Морен не знал, злиться ему или горько смеяться, когда услыхал, что именно от него хочет молодой царевич. Тот стоял нахмуренный, сдвинув брови у переносицы, до крайности серьёзный. Царевичу Ивану на вид было лет девятнадцать. Высокий, стройный, поджарый, как и подобает юному отпрыску царских кровей, со светло-золотыми, точно пшеница, курчавыми волосами, что то и дело падали на глаза, заставляя его в раздражении сдувать прядь со лба. Глаза у него были яркие, голубые, точно ручейковая вода, а над губой росли светлые, почти незаметные на бледной коже усы. Последние делали его старше на пару лет, но смотрелись совершенно нелепо. Юношей он был видным, красивым — наверняка, притягивал к себе взгляды. Спину держал прямо, ровно, голову — высоко поднятой, глядя на всех сверху вниз, а в глазах временами вспыхивали искры презрения. И вот эти манеры говорили о его характере и происхождении куда лучше дорогих одежд.
— Вы шутите? — решил уточнить Морен на всякий случай.
— Вовсе нет, — выпалил царевич, задохнувшись от возмущения.
— Вы хотите поймать жар-птицу, я правильно понял? И за это ваш царь-отец пообещал вам трон? Точнее, тому из трёх сыновей, кто добудет её.
— Верно. — Парень пуще прежнего нахмурил светлые брови, явно не понимая, к чему он клонит.
— Вы хоть понимаете, сколь нелепо это звучит? Начнём с того, что жар-птиц не существует. Это сказка, вымысел.
— Вовсе нет. Я знаю, где они водятся и как их поймать.
— Тогда зачем вам я?
— В тех лесах, где обитают жар-птицы, очень опасно, — вмешался в их разговор Радимир — круглый, пышный, мягкий, как сдоба, мужчина, носящий золотую мантию его светейшества.
Именно к нему — точнее в церковь — обратился царевич Иван с просьбой о помощи. И именно в палатах его светейшества, в стенах Единой Церкви, состоялся этот разговор. Радим хорошо знал Морена, и потому попросил оказать услугу их особому гостю. Но теперь он явно чувствовал, что обстановка накалилась, и весь его тон — бархатный, спокойный — говорил о желании, как можно скорее потушить конфликт, пока тот не разгорелся, перейдя в ссору.
— Лес тот дикий, — вставил слово царевич. — Врановые пущи, слышали о таких? Там водится прорва нечисти. Мне нужен сопровождающий.
— Охранник? — тут уже уловил суть Морен.
— Можете считать себя таковым, коли хотите, — Иван источал недовольство всем своим видом.
— Врановые пущи, насколько я помню, находятся на территории вашего царства. Так может, проще послать туда прорву ратников, прочесать лес?
— Прорва ратников, как вы выразились, поднимет прорву шума и только напугает её. Чтобы выманить и поймать жар-птицу, нужно действовать тихо.
Морену вновь захотелось рассмеяться ему в лицо. Вся эта затея казалась детским лепетом, неудачной шуткой. Какой царь отдаст корону за мифическую птицу, пусть, по слухам, и наделённую волшебной силой? Морен мог прямо сейчас озвучить этому пареньку целый перечень причин, почему требование его отца звучит нелепо, но был ли в том хоть какой-то смысл?
— Морен, — крайне миролюбиво и почти ласково обратился к нему Радим. — От тебя требуется всего лишь сопровождение. Если вы не найдёте эту… жар-птицу, то будет не твоя ответственность. К тому же Иван платит половину вперёд.
Царевич хмуро кивнул, подтверждая сказанное. И Морен согласился.
Следующая их встреча состоялась спустя два дня у границы Врановых пущ. Царевич был всё в том же песочного цвета кафтане с золочёной нитью, рисующей лиственный узор, и на светлом же, буланом жеребце — редкая и дорогая масть. За спиной Ивана висел колчан со стрелами, а к луке седла крепился налучник с боевым луком, — Морен понадеялся, что царевич умеет им пользоваться. Поприветствовав Скитальца, он сразу же направил коня по тропе в чащу леса, точно в самом деле знал верную дорогу. Ни одного сопровождающего с ним не было.
— Не боишься путешествовать один, да ещё и по чужим землям? — спросил его Морен, когда они углубились в чащобу.
— Я могу за себя постоять, — с достоинством ответил Иван. — Не словом — так золотом, не золотом — так мечом.
Морен хмыкнул, вполне веря ему.
Врановые пущи тянулись вдоль границы Радеи, но большая их часть простиралась на территории Визарийского царства — как раз оттуда родом и был царевич Иван. Визария считалась одним из вассальных государств Радеи, и на бумаге подчинялась ей и её правителям. Но на деле так было лишь при Велеславе. Сейчас вассальные государства жили сами по себе, лишь платили дань, да обязаны были предоставить войско в случае войны. А поскольку последних не случалось уже три сотни лет, никто не мог сказать наверняка, выполнят ли вассальные царства свои обязательства в тот день, когда война случится.
Однако статус вассальных делал границы прилегающих к Радеи государств весьма размытыми. Люди спокойно перебирались из одного царства и княжества в другое, и никто не мог воспрепятствовать им в этом, даже если соседние государства враждовали. Но Морена никогда не интересовала политика, поэтому покуда не менялись и не переписывались карты, ему не было дело до отношений правителей и государств друг с другом.
Но он знал, что люди избегали Врановых пущ и не селились рядом с ними, и дело тут вовсе не в пограничье. Это был дикий, непроходимый лес, опасный уже сам по себе из-за скрытых рытвин и поросших травой буреломов. Все тропы, что когда-то вели через него, давно затянуло кустарником да молодым подлеском. Лапищи елей склонялись низко, едва не касаясь опавшей листвы, и частенько преграждали путь, а дубы-исполины корнями разрывали землю. Буйствующий мох поглощал стволы, ветви, рваными лоскутьями свисал с наклоненных сучьев, пожирал поваленные бурей сосны и осины, из-за чего те стали похожи на причудливые холмы. А сквозь густую траву да низкие кустарники едва-едва угадывалась сырая земля, усыпанная иголками и пожухлой листвой. Лошадей приходилось вести шагом, дабы они не сломали ноги в какой-нибудь рытвине или не свалились ненароком в яругу, внезапно возникшую на пути. Единожды так едва не случилось — Иван не заметил провала из-за густых кустов брусники, сквозь которые пришлось пробираться, дабы не сойти с едва-едва угадывающейся тропы. К счастью, конь его оказался умнее и вовремя замедлил шаг. А в другой раз уже серый жеребец Морена оступился, провалившись копытом в бурный ручеёк, скрытый за обломанными ветками и опавшей листвой. Но то были лишь те опасности, что таил в себе лес, а где-то в чаще, под скрывающим солнце пологом, наверняка прятались волки и проклятые.
Иван не ради красного словца сказал, что нечисти в этих лесах тьма тьмущая. Морен и сам слышал истории, сколь опасны Врановые пущи и какие чудовища обитали в них. Люди настолько боялись, что не строили близ этих лесов ни деревень, ни городов, ни поселений, да и обходить старались за версту. Одна история об этих пущах была страшнее другой, но Морен не верил ни в одну из них. Дикий лес — раздолье для волков, медведей, рысей, даже для леших… но не для других, действительно опасных проклятых. Проклятые питались людьми, их тянуло к ним, лишь некоторые из них предпочитали отшельничество и единение со своим пороком.
Но пусть людские сказки оставались для него всего лишь сказками, пробираясь через Врановые пущи, Морен всё равно был внимателен и собран. Иногда ему казалось, что он чувствует на себе чей-то взгляд, но высмотреть кого-либо или понять, откуда это ощущение, никак не удавалось. Да и дикие звери порой куда опаснее проклятых.
— Зачем твоему отцу жар-птица? — спросил Морен у своего спутника, когда они выбрались на относительно ровный участок леса, где больше не было нужды пристально следить, куда именно ступает лошадь.
— Говорят, она волшебная. — К удивлению Морена, Иван легко втянулся в разговор. — Перья её светятся и источают жар, о который можно согреться даже в лютую стужу. А ещё они исцеляют любой недуг.
— Даже будь это правдой, зачем она ему? Да и какой царь, будучи в здравом уме, отдаст своё царство за редкую птичку?
— А я никогда не говорил, что мой отец в добром здравии, — процедил царевич сквозь зубы. — И уж не знаю, как в Радее, а у нас слово царя — даже будь это сущий каприз — закон, с которым никто не спорит.
Морен точно кожей ощутил, что перешёл границу и затронул неприятную, болезненную для Ивана тему, а потому осадил себя, решил не развивать её. Его вполне устроил и такой ответ.
Большую часть пути провели в молчании — им обоим было вполне комфортно в тишине, и вместе с тем не очень комфортно в компании друг с другом. Их натянутая неприязнь оказалась удивительно взаимной, поэтому никто не спешил начинать разговор.
Солнце неспешно клонилось к закату, догорало рыжим заревом вдали, и там, где вековые деревья расступались, пропуская его лучи, листва окрашивалась огненным и золотым, будто осень наступила раньше срока. Лес медленно редел, тропа стала яснее — всё чётче проступали её границы среди молодого подлеска. Да и солнце всё чаще било по глазам, пробиваясь сквозь неплотные ряды деревьев. И раньше, чем отгорел закат, они вышли к развилке.
Ведшая их тропа упёрлась в высокий, с человеческий рост указательный камень, настолько старый, что мох поглотил его почти целиком, а дождь стесал края и сколы до гладких линий. Три пути вело от него, не считая того, откуда они пришли. Морен спрыгнул с коня, опустился перед указателем на колени и стёр мох рукой, открывая надписи на Первом языке.
— Что здесь написано? — в нетерпении спросил Иван.
— Камень слишком стар, дождь и ветер его сточили, — ответил Морен после недолгой заминки. — Всё не прочту, но это развилка трёх княжеств: Радеи, Верии и Ложны.
— Нам нужно в Верию.
Морен помолчал немного, в раздумьях глядя на царевича.
— Я думал, ты знаешь путь. Верия — ваше бывшее княжество.
— Знаю, но не через лес же. Мы могли и заплутать.
— Чтоб больше я от тебя такого не слышал, — зло бросил Морен, взбираясь обратно в седло. — Завёл не пойми куда и говоришь, что не знаешь дорогу.
— Эй! Может, я для того тебя и нанял — окромя церковников, никто из ныне живущих не читает на Первом языке. Я знаю примерный путь.
— Как скажете, ваше высочество. Нам налево.
Тон Морена был донельзя язвительным. Он не желал вдаваться в спор, но про себя подумал, что этот мальчишка раздражает его неимоверно.
Теперь они двигались на восток, и закат догорал за их спинами. Тронутая первой позолотой в преддверии осени листва казалась багровой в его лучах, но постепенно жар солнца затухал, и лес погружался в прохладный сумрак. На первый план выступила глубокая зелень елей, казавшаяся почти чёрной в подступающей ночи. Заливистые песни птиц умолкли — их заменило глухое эхо пернатых хищников. Из кустов юркнула лиса, напугав лошадей, и тут же скрылась в норе под корнями дуба. Чуть позже Иван неудачно отогнул ветку, и когда отпустил, та ударилась о ствол соседнего дерева и потревожила спящих на нём летучих мышей. Морен одобрительно хмыкнул, когда Иван молча, без жалоб и крика, подстегнул коня, подгоняя его вперёд, спеша уйти подальше от тварей, но не стал доставать меч и размахивать им.
Первую половину ночи взошедшая луна светила ярко, освещая их путь, но когда рваные облака скрыли её лик, а лес стал гуще и полог сомкнулся над головами сетью сплетённых ветвей, Морен предложил устроить привал. К его удивлению, Иван отказался:
— Мы не так далеко. Жар-птицу нужно в ночи ловить, днём они не показываются, — пояснил он.
— Хочешь, чтобы кони ноги переломали? Я не стану тратить факелы из-за твоего каприза. Сколько нам ещё идти?
— Я не знаю.
— Ты издеваешься? — Морен почувствовал, как в нём закипает гнев.
— Эй! — возмутился царевич, в раздражении сдувая прядь со лба. Он даже развернул коня к Морену, чтобы говорить с ним лицом к лицу. — Я знал, что нужно добраться до развилки. А от неё в сторону Верии, по тропе до озера у кромки леса.
— Озера? — процедил Морен сквозь зубы. — А название у него есть? И ты хоть карту с собой захватил?
Царевич нахмурился, но полез в седельные сумки. Морен же огляделся, ища лунный луч, что пробивался бы сквозь полог и мог бы подсветить ему. Но прежде, чем Иван нашел карту в потёмках, Морен услыхал, как рядом скрипнула ветка. Буланый жеребец тут же заржал, фыркнул, нервно переступая с ноги на ногу. Иван бросил поиски и натянул поводья, дабы успокоить его. Второй конь тоже тряхнул головой и попытался отступить, подхватывая нервозность сородича. А Морен, тем временем, пристально вглядывался во тьму, пытаясь разглядеть источник звука.
