...Так с ней в могилу и ушел. Видимо, правду говорят − каждому свое. А мерзавцы, они и в мирное время, и в войну мерзавцы.
Напоминаем, что это очередная байка профессора УГЛТУ Залесова С.В. Первые и последующие можно прочитать тут
Война! Война − это не только кровь и пот солдат. Не только развороченные осколками тела. Это и развороченные судьбы! Разве опустели бы деревни, если бы вернулись с войны мужики-кормильцы. Если бы вернулись, разве плакали бы в подушки вдовы. Сколько миллионов детей не родились на свет из-за отнятых войной солдат.
Нелегко было на фронте, что там говорить. Но нелегко было и в тылу. Лозунг «Все для фронта − все для победы» для военного поколения не просто слова. Когда все сдано для отправки на фронт, голод заглядывал в окна каждого дома в вятских деревнях. Все отдавали фронту, а сами питались толченой корой, лебедой, клеверными головками − да чем только не питались. Выживали, одним словом.
Ваське в тот день несказанно повезло. Забежал он в лес около деревни проверить, не появились ли грибы, и наткнулся на полянку цветущего клевера. Дикий клевер, и полянка невелика, но полную охапку набрал Васька клеверных головок. Вот мамка обрадуется. Кормильцем назовет. Клеверные головки высушить можно, потом в муку перетереть, а потом можно и лепешки сварганить. Набрал Васька клеверных головок в подол рубахи − и к дому. Только пятки сверкают. На дорогу вышел. До дома с полкилометра осталось. Радуется Васька. По дороге семенит. Недолго по дороге прошел, нагоняет его бригадир на жеребце. Бригадир Михаил Егорович по причине какой-то болезни на фронт не отправлен был. То ли грыжа застарелая была, то ли плоскостопие. А может, родственник какой в больнице или в военкомате. Васька этого не знает. Откуда ему знать в семилетнем возрасте. Ему бы поесть, а еда будущая − вот она в подоле рубахи.
Конный с Васькой поравнялся: «Стой, пацан. Чего несешь?» Васька клеверные головки показывает. Чего таиться? Не украл, сам в лесу нашел. А Михаил Егорович с коня соскочил. Видать, болезнь этому не мешала. В подол рубахи заглянул и матом на Ваську: «Колхозное добро разворовываем, такой-разэтакий! Дай вам волю – по миру колхоз пустите». Плеткой не ударил. Может, потому, что нагоняли их подводы. Везли колхозники муку с мельницы.
Нет, плеткой не ударил. Больше сделал. Дернул Васькину руку вниз, ту, что подол рубахи держала, и высыпал все собранные клеверные головки прямо в дорожную грязь. Ногой на них наступил, на лошадь вскочил и в деревню поскакал, кавалерист чертов.
Васька в голос заревел. Обида − не то слово. Да для Васьки в те минуты мир рухнул. Словно черная туча небо покрыла. Стоит, слезы и сопли по лицу растирает. А в грязи у ног испачканное Васькино богатство.
Мимо подводы едут. На последней подводе Маркел Иванович. Он недели две назад с войны вернулся. Израненный весь, комиссованный. Летом 1943 года здоровых с фронта не отпускали. Не то было время. Ему бы на кровати лежать лечиться. Да война. Мужик как в кровати лежать будет, когда бабы последние жилы на колхозной работе вытягивают.
Видел он, что на дороге произошло. Не выдержало сердце. Когда подъехал Ваську позвал: «Подойди, пацан». Васька к телеге подошел, а Маркел Иванович мешок развязал. С Васьки кепку снял и полную кепку муки насыпал: «Беги, пацан, домой, да где взял − помалкивай». Мешок завязал и дальше поехал.
Знал Маркел Иванович, чем рисковал. Да за кепку муки в военные годы на военные его увечья никто бы не посмотрел. Сослали бы туда, куда Макар телят не гонял. Знал, конечно, но, видимо, по-другому поступить не мог, мужик был. А мужик мимо обиженного ребенка пройти не может.
Васька кепку с мукой домой так бережно нес, что мучинки не просыпал. Мать, когда с фермы пришла, увидев наполненную мукой кепку, испугалась даже. Потом, после Васькиного рассказа, конечно, поревела и за Маркела Ивановича Богу помолилась.
Долго подаренную муку растягивали, в травяные лепешки для вкуса добавляли. Да все когда-нибудь кончается. Кончилась и мука из Васькиной кепки. А вот память осталась, и до самой кончины Маркела Ивановича не было случая, чтобы Васька, а потом уже и Василий Пантелеевич, прошел мимо старого фронтовика, и уважительно не поздоровался, и не снял бы головной убор в знак приветствия.
А Максим Егорович. Что с ним было? Да ничего. Руки-ноги у него не отсохли. Проворовался, правда, и с бригадиров вышвырнули, а еще деревенские острословы прилепили к нему собачью кличку Пират. Так с ней в могилу и ушел. Видимо, правду говорят − каждому свое. А мерзавцы, они и в мирное время, и в войну мерзавцы. Что тут еще скажешь?
- фото из Интернета для иллюстрации