Начало
Лука вернулся многим позже рассветного часа. К тому моменту солнце уже встало и пробивалось сквозь густой полог полосами света, так похожими на золотые нити. Иван успел проснуться, позавтракать, умыться — и к возвращению Луки был уже не только свеж и бодр, но и нетерпелив. Они уж давно могли отправиться в путь, но решили всё же дождаться Луку. Решение то было принято Иваном, но всё равно он нервничал, то и дело спрашивая, где ошивается этот волк. Морен предложил подождать до полудня, и если волколак не явится, отправиться в путь без него. Но Лука воротился раньше. Через его плечо была перекинута потрёпанная кожаная сумка, измазанная землёй, и дно её пропиталось чем-то влажным. Морен нахмурил брови, уловив железный запах крови, идущий от Луки, и спросил прямо:
— Что это у тебя?
— Да так. Травы нарвал, да ещё кой чего для обрядов. Вдруг пригодится.
Из сумки послышался слабый, приглушённый писк. Теперь уж и Иван смотрел на неё с любопытством. Морен не спешил взбираться на коня, в упор смотрел на Луку, и тот, поняв всё без слов, распахнул поклажу. Внутри и в самом деле лежали травы, грибы, цветы и коренья, а ещё мёртвые рыжие мыши, со свёрнутыми шеями. Одна ещё слабо дёргалась и задушенный писк шёл из её раскрытой пасти. Кровь отлила от лица Ивана, он отшатнулся. Морен поморщился и тоже отвернулся.
— Добей её лучше, — бросил он холодно.
Раздался тихий хруст, и писк прекратился.
— Мерзость какая… — прошептал Иван одними губами.
Лука изменился в морде, точно его задели слова царевича, и с обидой произнёс:
— Ворожбу мою мерзостью кличешь? Хочешь, докажу её силу? Будущее твоё предскажу.
Иван бросил взгляд на Морена, точно ждал, что тот поможет ему: поддержит идею Луки или осудит. Но Морен молчал и только ждал у своего коня, чем же всё это кончится. Поразмыслив немного, Иван кивнул.
— Хочу.
— Тогда идём. Времени много не займёт.
Лука повёл их обратно в лес, в ту сторону, откуда они пришли. И в самом деле вскоре вышли к участку тропы, где всё ещё лежало тело задранного лешего и конь Ивана, испустивший дух. При свете дня картина ночного побоища выглядела отвратительно и жутко — от животного уже шёл смрадный запах, а трава и стволы чернели после недавнего огня. Луку не заинтересовал леший, он сразу же направился к коню. Опустился перед ним на корточки, распахнул сумку. Иван подошёл ближе, с живым интересом наблюдая за всем, что делал Лука. Морен же остался в стороне, удерживая коня в поводу.
Лука достал толстый корешок, испачканный совсем свежей землёй, и откусил от него кусок. Прожевал, роняя куски из пасти, предложил остаток Ивану, но тот отказался. Корешок Лука убрал в сумку, а вместо него извлёк охотничий нож с деревянной рукоятью. Последняя была тонкой, заострённой на конце и подражала форме звериного когтя. И вот этим острым концом Лука вогнал нож в землю и начертил знак.
— Что это за символ? — поинтересовался Иван.
И вновь, к удивлению Морена, Лука ответил:
— Знак бога, что поможет нам.
— Какому богу ты служишь? — теперь вопрос задал уже Морен.
Лука искоса глянул на него, и пристальное внимание, с каким Морен следил за ним, не укрылось от его волчьих глаз. Должно быть он понимал, сколь многое зависело от его ответа — Скиталец бродит по миру давно, и наверняка знает и помнит каждого из Старых Богов.
— Сварогу я служил.
— Кто это? — спросил Иван, обернувшись к Морену.
— Бог кузнецов и творцов.
— А теперь не мешайте мне, — оборвал их Лука.
Он перекинул нож в руке, взял его по-другому и одним резким взмахом вспорол коню брюхо. Запах мертвечины наполнил воздух, Иван закашлял, прикрывая нос и рот рукой, конь Морена занервничал и взбрыкнул, желая убраться подальше. Морен же лишь поморщился, продолжая наблюдать. Внутренности животного вывалились наружу, нехотя потекла кровь. Лука забрался руками прямо в брюхо, подгоняя её, помогая ей бежать по земле. Добравшись до расчерченного на земле знака, ручейки крови наполнили его, окрасив тёмно-багровым. Морен стоял слишком далеко, чтобы разглядеть знак прежде, но теперь тот ярко выделялся на фоне влажной земли, и это был не символ Сварога. Рытвины от ножа изображали нечто, похожее на животный череп.
Морен никогда прежде не встречался с волхвами, только слыхал о них. А уж о правилах их обрядов и вовсе ничего не знал, кроме поверий и слухов. Так что пока он лишь сделал зарубку в мыслях, спросить Луку об этом позже.
А тот уже вовсю копался в мертвечине. Один за другим он вытаскивал кишки да органы, смотрел на них и откладывал в сторону, будто искал что-то. На Иване лица не было, казалось, ещё немного и его стошнит, но он продолжал следить, не отводя глаз.
Лука забрался глубже в тушу. Затрещали ломающиеся кости, и волколак вырвал их прямо с кусками плоти. Протянул царевичу ребро и сказал:
— Разломай, коли сил хватит.
Иван воспринял это как вызов. Взяв кость, не без усилий он переломил её напополам и вернул Луке. Тот же выбрал обломок поострее, обхватил его, словно нож и, держа во второй руке лошадиное сердце, с размаху пронзил его им. Кровь хлынула ему на руку.
— Любовь тебя ждёт, — заговорил Лука. — До самой смерти рядом с тобой она будет. Горе с тобой хлебнёт, а всё равно не оставит.
— Не врёшь? — Иван смотрел на него с недоверием.
— Ворожба не врёт. Не я, а она то говорит.
Лука потянул за кость, разрезая сердце сильнее.
— Недолгим будет твой путь. На что нацелился — не заполучить, но чего истинно сердцем жаждешь, само в руки придёт. Исполнится желание твоё, коли смелости хватит признаться себе в нём.
— Но… я не понимаю!
— То, чего истинно сердцем жаждешь, само к тебе придёт, — повторил Лука, будто не своим голосом. — Но слишком горька может стать цена. Готов ли уплатить её?
— Н-наверное… — молвил Иван в нерешимости.
Лука же выбросил сердце, засыпал кровавый символ землёй и поднялся, вытирая руки о собственную шкуру.
— Боги плату приняли, будущее показали. Дальше сам думай.
Вид у царевича был растерянный.
— Идёмте. И так времени много потеряли, — поторопил их Морен.
Иван повязал свои сумки к его седлу, а лук и колчан со стрелами закинул за спину. Морен первым взобрался на коня, а царевич был вынужден устроиться позади. Лука же пошёл первым, показывая дорогу. Волколак на четвереньках пробирался через лес, обходя рытвины и бурелом, а Морен вёл коня по его следу. И хоть отправились они в путь куда позже намеченного, шли неспешно, щадя скакуна, на котором и так был излишне тяжёлый груз.
Лес дичал по мере их пути, становясь всё более и более непроходимым. Но сквозь полог пробивалось солнце, окрашивая чащу золотыми полосами света, и листва играла переливами в этих лучах, когда её легонько касался ветер. Будто драгоценные нити на платье царской дочери. Но хоть солнце и радовало глаз, в преддверии осени оно почти не грело, и скорее обманывало, обещая то, чего не в силах было дать. Воздух ощущался сырым, прохладным — тень от деревьев и вовсе холодила до мурашек. А всё же лето пока не завершилось, и птицы брали от этих последних дней всё возможное: они порхали и прыгали на ветках, ловили ещё не успевших попрятаться насекомых, заливались щебетом, чириканьем и свистом. Иногда среди голосов леса эхом звучал кукушечий зов или сорочьи склоки, а где-то вдали ругались, а может даже сцепились в драке, несколько ворон.
— Слушай, Лука, — заговорил вдруг Иван, разрушая тишину, что царила меж ними, и вырывая Морена из потока мыслей. Тот предположил, что царевичу просто-напросто стало скучно. — Ты же в этом лесу живешь. Видел когда-нибудь жар-птицу?
— Бывало пару раз. В ночи, на том озере, куда путь держим. Неужто она тебе понадобилась?
— А коли и так?
— На кой она тебе? Бесполезная птица. Поёт и то дурно. Красивая, да и только. От петуха и то проку больше.
Морен тихо усмехнулся. Пусть Лука подтвердил, что жар-птица всё-таки существует, ему всё ещё казалось, что та лишь людская выдумка или приукрашенная быль. Яркий фазан, которого ошибочно приняли за чудо дивное. Но разубеждать Ивана было бессмысленно.
— Это уж моё дело, — дерзко ответил тот. — Я же не спрашиваю, почему ты стал волхвом.
— А ты спроси, — бросил Лука, запрыгивая на поваленный ствол, что преграждал дорогу.
Морену пришлось повести коня в обход, чтобы последовать за ним. Когда они поравнялись, Иван всё-таки молвил:
— И почему же?
— Боги дают, что попросишь, коли их плата устроит. Могут от хвори исцелить, могут и хлебом наградить, могут и златом. А могут силу дать, верный путь указать, от беды уберечь иль горя. Главное знать, у кого просить и как.
