Первая встреча у меня с ней произошла на входе в часть, куда я прибыл служить после института. Она окинула меня взглядом, слегка гавкнула, но не злобно а, скорее всего так, для порядка. «Ходют» тут всякие штатские. И побежала по своим важным собачьим делам. Больший интерес она проявила ко мне, когда я появился в части уже одетый в офицерскую форму. Вот это другое дело, говорил ее взгляд. Офицер Советской Армии это не какой-нибудь штафирка штатский. А если он ее еще и за ушком почешет, то тут можно говорить о глубоких и серьезных взаимных чувствах. Действительно, после моих не сложных манипуляций, в части ушка, я был принят в широкий круг ее друзей. Была она из чистейшей дворянской породы, самой распространенной среди собачьего населения нашей необъятной Родины.
Говорить о том, что ее любили все служившие в части, это даже мало. Ее просто обожали. В основе любви к ней лежало ее личное обаяние. В части кроме нее было еще не мало собак, но Симка явно была примой или даже примадонной. Это признавали и ее сородичи. Никто не мог повысить на нее голос, а ее укоризненный взгляд останавливал любого разбаловавшегося кобелька.
Утро у Симки начиналось с развода на плацу. На этом важном для военнослужащих ритуале она сидела у правой ноги командира, и приглядывала за офицерами, что бы те не слишком шалили. С этим ее законным местом не задолго до моего приезда случилась история. Старый командир части вышел в отставку на заслуженный отдых. Симку об этом не предупредили, и когда на месте Старого появился Новый командир, то Симка, наверное, в первый раз в жизни залилась злобным лаем. Новый командир расценил ее действия как сознательный и злостный подрыв его авторитета и отдал приказ изгнать Симку из части. Но тут на ее спасение прибыл разъяренный Старый командир, бывший фронтовик. Он так публично расчихвостил Нового, что тот был вынужден отменить свою команду. Шутить со Старым фронтовиком было не прилично. Это Новый командир хорошо знал.
Вообще Старый был легендарной личностью. Я его не застал, но выслушивал море рассказов о наиболее ярких эпизодах его службы. Особенно здорово ему удавалась защита солдатиков от посягательства потенциальных тещ. Приходит такая озабоченная мамаша и заявляет, что солдатик Петя, как благородный человек должен жениться на ее дочке Маше. Командир вызывал Петю и задавал вопрос, а скажи-ка Петя, ты один любил Машу? (любил, это в моей транскрипции, Командир выражался несколько прямее, не для печати). Да нет, вот и Федя ее любил. Вызванный Федя вспоминал, что и Витя с Вовой не были в стороне, не говоря уже про Ваню. У тех тоже память была не плохой, без провалов и амнезий. Короче, когда перед мамашей выстраивалось, полвзвода солдатиков, имевших высокие отношения с ее Машей, то Старый командир вместо того, чтобы предложить потенциальной теще выбирать из зятьев того «кто по сердцу мил», ставил точку в разговоре, произносил свою заветную рифмованную фразу: «Мать, забери свою б…». Так на Руси всегда именовали не слишком разборчивых, любвеобильных дамочек. После этого было сложно выдвигать какие-либо претензии к воинам.
После общения двух командиров Симка была амнистирована. Она тоже осознала не тактичность своего поведения. И в дальнейшем, с Новым у нее сложились ровные отношения, если и не было большой любви, то было простое взаимное уважение. В армии свои законы и их надо блюсти. Симке этого даже не нужно было объяснять. И так все понятно.
Любимым занятием солдат было следующее. Они подзывали Симку и говорили, что она хорошая девушка. Симка тут же начинала выполнять обратные сальто, причем до тех пор, пока не остановишь. Но стоило обозвать ее неприличным словом, которым Старый командир именовал некоторых армейских невест, то она низко опускала голову, поджимала хвост и тихонько начинала удаляться. Стоило только произнести снова, что Симка порядочная девушка, она тут же возвращалась и могла крутиться до изнеможения.
Мне было интересно проверить, насколько Симка понимала человеческую речь? Если солдатики оперировали в общении с ней двумя словами, одно из которых было непечатным, то я при своей природной благовоспитанности не мог себе позволить такое обращение с дамой. Беседовали мы с ней примерно так:
- Говорят, что Симка очень порядочная девушка и блюдет девичью честь, тут же серия сальто.
- Да вот прошел слух, что у Симки завелся бой-френд, слишком охочий до женского пола, хвост поджат, головка к низу. Возможно, ей становилось стыдно за свою минутную слабость.
- Да нет, как говорится, злые языки страшнее пистолета, оговаривают порядочную девушку, снова серия сальто. Причем говорилось это все на одной интонации, не выделяя ни одного слова из всего ряда. Классические армейские забавы.
А теперь о грустном. За полгода до моего окончания службы Симка умерла. Основная версия – чем-то отравилась. Предположить, что ее отравили, было просто не возможно. В части дней десять длился траур. Солдатики, да и офицеры ходили с опущенными головами. Ни у одного не повернулся язык сказать, что Симка сдохла. Только умерла. Думаю, что не про всякого человека в таких случаях бывает такое единодушное мнение. Похоронили ее в дальнем углу автопарка под деревцами. Правда, обошлись без памятника, если не считать им останки полевой кухни, которые валялись поблизости.
Отпуск
В армии служить было можно. Выполняй ключевые армейские заповеди и все будет хорошо. Первая заповедь – не предлагай ничего командиру, сам же будешь исполнять. Вторая – кривая, проходящая вдали от начальства короче прямой, проходящей вблизи от него. Третья - подальше от штаба, поближе к кухне. Четвертая - не торопись выполнить приказ, последует команда - отставить. Было их еще немало, но по ним я призабыл точные формулировки. Расскажу, как один раз я нарушил первую заповедь, и что из этого вышло.
Шло офицерское совещание. Я встаю и заявляю командиру части:
- Товарищ майор, докладываю, что в связи с убытием лейтенанта такого-то наша часть осталась без ответственного лица по радиационной безопасности,
- Вот ты и будешь,отрезал командир не размышляя, хотя мог бы и немножко задуматься, когда имел дело со мной. Я ведь уже больше года прослужил в части и в особом рвении к военной службе замечен не был. Что он погорячился, выяснилось несколько позже, а пока во время перерыва, в курилке офицеры дружно ржали над незадачливым Васей, который не редко цитировал первую заповедь, а тут сам лоханулся. Пришлось объяснить коллегам, что у меня просто сердце кровью обливается, когда представляю, что в части нет ответственного лица за эту самую безопасность. Кто-то должен же нести этот тяжкий крест. От вас не дождешься и очень хорошо, что не все в части такие, и вам очень здорово повезло, что нашелся доброволец в моем лице. Последовал очередной взрыв хохота, и на этом расстались. Я пошел в секретку, заставил сержантика быстро подготовить приказ о моем назначении на эту хлопотную должность и успокоился только тогда, когда своими глазами увидел подписанный документ. А мои сослуживцы с удовольствием вспоминали мою промашку и не забывали поиздеваться надо мной.
Продолжалось эти насмешки не долго. Ровно до того времени, когда я написал рапорт об отбытии в свой законный очередной отпуск. Когда ребятки ознакомились с моим рапортом, то все до единого взвыли от досады и дружно захотели отвечать за радиационную безопасность вместо меня, но было поздно – паровоз, как говорится «киля». Раньше нужно было думать.
А всего-то в рапорте было просто написано следующее. Прошу предоставить мне очередной отпуск (30 календарных дней), с проездом по ж.д. до Ленинграда и обратно (8 суток), а также в соответствии с приказом Министерства обороны СССР № 00……… предоставить дополнительные 15 суток к отпуску, как лицу отвечающему за радиационную безопасность воинского подразделения. В итоге 53 рабочих дня. В чем и подписываюсь.
Командир батальона тоже взвыл, но нарушать свой приказ, а тем более приказ Министра обороны ему было как-то некорректно.
Единственное, что ему оставалось, так это только обозвать меня прохиндеем, добавив несколько непечатных фраз. Меня это даже немного огорчило. Я искренне хотел помочь части с радиационной безопасностью, а уж то, что за это полагается 15 дополнительных дней к отдыху мне это особенно и не нужно, но нельзя же нарушать приказ Министра, просто даже как-то не прилично. Ведь в армии приказ вышестоящего начальника – закон, а я всегда старался быть законопослушным, особенно в части прав. Обязанности меня вдохновляли несколько меньше. Так что отпуск у меня намечался неплохой, к тому же мне не возбранялось слегка занемочь в отпуске, что действительно и случилось. Здоровье, конечно, подвело. Наличие в родном городе среди собутыльников авторитетных врачей и изумительная погода стоявшая в том году на родине не располагали в завершении отпуска к быстрому возвращению в жаркую Бухару. Не помню, какую болезнь я подцепил, но, наверное, очень серьезную, раз больничный мне выдали недели на три.
Вернулся я в Бухару через два с половиной месяца, на вполне законном основании, не объясняясь ни за какие прогулы. По возвращению перед своими коллегами произнес речь, в которой я призывал их не лениться, а читать армейские приказы, там иногда интересные вещи пишут. Они ничего не поняли, а я и не настаивал. В отличие от них я не ленился это делать. Как правило, в этих приказах пишется куча всякой ерунды, перечисляется масса обязанностей и требований к их выполнению. Это я все пропускал, а вот в конце приказа есть раздел о пряниках, которые могут получить наиболее усидчивые и послушные мальчики. Вот я и вычитал в одном из них о дополнительных 15 днях к отпуску. А все обязанности по выполнению этого приказа сводились к тому, что нужно было раз в год написать бумажку объемом в пару тройку страниц, да и ее, что бы не мучиться, списал с предыдущей, поменяв только даты. Конечно, мне до сих пор стыдно за то, что я вместо многотрудной военной службы сачканул, но что поделаешь. Сейчас бы я так не поступил. В молодости мы слишком ветреные. Но ведь с другой стороны кто-то должен отвечать за безопасность. Всем известно, что безответственность разлагает общество.
Моя жизнь в киноискусстве
Начну издалека. После окончания Техноложки я по распределению должен был поехать в Среднюю Азию на двухгодичную службу в чине лейтенанта. Другие распределения по гражданке были хуже, и срок отработки был три года, которые требовалось обязательно отбыть по месту распределения, если не пробьешь свободного диплома, а это было проблематичным. При моей свободолюбивости сокращение обязаловки на целый год было для меня вполне приемлемым, поэтому я с легким сердцем и прибыл в Бухару. Конечно, пришлось испытать все ужасы «дедовщины», меня как самого молодого лейтенанта посылали за пивом или портвейном, но через пару месяцев я благополучно перешел в «деды» в связи с прибытием из Москвы другого двухгодичника, на которого автоматически перешли мои эти нелегкие обязанности.
В общем, в апреле 70-го я прибыл в часть, и сразу перед нами замаячила интересная перспектива. Это был год, когда цитадель социализма после длительного перерыва посетила холера. Больше всего она затронула Астрахань, но некоторые районы Средней Азии, в частности Каракалпакия, тоже требовали проведения карантинных мероприятий. А служил я в химическом батальоне, который сам Бог велел использовать для таких целей. Поэтому для нас маячила командировка в оцепление. Конечно, условия там предполагались почти адские, жара, грязь, отвратительная вода, но главное Родина зовет, а еще суточные в размере 12 рублей пятьдесят копеек очень согревали душу. Плохо ли утроить свой месячный доход? В 70-м получать более пятисот рублей, это было более чем прилично.
Но все наши мечты, а я был не одинок, развеялись, когда в мае наш батальон загнали на съемки фильма «Гибель черного консула». Снимал этот фильм не «Пармаунт» и не «Метро Голдвин Мейер», а наш родной «Узбекфильм». Была такая киностудия. В год она снимала с десяток фильмов о счастливой жизни узбекского пролетариата и крестьянства. В каждом фильме присутствовала борьба молодых производственников со старыми ретроградами, и обязательно был дедок-аксакал, который мечтал дожить до коммунизма. Этот фильм был про героев революционной борьбы, которой, скорее всего, не было, а была просто резня кланов с победой более наглых и жестоких, одних бандитов над другими. Место действия - Бухарский эмират 1922 год. Фильм, конечно, мура, но его заметно скрашивало мое непосредственное участие в съемках. Отмечаю этот факт при своей природной скромности. Но и отмечу, что роль моя была не самой главной в этом фильме.
В первый день съемок костюмерша Света (вот даже до сих пор помню ее имя) обрядила меня в мундир штабс-капитана Белой гвардии, привесили шпагу и маузер. Вид, абсолютно геройский, несмотря на то, что я играл врага революции. Другими словами самую, что ни на есть контру. Немножко льстило и то, что я из лейтенанта стал сразу штабс-капитаном. Правда, я обратил внимание на то, что мои коллеги не торопились переодеваться для участия в съемке, но списал это на их застенчивость. Через полчаса я понял, насколько они были мудры, а я, дурак, купился на эти побрякушки. Я не учел того, что в мае в Бухаре уже с утра было 37 в тени, а мне предстояло весь день проторчать на этом пекле без всяких укрытий в толстом суконном мундире, обвешенный железками, до которых было просто невозможно дотронуться. Попытка вернуть свой мундир назад не увенчалась успехом, Никто не возвращал мне мою родную лейтенантскую форму, а оказаться голым, в одних плавках, в центре восточного города было неэтичным. Целый день мы маршировали около разрушенной крепостной стены, обливались потом и мучались от жажды. Отцы командиры даже простое питье не организовали.
А мои мудрые коллеги в это время сидели в тенечке, периодически попивали отвратительное, но прохладное пиво или что покрепче и, правда, всячески ободряли меня бедолагу. Им казалось, что этим они поддерживают меня. Но меня еще согревала мысль, что я за свой адский труд в массовке получу четыре рубля за рабочую смену, а это целых три бутылки портвейна и еще на сдачу – плавленый сырок со слезой. И я, представлял, как широким жестом я выставлю на стол угощение, и ребята еще пожалеют, что не поступили, как я. Человека, который страдал ради суровой офицерской дружбы.
Вот такие мысли крутились в воспаленном, кипящем мозгу. Последний удар я получил в конце дня, когда вместе со мной по четыре рубля получили все офицеры части. А чем они занимались, весь день я уже описал. Вместо героя дня я превратился в рядовую шестерку, которую взрослые конкретные пацаны снисходительно допустили в свой круг. Правда, ребята за столом для моего утешения говорили, что я очень здорово играл перед камерой, сравнивали меня с ранним Грегори Пеком или поздним Марлоном Брандо, но я, конечно, понимал, что они несколько завышают уровень моего актерского мастерства.
Одного дня мне хватило, чтобы поумнеть. На следующий день, когда костюмерша Света двинулась ко мне с кителем, я проворно отбежал от нее, Она ко мне, я от нее. Ситуация напоминала сцену в курятнике, когда шустрый петушок (Света) вознамерился осчастливить молоденькую курочку (Вася), а она будучи благовоспитанной девицей в целях спасения своей невинности убегает от насильника. В курятнике чаще всего петушок догоняет курочку, конечно, если у него были серьезные намерения, а в нашей ситуации курочка оказалась шустрее, и поэтому на этот съемочный день я остался в своей лейтенантской форме. Так же весь день, пока солдатики маршировали, сидел в тенечке и умеренно попивал пивко, заработав за это четыре заветных рубля для вечернего банкета.
Бывало, что днем приходилось, не только умеренно, а несколько больше принимать на грудь, это как душа пожелает. Как-то командир части застал меня после неумеренного приема сидящим в кабине автомашины. Ему хотелось, что бы я не сидел без дела, а командовал солдатиками. Но я при полном сознании ни как не мог выполнить его пожелания. Мозги работали, а ноги нет. Мне искренне было жаль его за то, что у него такие безответственные офицеры, имея в виду себя, но встать и двигаться, не мог и только глупо улыбался.
В дальнейшем, чтобы не травмировать легкоранимые души начальства, мы привозили солдатиков на съемки, а после этого сматывались подальше. Вечером самый трезвый из нас собирал у всех офицерские удостоверения и шел получать ежедневную мзду от орденоносной киностудии. Это даже всех устраивало, потому что мы никому не мешали и не путались под ногами, а самое главное то, что не подавали солдатикам дурной пример.
Вот так быстро закончилась моя кинематографическая карьера. Когда просматривали фильм, я засек время своего присутствия на экране. Насчитал четырнадцать секунд, но без моего участия фильм вообще не смотрелся. Это совершенно точно. Конечно, если бы я продолжил участие в съемках, то глядишь, и дослужился бы до роли со словами, например, «кушать подано». Или покричать с экрана Урррра! Но, что сделано, то сделано. Надо было бы вспомнить, что «Искусство требует жертв», а не капризничать – жарко, видите ли, ему. А так понятно, что из-за моих капризов советский кинематограф понес невосполнимую потерю.
Армейские подвиги
Я их в армии много совершил. Вот один из них, но небольшая предыстория. У меня с командиром батальона были свои отношения. Иногда высокие, иногда он непонятно из-за чего крысился на меня, потом снова высокие. А причина была простая. Он слишком любил выпить, даже намного больше, чем я. Любому пьянице нужен хороший собутыльник. Это очевидная истина. В одиночку пьют только уже сформировавшиеся алкаши. Для командира найти в части собутыльника было проблемой. С подчиненными, кадровыми военными не принято было пить, младший офицер, который выпивает с командиром мог загордиться и начать манкировать своими обязанностями. И его сложно придавить. Эта старая армейская традиция и вполне правильная. После съемок исторического фильма, о котором я писал, нас загнали на два с лишним месяца в Самарканд в командировку. Мне там нравилось больше, чем в Бухаре. Рядом горы и воздух намного свежее, и ночью не так душно. Да и город действительно красивый. Было, что посмотреть. Комбат в это время был в отпуске, а когда вышел из него, то командующий округом и его загнал в Самарканд. Вот тут для него и вышел полный зарез. Если в Бухаре у него хватало гражданских собутыльников в городе, то в Самарканде он оказался один. А душа-то просит. И тут он остановил свой взор на мне - лейтенанте двухгодичнике, как понимаете в армии человеком временным. Подходит и задает вопрос, а где здесь есть приличный ресторан, ты, поди все уже изучил. Я, конечно за скромничал, но сознался, да есть вроде один, который можно было отнести к приличным. Я действительно любил этот ресторанчик. Красивые беседочки, увитые виноградом, приличная кухня, тихий, без музыкального гама. Я туда нырял по воскресениям. Набирал газет, брал стаканчик сухого вина, и читал не торопясь, прессу. Публика балдела, во мужик, в натуре дает, сидит в ресторане и … читает. Действительно, было чему подивиться.
Туда я и привез своего командира. Разговор получился неплохой, Он недавно закончил Академию химзащиты в Москве, я оборонный факультет в Питере. Говорили на одном языке и понравились друг другу. На следующий день мне офицерики задают вопрос, это куда ты с комбатом вчера ездил? Ответ, да вы что, ребята. Он меня довез до окраины Самарканда, а сам куда-то смылся. Хорошо же вы обо мне думаете. Комбату доложили, что я не болтун и с тех пор у нас произошла большая дружба. Пьянствовали мы с ним иногда неделями. Инициатором, естественно был старший в нашей очень узкой компании. Правда, изредка он меня тестировал. Как-то на комсомольском собрании, когда меня разбирали за непорядочное поведение, он в наглую заявляет мне, вот ты опять явно с похмела, ну с кем ты вчера набрался. И смотрит, гад, на меня. Ну, я не стал говорить высокому собранию о том, что вы товарищ майор, наверное, забыли, ведь это я с вами вчера назюзюкался, а начал мямлить, что, дескать, пришли ко мне местные ребята, предложили выпить, отказаться - обидеть их, а ведь народ и партия, а также Советская Армия едины. Пришлось поддержать это единство.
Но иногда он меня отодвигал и даже пинал, правда, не слишком сильно. Ну, на то они и командиры. Одна из заповедей. Если командир говорит, что бурундук птичка, то так он и есть. А теперь о подвиге.
Я уже отслужил год и, как порядочному человеку мне был положен законный отпуск. Я и заикнулся на эту тему командиру батальона, но не учел того фактора, что у него было дурное настроение, ему надо было на ком-то отыграться, а тут как раз я и подвернулся. Пойдешь в декабре. Сказал, как отрезал. Апеллировать было абсолютно бесполезно, Сказано было публично. Дело было в конце июня. Любому понятно, что отпуск в декабре значительно уступает по возможностям нормально отдохнуть июлю или августу, да еще и дожить до него надо. Ну, ладно декабрь, так декабрь, еще посмотрим. Плохо вы меня знаете. Нормальные герои, как известно, всегда идут в обход. Ситуация складывалась по классической армейской присказке:
Солнце светит и палит
В отпуск едет замполит.
Кто там едет после всех
Ну, конечно, зампотех.
Как раз моя должность и именовалась – помощник зампотеха батальона.
Через недельку на офицерском собрании встал вопрос об организации освещения на полигоне, который находился в паре десятков километров от города, где располагалась наша часть. Это была застарелая головная боль командования части. Нужно было в полуразвалившемся сарайчике вырыть котлован, залить кубов 10 бетона под фундамент дизель-генератора, восстановить стены и крышу. Так же протянуть электролинию и развесить фонари по периметру. Работы более чем достаточно. Тут – то я и предложил свои услуги, поставив условие, что как только я включу освещение, то на следующий день ухожу в отпуск. Комбат радостно рассмеялся и заявил, что если мне крупно повезет, то я успею сходить в отпуск в декабре. Решение это записали в протокол. Командир был доволен, что теперь есть, кого пинать, а когда срок будет сорван, то и выспаться на незадачливом лейтенантике.
Условия выполнения работы были достаточно простые - стройматериалов тебе не дадим, солдатиков для работы тоже, а в остальном предоставим полную свободу. Вообще – вот тебе Вася «рупь», гуляй на него, но не шибко транжирь. Не даете? Ну, и не больно хотелось. Дадите, а потом начнутся попреки.
Много говорят о солдатской смекалке. Об офицерской меньше. Но в Бухаре, в которой старики еще помнили, как Буденный гонял их по пустыне, записав, всех в басмачи, уважение к офицерскому погону сохранилось. Раздобыть десяток кубов щебня не представляло труда. Кучи его валялись по всем стройкам. Достаточно было вежливо попросить. Немного отвлекусь. Потом, когда на гражданке работал в строительстве, я узнал про красноту в бухгалтерской отчетности. Красными строками в отчетах выделялся материал, который уже давно списан, а он фактически лежит или на складе или на объекте. Те не мерянные объемы приписок, процветавших в советские времена, и давали эту кумачевую окраску в отчетах. Поэтому для строителей лишний материал был не меньшей головной болью, чем недостача, потому что любой ревизор, увидев это революционный цвет в бумагах, моментально начинал задавать неприятные вопросы, а мог и накопать столько, что мало не покажется. Так что, забирая щебень, я невольно помогал ребятам обрубать концы. А вот с погрузкой возникла небольшая заминка. Почти, как у товарища Сухова. Экскаваторщик отказался бесплатно грузить. Платить даже трояк я отказался по принципиальным соображениям. Кто-то же должен был остановить коррупцию в братской союзной республике. Будучи человеком не скандальным я ему вежливо объяснил, что сейчас я привезу сюда пяток солдатиков с лопатами и прикажу им в такую жару накидать мне в ручную десяток кубов в машину. Они, конечно, будут выполнять приказ, но когда ты им откажешь в помощи, то мордобой я остановлю только через две, три минуты, а может и через пять после его начала. Он явно представил обрисованную мной мизансцену, ругнулся и пообещал загрузить бесплатно хорошему человеку. Имел в виду он, скорее всего меня, так как поблизости других человеков не наблюдалось, тем более хороших. Так что на второй день от старта щебень был на объекте.
С цементом было чуть сложнее. Его и без нас активно разворовывали, поэтому он имел устойчивую цену. Бегать и искать, кто мне без оплаты отвалит несколько тонн цемента, это потеря темпа. А до декабря совсем мало времени, уже начало июля. Поступил проще. На станции, где разгружали цемент, на бетонной площадке лежал 10-ти сантиметровый слой просыпанного вполне приличного цемента. Дождей не было уже несколько месяцев, и поэтому я не слишком сомневался в его качестве, когда пара воинов с вениками и совками тарили его в мешки. Короче, к концу первой недели два основных компонента фундамента были на стройке. Третий компонент – вода была в десяти метрах от объекта в протекающем канале. Единственное, в чем меня не ограничивали, это транспорт.
Как и было обещано, солдатиков среди рабочей недели мне не давали. Ну, ничего, есть воскресенье. Но как заставить ребят поработать в воскресенье? А я и не заставлял. Я просто утром после завтрака приходил в часть и просил дежурного построить батальон. Мне не отказывали. Кажется, среди офицеров был устроен тотализатор на срок, когда я сдам объект. Какие были ставки, не помню, но то, что были это точно. Так вот, когда батальон строился, я задавал всего один вопрос, а не соблаговолят ли уважаемые военнослужащие вместо увольнения в город поработать со мной на полигоне. Если таковые имеются, то три шага вперед. Так вот четыре воскресения подряд весь батальон до единого делал эти шаги. Пятого воскресенья просто не понадобилось, объект уже был готов. Ну, столько мне было не нужно, и я шел мимо строя, отбирая самых достойных. Из выбранных воинов, я формировал бригады. Вот перечень бригад. Бетонщики, плотники, повара, землекопы, электрики, рыбоводы, разведчики. Первые пять бригад понятно, чем занимались, а вот рыбоводам я вручал «удочки», такие небольшие железки, в которых было грамм по 80 тротила. Кинул в канал, подождал немножко, замкнул концы на аккумуляторе, и почти полведерка рыбы у тебя. У разведчиков обязанности были немного шире. Мы их высаживали около садов и огородов и там они помогали убирать урожай, правда, без оповещения хозяев. Но если учесть то, что львиная доля овощей и фруктов в те годы все равно просто сгнивала, то мы себя считали просто спасителями выращенной продукции. Не пропадать же добру. Кроме того, они должны были взять «языка», что они и делали. Правда «языки», то есть куры со свернутыми шеями были не особенно разговорчивыми, но и с несвернутыми шеями у них трудно было выпытать какой-нибудь военный секрет. Чего с них взять, курица она и есть курица, только в суп и годится.
Так что командир ошибался, когда спрогнозировал сдачу объекта под Новый год. Я его понимал, что если бы он взялся за это дело на тех условиях, которые были поставлены мне, то действительно лампочки Ильича бы зажглись под бой курантов. Мне хватило четырех нормальных рабочих дней (с девяти до трех часов) дружной работы. Ребята знали, что их никто не будет шпынять. Ни какой дедовщины. Я выбирал, не обращая внимания на срок службы. «Деды» работали намного лучше «салаг» и никого это не огорчало. После работы устраивался отличный обед. А это заслуга поваров, рыбоводов и разведчиков, которые так же работали после выполнения своего профильного задания. Потом все дружно вспоминали, как они были на пикнике со мной и не помнили адскую жару (за 60 на солнце), трудную физически работу. Про лопаты забыли, а вот как купались, и что кушали, помнили. И вспоминали добром. Так что когда я ровно через месяц на очередном офицерском собрании попросил направить приемочную комиссию на полигон, то командир сначала все это воспринял как неудачную шутку, но я то не шутил. Вот и пришлось ему ответить за базар. Свет на полигоне – Васятку в отпуск. А если учесть, что отпуск у меня получился больше двух месяцев, то и жизнь показалась мне совсем налаженной.
Второй подвиг
Я уже отмечал, что внимательное чтение приказов в армии приносит в большинстве случаев большую пользу, и поэтому не ленился их пролистывать. Надвигался «дембель», и в одном из приказов я увидел таблицу временных нормативов на сдачу должности по увольнению в запас. Так вот я выяснил, что моя должность помощника заместителя командира по технической части, в просторечьи помощника зампотеха батальона предполагала сдачу обязанностей целых 15 дней, в то время как обычный зампотех роты освобождался от своих нелегких обязанностей в течение трех дней. Естественно, мне захотелось переквалифицироваться в зампотехи роты, а тут и случай представился. Предстояли большие учения с выездом на полигон под Ашхабад. До учений оставалось меньше двух месяцев, а техника была в полном развале. Особенно в первой роте, где недавно сменился командир, а зампотеха перевели куда-то на повышение. Из двадцати пяти машин заводилось от силы семь- восемь. Остальные упорно не желали двигаться, сколько их ни стыдили, и сколько ни просили. Хотя, конечно, и их можно было понять, как же завестись и ехать, когда что-то внутри сломалось, и нет запасных частей, с которыми в советские времена были вечные проблемы. Водительский состав был из местных и в подавляющем большинстве случаев права получал по бартеру на барашков.
Вот в такой ситуации и была подана мысль командиру, что готов послужить Отечеству на ответственной должности зампотеха роты. Командование пришло в восторг от моего предложения, но не потому, что верило в мои способности, а потому, что теперь появлялась фигура, на которую можно будет вешать всех собак. Основания для их сомнений, конечно, были. По образованию я химик, с техникой особо не сталкивался. А у меня помимо сокращения сроков сдачи должности было простое желание проверить себя на будущую профпригодность и доказать, что я не такой уж пропащий. Я действительно не очень разбирался в технике, но зато я хорошо знал, как можно реанимировать дохлые механизмы.
Сначала мне пришлось сдавать свою должность. Преемником мне назначили такого же двухгодичника Юру из Москвы. Конечно, мы были друзьями. Предстояла передача трех складов – артиллерийского, инженерного и химического имущества. Перед началом этого процесса я произнес речь примерно такого содержания. Юра, я точно знаю, что я ничего не воровал. В те времена среди офицеров это было не принято и даже считалось дурным тоном торговать казенным имуществом. Второй человек имевший доступ в склад - срочник, сержант Витя Хурчак был честнейшим парнем. С артиллерийским складом в то время шутить было опасно, поэтому там до последнего патрончика был полный ажур. Среди остального имущества было несколько дефицитных вещей, которые имели высокую цену на гражданке. Особенно гонялись за офицерским противохимическим костюмом Л-1. Это мечта браконьера. В нем можно было в любое время года ходить по грудь в воде. Но по этой позиции был налажен учет и всегда имелся запас после списания очередной партии. Поэтому я дал слово джентельмена, что у меня все в порядке. Юра тоже был джентельменом и поверил. Ну не пересчитывать же нам противоипритные портянки. За стаканчиком я ему объяснил, что за оставшееся время службы он должен найти среди офицеров преемника-джентельмена, который у него так же примет вверенное имущество. Поэтому для всего командования части мы две неделя якобы передавали материальные ценности и нас особо никто не отвлекал. Баллончик пива или пару портвешков скрашивали наши суровые будни. Жары уже не было и не возбранялось даже немного вздремнуть на рабочем месте, что мы и делали в дальнем углу склада.
После перехода в роту я поставил несколько условий командиру. Это закрепленный транспорт и главное – я имел право забирать на мое усмотрение несколько человек с армейских сборов, которые проводились в нашей части. Это так называемые «партизаны». В Бухаре в те годы был всего один хлопкоочистительный завод и, почему-то огромное количество автобаз. Вот шоферов с этих баз и призвали с гражданки на пару месяцев на военные сборы. Без этих сборов я бы не рискнул высовываться со своим предложением. Среди них были даже заведующие гаражами. На этом и был построен мой расчет на успех. Последним условием было то, что я даже теоретически к концу рабочего дня не мог быть трезвым. Комбат это понимал и обещал не казнить за это явное нарушение дисциплины.
День начинался с того, что я заходил на сборы, показывал пальчиком на тех, кто мне нужен и потом шел с ними в парк. Выбиралось три четыре машины. По ним проводился консилиум профессионалов. Бегом составлялась дефектная ведомость на каждый механизм и после этого мы ехали на местную автобазу. При нашем появлении всегда раздавался радостный женский вопль – Ой солдатики приехали. Наверное, так же радовались в селах после войны, когда солдаты возвращались с фронта домой. Не важно, что без рук, без ног. Важно, что главная деталь при нем. Я имел в виду, конечно, голову, а вы, что подумали? Нас усаживали, как дорогих гостей, стол накрывался, работа могла подождать. От работы, как известно кони дохнут. Да и убежать в лес она не могла, как тамбовский волк. Посылались гонцы в ближайший магазин и начинались умные разговоры. Мои попытки заикнуться о запчастях пресекались на корню. Нет, ты сначала уважь дорогих хозяев, а потом заводи разговоры про деталюшки презренные. Тут тебе не Европа халдейская, понимай, в какой ты стране живешь. Приходилось понимать. Часа через три накормленные, напоенные, затаренные дефицитом начинали откланиваться. Нас, как правило, долго не отпускали, ну прямо, как столичных актеров со сцены в провинциальном театре. Тиражировались «посошки», вспоминался какой-нибудь тост, который забыли произнести во время основного пленарного заседания. Таких посещений в день можно было позволить не больше двух, третье было уж слишком.
На следующий день мы подходили к машинам и быстренько ставили нужные детали, заводили, немножко гоняли их по парку, и после этого я опечатывал ее своей личной печатью. Доблестному водителю под страхом помещения на гауптвахту или отрывания неких выступающих частей тела запрещалось до учений подходить к механизму ближе, чем на десять метров. Только так его можно было сохранить в целостности и сохранности до нужного момента. Таким образом, через пару недель у меня осталась только одна мертвая машина, у которой «стуканул» двигатель, остальные, хоть сейчас в бой.
Успехи у моих коллег были намного скромнее. Когда я доложил на собрании, что у меня почти стопроцентный выход, комбат был вынужден даже похвалить, но не преминул намекнуть, что посмотрим еще, как все будет на учениях. За это я был абсолютно спокоен. В моих двух железных ящиках, которые я приготовил для выезда, дефицитнейших узлов и агрегатов, было в разы больше, чем у всего остального батальона.
Хоть мы и жили в одной стране, но подходы к изысканию дефицита были диаметрально противоположными. В России, пока ты не выставил на стол, не жди ничего. В Узбекистане, пока тебе не выставили, тоже не жди. Прав был, конечно, товарищ Сухов когда говорил, что – Восток, дело тонкое. Действительно тонкое. И что лучше, даже не знаю. Но, согласитесь, пожалуй, что намного приятней, когда тебя угощают, да еще от чистого сердца.
Армейские будни
То, что пришлось делать на учениях, подвигом не назовешь. Обычные армейские будни. Во время учений машины, конечно, сыпались. Причина в безголовости водителей, да и техника была действительно изношена. Но два заветных металлических ящика с дефицитными запчастями делали свое дело. Моя рота на сборах смотрелась неплохо. Правда, настал момент, когда и мои ресурсы были исчерпаны. Полетело полностью сцепление на одной из машин. До конца учений ее пришлось бы таскать на буксире. Тут старшина роты вспомнил, что у него есть, какое-то шапочное знакомство с техником воинской части в Ашхабаде. Поставив комбата в известность, мы тронулись со старшиной в Ашхабад, без особых надежд на успех. Причина нашей безнадеги была вполне банальная. У нас не было даже чекушки для бартера и, хотя Ашхабад находится на Востоке, но ехали – то мы к русскому старшине, и не без оснований полагали, что здесь при высоких отношениях договаривающихся сторон будут действовать российские традиции. Так оно и вышло. Нашли мы этого старшину. Начали канючить, напоминать о помощи сотоварищам, о боевом братстве, но он, видя, что на столе не появляются заветные емкости, долго кочевряжился и вообще вел себя, как богатый родственник, принимающий голь перекатную и считал, что мы должны были радоваться самому факту, что он уделил нам несколько минут своего драгоценного времени. Мы даже пообещать ему не могли, так как через пару недель возвращались домой в Бухару.
В конце концов, он сжалился и милостиво отвалил нам корзину сцепления. Не новую, но в рабочем состоянии, что вполне нас устраивало. Я обратил внимания, что в дальнем углу его склада лежала раздаточная коробка на ЗИЛ 157. Дефицит из дефицита. Спросил, чего это она валяется. Да вот приготовили в капиталку. А она рабочая? Да вполне. А не распространится ли его щедрость, и на сей замечательный агрегат? Тут мне объяснили, что рыночная цена одного сцепления не меньше одного литра, а уж целый агрегат потянет на треть ящика. И еще напомнили, что не плохо бы было иметь совесть. С этим тезисом мне, конечно, пришлось согласиться. На этом и расстались.
По закону подлости через пару дней на моей машине полетела раздатка. Ремонту она не подлежала, так как был пробит чугунный корпус. Я доложил комбату, что если он расщедрится хотя бы на пару литров любимого русского напитка, то можно было бы выцыганить эту железку. Комбат хорошо понимал ценность моего предложения, но сделать ничего не мог. В полковой кассе давно был ноль. Запасы горячительного напитка были исчерпаны на первой неделе сборов, а сейчас шла уже третья.
Стратегический запас чистого спирта в химической лаборатории был изъят в начале сборов из простых соображений – не допустить его хищения младшими офицерами. А что бы полностью исключить такую возможность, все было выпито старшими. Нечего вводить в искушение шустрых лейтенантиков. Действие, конечно, разумное, от них всегда можно ожидать чего угодно. Пришлось по сожалеть, что не получается с раздаткой, но не смириться.
Подошел наш престольный праздник – 23 февраля. Более отвратительной ситуации, встреча такого праздника на сухую, было сложно представить. Но тут нам улыбнулась удача. Подходит мой приятель Юра и радостно докладывает, что он встретил своих земляков москвичей из другой части и подстрелил у них 10 рублей. В те времена – целое состояние. Мы рванули в офицерскую столовую и устроили загул. Бутылочка Столичной и полноценный ужин нам обошлись в пять рублей. Оставалось еще пять. И тут я предлагаю Юре пустить эту пятерку в оборот. Я обратил внимание на то, что в офицерской казарме шла игра в карты на деньги. В одном углу в очко, в другом в преферанс. Нужно отметить, что во время учебы в институте на преферанс я потратил время соизмеримое со временем на учебу. В результате, я все-таки получил без особых проблем диплом, а по преферансу входил в первую десятку игроков по институту. Играли в казарме «Сочинку» по копейке и при своей квалификации я выиграл в первом сете шесть рублей. С одиннадцатью рублями можно было и в очко поиграть. Там ставки были выше. Играли до полуночи. Был момент, когда в моем активе оставалось всего пятьдесят копеек, но я не сдавался. Кончилось дело тем, что проснулся в другом крыле казармы какой-то полковник, увидел непорядок, то есть азартную игру среди низших чинов, подошел и отобрал карты. Для меня это был самый удачный момент. В моем кармане лежало целое состояние - больше сорока рублей. Куда там Абрамовичу со своими яхтами и Челси.
Утром я доложил комбату, что готов ехать за раздаткой, а на вопрос – откуда деньги, сознался, что выиграл в карты. Комбат с восхищением обозвал меня проходимцем и с удовольствием благословил на выезд. У нас теперь было полное основание предстать пред светлыми очами нашего ашхабадского друга. Из бедных родственников мы превратились в благородных меценатов, готовых спонсировать встречу старых друзей. Звон стеклянной посуды сразу вдохновил его на щедрость. Раздатка тут же благополучно перекочевала в наш УАЗик, после чего мы сели за стол. Прогнозируя состояние нашего друга после застолья, мы на всякий случай записали его адрес для доставки. Понятно, что друзей не бросают на улице. Меня поразило, что это дохленький мужичек выпил раза в два больше, чем мы вдвоем со старшиной, хотя в этом деле сами не были хилыми ребятами. Доставку его тела домой выполняли втроем, пришлось подключать водителя. В часть мы вернулись «со щитом» с самым великолепным настроением. Впереди у меня были батальонные учения с последующим «дембелем». Стоило порадоваться жизни.
Огнеметчик
Осенью у нас намечались окружные учения, а весной в часть пришли огнеметы. Для чего не понятно, но мое дело маленькое – пересчитать и оприходовать на склад. Офицеры в курилке немного посудачили про это событие. Кто-то слышал, что их снова ставят на вооружение после консервации их в начале пятидесятых. Причина – «израильская военщина, известная всему свету», как писал опальный поэт Александр Галич, вполне успешно применила танковые огнеметы в войне 1967 года. Выкуривала из окопов своих противников. Может быть, была и другая причина, и поэтому штук тридцать стволов новеньких тяжелых пехотных огнеметов спокойно улеглись на моем складе до поры до времени.
Время это наступило перед окружными учениями. Поступила команда взять на них огнеметы. Ну, если командир говорит, что бурундук птичка, а крокодилы летают, только «низенько», то подчиненному нужно не оспаривать такие очевидные факты, а соглашаться. Оспаривать – себе дороже. Поэтому загрузили в одну машину огнеметы, во вторую накидали все остальные прибамбасы: огнесмеси, загустители, прочие фитюльки и тронулись на учения. Двинулись к афганской границе в предгорья Памира.
И тут у командования встал вопрос, кому поручить это ответственное дело - пальнуть из всех стволов в последний день учений. Опыта ни у кого не было. Загружать взводных было негуманно, у них и так своих забот хватало. Это мне со своими железками было легко. С железками никаких политзанятий не нужно проводить. Лежи себе на складе, жди своего часа, только не теряйся и не пропадай в нужный момент. Поэтому на вопрос командира, кто возьмется, я и предложил свои услуги. Двигало мной простое любопытство, получится или нет? А, кроме того, в химики я пошел по призванию. На самом первом уроке химии учительница нам показала реакцию получения пороха. У меня глаза на лоб, в тот же день навел шмон в школьной лаборатории и масса пробирок, склянок и реактивов перекочевала в мой сарай, где я и обустроил свою лабораторию. Слава Богу, что там ничего не взорвалось и не сгорело. Так что тяга ко всяким опытам у меня прослеживается с детства, и упустить такой момент "на войне" было просто неразумно.
Первый выстрел произвели на очередной дневке. Впечатление, скажу, ой-е-еййй.
Струя огня диаметром три-четыре метра на расстояние почти 200 метров. Я специально залез в Интернет, что бы убедиться, не выдаю ли я, каких ни будь военных секретов. Не выдаю. В Интернете все описано, так что, ко мне претензий прошу не предъявлять. Пальнули еще несколько раз, поняли, как это делается и в районе учений начали готовить позицию. Дело оказалось не легким. В каменистой почве нужно было пробить траншейки, в торцевой стенке которой требовалось установить надежный упор. Ведь с какой силой струя вылетает из огнемета, с такой же силой и должен работать упор. Законы физики не отменишь простым распоряжением начальства. Помощников мне дали немного, так что пришлось и самому поработать лопатой и ломом. Дня через два позиция была готова. Осталось ждать своего часа. За нашей спиной возвышался приличный холм, на котором и располагалось начальство округа, включая командующего. Намечалась ночная танковая атака, и мы со своей позиции должны были дать залп из тридцати стволов. До этого мы стреляли только днем, и я только мог предполагать, как это будет выглядеть ночью. Сразу скажу, что любые предположения блекли на фоне того, что мне пришлось увидеть. Меня очень порадовал тот факт, что я был позади линии огня, а не перед ней. С высоты холма это было еще более фантастическое зрелище.
После этой стрельбы меня явочным порядком нарекли главным огнеметчиком округа и начали гонять с моим оружием по всем показухам. Расскажу про одну. Послали меня на химический полигон под Ашхабадом, где проводились сборы старшего офицерского состава. Дело привычное, только если первая стрельба была осенью и ночью, то эти стрельбы проводились летом при температуре не холоднее + 44 градуса по дедушке Цельсию в тени. С естественными облаками в это время была напряженка. Пришлось делать свои, искусственные. Выливали на бугорке с подветренной стороны бочек пять огнесмеси, поджигали. Дым закрывал солнышко минут на сорок. Потом повторяли. Какая ни на есть, а все-таки тень. На солнце было далеко за 70. Вторая проблема, которая нас поначалу озадачивала. Выстрел с помощью штатной огнесмеси на ярком солнце не впечатлял. А надо же порадовать и позабавить полковников и генералов. Они же тоже когда-то были детьми. Пришлось поэкспериментировать. Стрельба на чистой солярке с загустителем давала много дыма. Начали делать коктейль из огнесмеси и солярки, чтобы с дымком и с огоньком. Классическим методом тыка вышли на оптимальный состав. Отцы командиры были вполне довольны.
Вообще служба в химбате имела некоторые преимущества. Выше уже описан эпизод про облака. Особенно это было актуально при службе на знойном юге. С водой тоже у нас никогда не было проблем, хоть залейся. Бедная пехота бегала к нам, чтобы наполнить фляжечку, а мы в это время могли позволить себе разнообразные водные процедуры. Свинчивали горловину на водяной автоцистерне и, пожалуйста, бассейн на колесах. Показалось не комфортным купание в бочке, никто не запрещал нам развернуть полноценный резиновый бассейн, бухнуть в него кубов пять воды и плещись, сколько хочешь. Но самая лучшая водная процедура была тогда, когда возникала необходимость на южном солнышке одеть прорезиненный костюм противохимической защиты. Тридцати секунд хватало, чтобы остальная солдатская форма требовала отжима. Вот в таких радостях и проходила служба.
Забор
С этим обычным инженерным сооружением из штакетника высотой всего с полметра случилась такая история. После института я служил в химбате Туркестанского военного округа, который мы именовали для солидности, как Группа советских войск в Узбекистане. Обычный офицерский треп в курилке, при котором младший лейтенант Расулов, по национальности азербайджанец, вышедший в офицеры из сержантов после двухмесячных курсов перед окончанием срочной службы, обмолвился, что у него уже давно стоит двадцатилитровая бутыль с замечательной вишневой наливкой, которую изготовила его мама. Ну, стоит и пусть стоит. Вот если бы означенная бутыль уже стояла перед группой бравых офицеров, то тогда еще можно было подумать, а что с ней делать? То ли просто полюбоваться на нее, то ли погладить или протереть влажной тряпочкой от пыли? А в сложившейся ситуации, о чем здесь можно говорить, о виртуальной емкости с виртуальным содержимым? Расулов был неплохой парень, но у него был некоторый дефект в воспитании, он на дух не переносил спиртные напитки. В среде младших офицеров это был явный недостаток, в отличие от командования части и замполита, которые вечно приводили его нам в пример. Он упрямо избегал частых офицерских посиделок после тяжелого трудового дня, а если и присутствовал, то в роли статиста. Максимум, что он мог себе позволить, так это пригубить глоток портвешка, чтобы уважить братьев по оружию. По хорошему его надо было занести в Красную книгу, как вымирающий вид. Действительно, не пьющий лейтенант, это было что-то, настоящий раритет.
Повторяю, что был он все-таки неплохим парнем, а его причуды, диссонирующие с обычным поведением офицерской братии, прощались. Ну, что взять с убогого? В конце рабочего дня при последнем перекуре Расулов неосторожно произнес фразу о том, что нужно сегодня взять пару солдатиков, чтобы поправить забор около его дома. И сразу услышал возмущенный хор всех офицеров. Как это солдатиков, разве можно отвлекать военнослужащих срочной службы от выполнения святого воинского долга, сиречь – мести плац, красить траву, заборы, бордюры и главное, подрывать боеспособность воинского соединения. А вдруг какой супостат нападет, покусится на наши священные границы. Ведь пелась даже песня в те годы «…думаш дремлет Пентагон, нет, не дремлет. Он не дремлет мать его, он на стреме…». Да что, у нас самих рук нету? Да мы, да нам, да вообще можем четыре раза разобрать весь твой забор, и пять раз восстановить. Будет лучше новенького. Да разве можем мы товарища по оружию оставить одного в такой беде? Плохо же ты о нас думаешь. Офицерский энтузиазм подогревался воспоминанием о неприкаянной двадцатилитровой емкости с чудесным рубиновым напитком. Отказаться от такого бескорыстного предложения было просто не прилично, и Расулов в расстроганных чувствах, ничего не подозревая повел всю офицерскую шайку к своему дому.
Предварительный осмотр потенциальной стройки подтвердил, что действительно пару секций забора немного покосились, но малый объем работ и послужил обоснованием, что мы запросто все успеем сделать до конца дня. А сейчас не мешает, и обмыть этот подлежащий восстановлению забор. Ведь нигде в уставах прямо не сказано, когда следует обмывать знаменательное событие, до или после трудового подвига. А раз не запрещено, то, следовательно, разрешено. Это очевидная истина для любого даже начинающего юриста.
Первый заветный тост всех офицеров в те времена – «Чтобы забор стоял и деньги были». Его пришлось немного переиначить, потому что мама Расулова присутствовала при первом тосте. В оригинале вместо забора использовалось название некоей изредка встающей части мужского организма. Второй – «За боевое братство». Потом они пошли уже без счета, за хороших людей, которых так мало осталось, включая производителя этого волшебного напитка. Действительно, обычная присказка – «Первая колом, вторая соколом, третья мелкой пташечкой» здесь совсем не подходила. Надо признать, что напиток был просто великолепный, и крепость его была вполне приличной. Главное никаких колов и соколов. Все рюмочки мелькали только симпатичными пташечками. К концу вечера целая стая пташечек на каждого участника застолья сделала свое дело. О заборе вспомнили только тогда, когда стали расползаться. Он, конечно, оказался препятствием, которое нужно было преодолеть. При преодолении повалили несколько секций и, естественно, на восстановление сил уже не было. Опустевшая бутыль несколько приглушила трудовой энтузиазм, с которым компания двигалась к объекту в начале вечера.
На следующий день Расулову пришлось поступиться своими принципами и пойти на небольшое административное правонарушение, все-таки пригласить солдатиков на восстановление последствий парадного разъезда госп…, вернее товарищей офицеров. Ну, на это начальство не особенно реагировало. Мелочь. А слова забор и вишневка долго вызывали приступы хохота среди младших офицеров воинской части и недоуменные взоры начальства. Чего здесь смешного? Действительно, вместо того, чтобы хохотать, ходили бы лучше строем.