Шукшин подкалывает Герасимова
Из белозерской экспедиции группа вернулась в Москву в начале июля. А уже 16-го съемки возобновились в павильоне «Мосфильма», в декорации «изба Байкаловых». Снимали знакомство Егора с родителями Любы (в этих ролях снялись И. Рыжов и М. Скворцова). Эпизод весьма живой. Как мы помним, Егор выдает себя перед родителями за невинную жертву, севшую в тюрьму по недоразумению: мол, работал бухгалтером, начальство воровало, а он списывал. Но отец Любы в эти байки не верит. Тогда Егор начинает кроить из блохи голенище: рассказывает новую байку про то, как они с дружками зарезали семерых, а восьмого не углядели — ушел. Убитых поклали в мешок — и в воду. Но восьмой донес. Мать Любы в шоке: «Свят, свят...» Тогда муж ее урезонивает: «Цыц! Один дурак городит чего ни попадя, а другая уши развесила...»
Егор сетует: «Что же вы меня сразу в разбойники записали? Что, в тюрьме одни убийцы, что ли, сидят? Вам же говорят — бухгалтер. А вы начинаете хаханьки здесь разводить...» Отец: «Да кто тебя в убийцы-то зачисляет? Ты только тоже, не заливай тут! Бухгалтер... Я бухгалтеров-то видел-перевидел. Они все тихие, маленько вроде пришибленные. У бухгалтера голос слабенький, очочки. Потом я заметил, они все курносые. И любят смотреть балет по телевизору. Так какой же ты бухгалтер? Об твой лоб порося шестимесячного убить можно. Это ты Любке говори про бухгалтера, она поверит. А я, как только ты вошел, сразу определил: этот или за драку какую-то сел, или машину леса тюкнул. А?» Егор смеется: «Тебе бы опером работать, отец, цены бы тебе не было...»
К слову, монологи Прокудина в этом эпизоде Шукшин репетировал в манере Сергея Герасимова, которого он хорошо знал по работе на студии имени Горького. Если в былые годы Шукшин относился к Герасимову с большим уважением, то потом изменил о нем свое мнение, что во многом повлияло на его решение уйти на «Мосфильм». И теперь, в «Калине», Шукшин «отдавал дань» мэтру отечественного кинематографа: копировал его интонации разговоров с нерадивыми помощниками, его трибунные выступления.
В самый разгар павильонных съемок — 25 июля — Василию Шукшину исполнилось 44 года. Но даже свой день рождения именинник встречает ударным трудом: в тот день снимался эпизод «в сенях» (Прокудин, уезжая в город, признается Любе, что не знает, вернется ли). Съемки проходили нервно. Вот как об этом вспоминает А. Заболоцкий:
«Сцена — в одном кадре, емкая по метражу, — была напряженной. Лида (актриса Лидия Федосеева-Шукшина. — Ф. Р.) наизусть чеканила сценарный текст. Макарыч просил ее забыть текст, говорить по обстановке. Между ними, пока мы укладывали рельсы и свет, вспыхнула крупная перебранка. Лида украдкой поплакала за декорацией. Макарыч жестами торопил меня. Наконец изготовились. Он прошипел: «Мотор». Тишина.
Сцена катилась — как живой разговор — всего четыре минуты. Во время съемки я видел попавшие в кадр не по делу рельсы, но не решился остановить съемку: было ощущение, что снимаю хронику живой жизни. Холодок по спине пробегал.
После устало произнесенного «стоп» боюсь говорить о рельсах. Макарыч измучен. Умоляюще прошу: «Давай еще дубль». Он прошелся, посмотрел мимо меня... «Не смогу больше так. Пусть будет что будет». Так этот единственный дубль с мелькнувшей перекладиной рельсов и вошел в фильм. Меня упрекают за него коллеги, но, не в оправдание своего греха, все-таки замечу: вся сцена проходила совсем не по тем отметкам, что были обозначены на репетиции...»
После того как сняли «избу Байкаловых», приступили к съемкам другого объекта — воровской «малины». Это туда в начале фильма Егор Прокудин приходит, безрезультатно промыкавшись весь день по разным адресам. Братва встречает Прокудина с распростертыми объятиями. Но тут «малину» окружает милиция, и все рассыпаются веером в разные стороны.
Между тем параллельно со съемками Шукшин решил вновь попытаться пробить идею с постановкой фильма «Степан Разин». Ему показалось, что сейчас самый подходящий момент для этого, поскольку большая часть «Калины красной» была уже снята. Но его надежды были напрасными. Здесь, как и в случае с фильмом Глеба Панфилова «Жанна д’Арк», ситуация была идентична: Госкино боялось поручать разработку столь идеологически щекотливых тем таким «неблагонадежным» режиссерам, как Шукшин и Панфилов. Чиновники хорошо знали ситуацию, когда многие творческие работники под видом вроде бы далеких от современности тем умудрялись в своих произведениях поднимать самые горячие проблемы сегодняшнего дня. Шукшин и Панфилов были именно из таких людей. Однако и отказать им впрямую чиновники не могли — у обоих режиссеров было имя, прославившее их далеко за пределами страны. Поэтому был избран иной путь: под видом всевозможных сценарных поправок тянуть время до бесконечности.
Одна из главных претензий, предъявляемых Шукшину и Панфилову, заключалась в том, что их сценарии перенасыщены всевозможными жестокостями. Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, приведу отрывок из докладной в ЦК КПСС по поводу «Степана Разина», направленной зампредом Госкино В. Баскаковым 3 августа:
«Сценарная редакционная коллегия Комитета по кинематографии с участием внештатных членов — режиссеров и критиков — рассмотрела сценарий. Он был признан интересным в тематическом отношении, содержащим отдельные яркие, талантливые сцены. Вместе с тем сценарная редколлегия указала на крупные недостатки сценария идейно-художественного порядка — нагнетание жестокостей, принижение образа Разина и т. п.
В своем отзыве на сценарий член редколлегии, критик Р. Юренев писал: «Первое, на что хотелось бы обратить внимание, — это чрезмерная жестокость многих сцен. Я понимаю, что и вольница, и ее преследователи, и каратели... но сцены расправы Разина с безоружными пленными в Астрахани, смачные удары топоров и сабель, надругательство над раненым Прозоровским... — кажутся мне чрезмерными. Их читать трудно, и видеть будет нестерпимо. Жестокость можно показывать и менее лобовыми средствами. Модное стремление молодых режиссеров к натуралистическому показу жестокостей, убийств, пыток, членовредительства испортило многие талантливые сцены в фильме А. Тарковского «Андрей Рублев»... (Кстати, именно после этой картины Госкино ужесточило свой подход к лентам исторической тематики. — Ф. Р.)
Понимаю, что исторические события бывали подчас весьма суровы, что изображать их в идиллическом стиле нельзя, я все же хотел бы предостеречь Шукшина от излишнего любования жестокостями, ранами, смертями, кровью. Чрезмерное обилие всяких ужасов на экране может сделать фильм нестерпимым зрелищем и, что еще хуже, может создать извращенный образ народа. Русские бунтари, даже вольные разбойнички, не были чингисхановскими истребителями всего живого — они знали и великодушие, и жалость. Смягчая жестокие сцены, я смягчил бы и язык. Уж слишком много матерщины, ерничества...»
В официальном отзыве сценарной редколлегии Комитета было отмечено, что сценарий может быть поставлен только при условии, что он будет перереботан и создан полнокровный образ народного героя. В заключении Комитета указывалось на недопустимость дегероизации Разина, педалирования жестокостей и т. д. ...
«Госкино готово вернуться к рассмотрению вопроса о постановке фильма «Степан Разин» по сценарию В. Шукшина, если, разумеется, автор существенно переработает этот сценарий...»
Как принимали «Калину красную»
В самом конце съемок, в августе, снимали сцену «разврата», а также застолье в доме Байкаловых. Для последнего эпизода Шукшин специально вызвал в Москву кинооператора Александра Саранцева, который так задушевно исполнял песню «Это многих славный путь...», что Шукшин именно его хотел видеть в этой роли. Дирекция была недовольна: дескать, у нас своих артистов-певцов навалом, а Шукшин приглашает заезжего. Но переубедить режиссера было нельзя. Сцена была снята с первого же дубля: все снимающиеся даже не успели понять, как это произошло, — думали, что репетируют, а оказалось — их уже сняли. Шукшин был очень этим доволен.
Съемки фильма были закончены 23 августа. Затем в течение почти трех месяцев шел монтаж, который крови у Шукшина выпил еще больше, чем сами съемки. Цензоры со студии и из Госкино буквально задолбали его всевозможными поправками. Так, 19 ноября фильм смотрела генеральная дирекция «Мосфильма». После просмотра все присутствующие переместились из директорского зала в зал заседаний для обсуждения увиденного. Левую сторону стола заняли официальные лица во главе с гендиром студии Сизовым, справа сели Шукшин, редактор фильма И. Сергиевская, съемочные работники.
Дискуссия получилась жаркая. Даже Сергей Бондарчук, который всегда благоволил к Шукшину, на этот раз заявил: «Есть правда жизни и правда искусства. Правда жизни в материале набрана, а вот есть ли искусство, надо еще разобраться». При этих словах у Шукшина задрожали руки, из глаз брызнули слезы. Такого поворота событий он явно не ожидал. Да и другие тоже, поскольку после слов Бондарчука в кабинете повисла долгая пауза. Все посмотрели на Сизова, а тот знай себе дымит сигаретой и молчит. Тогда слово взял заместитель главного редактора студии Леонид Нехорошев, который позволил себе... оспорить мнение Бондарчука. Нехорошев сказал, что лично он нашел в фильме и правду жизни, и правду искусства. Это мнение поддержали еще несколько человек. Подвел черту под этим разговором Сизов. Он тоже похвалил материал, сделал по нему всего лишь несколько замечаний и предложил высказаться Шукшину.
Вспоминает А. Заболоцкий: «Шукшин страстно бросился отстаивать образ Прокудина, обращаясь, как будто к единственному, от кого зависит судьба фильма, Сергею Федоровичу, и так проникновенно говорил, что повлажнели глаза Бондарчука. Когда закончилось обсуждение, уже на ходу Сизов поздравил Шукшина, бросив ему: «На днях попробуем показать картину руководству. Поедешь со мной. Я думаю, нас поддержат. А ты с таким же задором, как с Сергеем сейчас, поговоришь там». В директорской прихожей Шукшина обнял и отвел в нишу Бондарчук, и они наперебой объяснялись. Вася поманил меня и представил Сергею Федоровичу и говорил ему, что будет со мной «Разина» снимать, просил помощи... Сергей Федорович кивал и смотрел сквозь меня. Они долго еще возбужденно говорили между собой...»
На следующий день «Калина красная» была отправлена в Главную сценарно-редакционную коллегию Госкино. И там ее так «приложили», что никому мало не показалось. Высокие цензоры во главе со своим начальником Далем Орловым нашли в материале фильма кучу недозволенного. Их возмутили чуть ли не все самые «убойные» эпизоды фильма. В частности, было приказано полностью убрать «сцену разврата» с участием Егора Прокудина (а это 5 минут экранного времени), внести исправления в рассказ его матери, изъяв из него сетования старухи на скудную пенсию в 17 рублей, ее слова про плохую работу сельсовета, убрать песню «Это многих славный путь...», в эпизоде застолья толстую женщину в чайной, поломанные доски карусели и т. д. и т. п.
Когда Шукшин прочитал список этих исправлений, практически губивших на корню его картину, ему стало плохо. От свалившихся на него переживаний у Шукшина обострилась его застарелая болезнь — язва желудка, и он в очередной раз загремел в больницу, в клинику пропедевтики 1-го мединститута имени Сеченова на улице Правдинской. Там его и вовсе чуть не довели до гробовой доски, о чем потом узнает вся страна: в «Литературной газете» будет напечатан рассказ самого Шукшина об этом вопиющем случае. А случится следующее.
2 декабря навестить режиссера в больнице придет вся его семья: жена и две малолетние дочери. Однако вахтерша откажется их пропускать в палату. А когда Шукшин попытается по-доброму уладить конфликт, его обложат такими ругательствами, что он чуть не зарыдает от обиды и бессилия. Вечером того же дня эта же вахтерша не пустит к Шукшину его друзей-писателей, которые приедут к нему аж из самой Вологды. Последний эпизод переполнит чашу терпения Шукшина, и он уйдет из больницы в чем был — в больничной пижаме и тапочках. И это в декабрьский мороз!
Сбежав из больницы, Шукшин примется за поправки к «Калине красной». Вот как описывает происходящее В. Фомин: «Я сам своими глазами видел, как буквально умирал, таял на глазах Шукшин, сбежавший из больницы, чтобы исполнить навязанные «исправления» и тем самым спасти картину от худшего. Он боялся оставить фильм в «разобранном» виде, чтобы как-то «зализать», компенсировать нанесенные раны, хотел сам осуществить чистовую перезапись. Смены в тонстудии казались нескончаемыми — по двенадцать и более часов в сутки. Но буквально через каждые два-три часа у Василия Макаровича начинался очередной приступ терзавшей его болезни. Он становился бледным, а потом и белым как полотно, сжимался в комок и ложился вниз лицом прямо на стулья. И так лежал неподвижно и страшно, пока боль не отступала. Он стеснялся показать свою слабость, и его помощники, зная это, обычно уходили из павильона, оставляя его одного. Тушили свет и уходили.
Сидели в курилке молча. Проходило минут двадцать-тридцать. Из павильона выходил Шукшин. Все еще бледный как смерть. Пошатываясь. Как-то виновато улыбаясь. Тоже курил вместе со всеми. Пытался даже шутить, чтобы как-то поднять настроение. Потом все шли в павильон. И снова приступ...»
8 января 1974 года новый вариант «Калины красной» ушел в Госкино. Шукшин внес минимальные правки: сцену «разврата» оставил, подсократив только несколько мелких деталей, изъял упоминание про пенсию матери в 17 рублей, сократил песню «Это многих славный путь...» вдвое, внес правки в эпизод «в малине» и т. д. В ГСРК вновь было поднялась буча — мол, Шукшин над нами издевается, — но тут в дело вмешалось само руководство Госкино. После опубликования в «Литературке» рассказа о том, что произошло с Шукшиным в больнице, о его здоровье лично интересовался глава Совета Министров СССР Алексей Косыгин, что благотворно повлияло на судьбу фильма: в Госкино испугались, что режиссер может просто умереть от пережитых треволнений, и дали ему «зеленую улицу». 17 января ГСРК вынуждена была принять «Калину красную» с теми поправками, которые внес Шукшин. 21 февраля фильму дали высшую категорию — 1-ю. Казалось, что теперь картину ждет исключительно благожелательный прием в киношном мире. Но не тут-то было.
Рука помощи
В апреле 74-го на Всесоюзном кинофестивале в Баку «Калина красная» демонстрировалась в конкурсном показе и однозначно претендовала на Главный приз. Однако некоторые члены жюри, настроенные против Шукшина, решили его «прокатить». В качестве фильма-конкурента была выбрана превосходная военная драма Леонида Быкова «В бой идут одни «старики». Украинской делегации открытым текстом было предложено: если вы не против, ваш фильм возьмет Главный приз. Те ответили: мол, не можем обсуждать этот вопрос без самого режиссера «Стариков» Быкова. «Тогда пойдемте к нему», — последовал ответ. И вот в два часа ночи в гостиничный номер Быкова пришли его коллеги и передали предложение членов жюри. На что Быков ответил: «В списке, где Василий Шукшин на первом месте, я почту за честь быть хоть сотым.
Ведь моя картина — это рядовой фильм о войне, а его — это настоящий прорыв в запретную зону, прорыв в сферу, о чем раньше и думать-то не позволялось. Так и передайте мои слова руководителям фестиваля».
В итоге «Калина красная» взяла Главный приз фестиваля. «Мосфильм» отреагировал на это незамедлительно: 29 апреля всем главным создателям фильма были выписаны премии: В. Шукшину 200 рублей, А. Заболоцкому — 120, Л. Федосеевой-Шукшиной — 60, И. Рыжову, А. Ванину, М. Скворцовой, М. Виноградовой — 40.
Воры в законе против «Калины красной»
«Калина красная» вышла в широкий прокат 20 марта. Официальная критика встретила его в целом благожелательно. Писали, что фильм жизненно правдив, в нем много настоящих актерских находок. Еще лучше лента была встречена рядовым зрителем: его посмотрели 62,5 миллиона человек, обеспечив ему 1-е место в прокате. Помимо приза на бакинском фестивале, фильм собрал еще несколько призов на самых различных киносмотрах: на «Варшавской сирене» (приз польских критиков), в Западном Берлине-75 (вне конкурса), ФЕСТе-75.
Несколько иначе встретили картину... представители криминального мира страны. По адресу Шукшина пришло сразу несколько писем от воров в законе, где они обвиняли режиссера... в отходе от жизненной правды. По мнению воров, реальность была такова, что за уход Егора Прокудина из воровской среды его никак не могла ждать смерть. «Мы отошедших смертью не караем, — писали воры. — Наш кодекс этого не позволяет».
Гонорары артистов за съемки в «Калине красной»: В. Шукшин — 2250 руб. (за режиссуру) и 4912 руб. (за роль); И. Рыжов — 1102 руб.; Л. Федосеева-Шукшина — 965 руб.; А. Ванин — 547 руб. 50 коп.; Г. Бурков — 285 руб.
P.S. См. также: Фёдор Раззаков. Макарыч. К 80-летию со дня рождения В.М. Шукшина. 24 июля 2009 года («Советская Россия»). Очерк судьбы.
Фёдор Раззаков