением лунного лика. Небо окрасилось звездами, и голоса птиц в лесной чащи умолкли.
Пока Морен занимался конём — кормил его, поил и проверял подковы — Лука подобрался к ужинавшему вяленым мясом царевичу и заговорил с ним:
— Ты на меня не серчай, Иван. Не хотел я смеяться над тобой. Вижу я, что молодец ты благородный, сердцем чистый, да больно пылкий. Коли задели тебя мои слова, так ты меня извини.
— Принимается, — всё ещё будто с неохотой, но уже без холода, ответил Иван.
— Мы ж одно дело делаем, — продолжил умасливать Лука. — Помочь тебе хотим. А уж из-за денег-то иль по другим причинам, не важно то. Ни к чему нам ссориться, покуда цель одна.
— Одна ли? — вмешался Морен, выдавая, что слышит их разговор.
Лука взглянул на него в упор.
— Раздор меж нас пустить хочешь? Недоверие посеять?
— На кой оно мне?
— Вот и я взять в толк не могу.
— Не слушай его, Иван. Больно гладко он стелет, а зачем к нам пристал — до сих пор не ясно. Не ведись на его речи, льстивый язык правды никогда не скажет.
— А ну хватит! — потеряв терпение, прикрикнул на них Иван. — Осточертело слушать, как вы собачитесь! Не веришь, что он нам искренне помочь хочет? А сам чем лучше? Только ради денег и согласился пойти со мной. Платить откажусь, так мигом в церквушку свою вернёшься и одного здесь бросишь.
— Я не… — начал было Морен, но Иван оборвал его:
— За дурака меня держишь? Думаешь, я сам не могу решить, как мне поступить и кого слушать? Обоим я вам не верю!
— Верно говоришь, Иван, — вставил слово Лука. — Своим умом жить надо.
— Сказал же: хватит! А ты, — оглянулся он на волколака. — Спрячься куда-нибудь, да не высовывайся. Больно много от вас шума, вспугнёшь ещё жар-птицу своей мордой. Вижу я, как тебя кони шугаются. Чем дальше будешь от озера — тем лучше.
— Как скажете, ваше высочество, — молвил Лука, покорно склонив голову, и убежал в лес.
А Морен замер. Иван, конечно, проявлял время от времени царские замашки, явно забываясь, но не удалось припомнить, звал ли он его по титулу хоть раз. С тех же успехом, зарвавшийся мальчишка мог быть молодым барином или сыном наместника. Сам Иван не обратил никакого внимания на привычное ему обращение, и Морен решил не задавать вопросов.
«Быть может, Лука пошутил, а я из собственного недоверия надумал невесть что», — успокоил он сам себя.
Его самого Иван игнорировал. Прикончив скудный ужин, он ушёл в лес и устроился в корнях ветвистой ивы. Морен присоединился к нему чуть позже.
Ночь принесла с собой осенний холод. В отсутствии костра, Иван то и дело ёжился и дышал на озябшие пальцы — перчаток он не носил. Морен же всматривался в лес, вслушивался в треск веток да шорох листвы, пытаясь понять: то сова тащит на дерево добычу или Лука неосторожно пробирается сквозь чащу, осматривая округу. И вдруг Иван вскочил, тряхнул его за плечо.
— Она! — шепнул он громко.
Морен обернулся к озеру, да и обомлел. Словно рассвет наступил раньше положенного срока. Небо вдруг посветлело, лес вновь озарился золотом, будто солнце поднялось из-за деревьев, знаменуя утро. Но слишком рано и слишком скоро бежало оно по небосводу, чтобы поверить в это. Морен зажмурился, давая глазам привыкнуть к слепящему яркому свету, и краем глаза заметил, как Иван делает то же самое, прислоняя ладонь к бровям. Но тут сияние угасло, и источник света опустился к ним. Будто яркая ночная звезда мигнула на небосводе да упала на землю.
И лишь теперь, когда ослепительный блеск померк и глаза попривыкли к нему, удалось разглядеть, кто же явился к ним. Это и в самом деле была птица: большая, яркая, с золотисто-красным оперением. Размером чуть больше дворового петуха, но с вытянутой шеей и длинным, пушистым хвостом, расширяющимся книзу. На маленькой голове её гребнем вздымались перья — один в один царская корона — и такие же закруглённые на концах украшали роскошный хвост. Она светилась, точно жар костра, и лунный свет играл на ней переливами, заставляя оперение то вспыхивать ярче, то вновь меркнуть. Опустившись к озеру, она сложила рыжие крылья и принялась клевать рассыпанные Иваном яблочные зерна. Хвост волочился за ней и мигал жаром в такт её поступи.
Морен наблюдал за ней, оторопев. Лишь заметив движение неподалёку, он точно очнулся и обернулся к Ивану, который уже был наготове и держал в руках развёрнутую сеть. Медленно, крадучись, он подбирался к птице. А та, наклевавшись, вспорхнула невысоко и окунулась в воду. Будто воробей в лужице, принялась она купаться и чистить пёрышки, то встряхивая их и пуша, то вновь прижимая к телу.
Иван ступал осторожно, то и дело бросая взгляд под ноги, перешагивая ветки, что могли нечаянно хрустнуть. Как умелый охотник, подбирался он к своей добыче, не спеша, выжидая момент. Морен хотел было помочь ему, но вспомнив его наказ, остался на месте и только наблюдал. Иван уже подкрался к дереву, на котором оставил больше всего приманки, и схоронился под ним, за корнями. А птица, накупавшись и напившись вдоволь, вспорхнула, вновь озаряя озеро светом, да и перебралась на то же дерево, с радостью принимаясь за угощение. Тут-то Иван и кинул сеть.
Птица тут же взметнулась, загорланила, но улететь не смогла — Иван крепко держал её. Подтянув к себе, он скинул птицу на землю и навалился сверху. Та затрепетала пуще прежнего, закричала протяжно, будто кошку в силки поймали, оперение её на миг стало ярче, слепя глаза, и начало затухать. Нещадно билась она в сети, и Иван с трудом мог удержать её.
Теперь-то Морен кинулся на подмогу. Птица сопротивлялась рьяно, кричала, пару раз больно клюнула, золочёные пёрышки летели во все стороны. Но вдвоём им удалось повалить её на землю, и Иван ловко обернул золотую сеть вокруг крыльев, прижав их к телу.
— Я просил тебя не вмешиваться, а охранять меня, — бросил Иван, вместо благодарности, ловя птицу за клюв и пытаясь связать его.
— Лучше бы «спасибо» сказал. От чего, нечисть тебя задери, охранять?
Ответ он получил куда раньше, чем рассчитывал. Затрещали кусты вокруг них, зашумел и будто ожил лес, раздвинулись склоненные к земле ветви. Воздух наполнился гулом, сучья затрещали под десятками ног. Из леса, как один, выступили вооруженные луками ратники. Тетива у каждого была натянута, и наконечники стрел смотрели на них двоих. Морен бегло насчитал не менее дюжины воинов, облачённых в медные шлемы и серо-голубые кафтаны. Учитывая, на чьих землях они сейчас прибывали, не сложно было догадаться, кто именно перед ними — стража царя Долмата, правителя Визарии. Но к удивлению Морена, Иван не отдал приказ, а просто смотрел в упор на ратников своего отца.
— За кражу и порчу царского имущества полагается смертная казнь, — заговорил с ними старший из стражников, не опуская лука. — Отпустите птицу, и у вас будет шанс на помилование.
«Царского имущества?» — и пока Морен пытался осознать, что происходит, Иван на его глазах распутал сеть и выпустил жар-птицу. А затем поднял руки, сдаваясь на чужую милость. Морену ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру.
