История одной семьи
Еще накануне приезда Кузнецова деревня узнала,что магазин скоро откроют и с нетерпением ожидала этого часа. Люди ждали муку, самый нужный товар после соли и спичек. Печь свой хлеб было необходимостью. Без хлеба жить было голодно. Тем более после хрущевских постановлений о принудительном сокращении площадей приусадебных участков и поголовья скота.
Картошка кормила, но без хлеба сытости нет. В деревне была хлебная лавка, но она лишь дразнила аппетит -- на одного покупателя отпускали два килограмма белого хлеба. Хлеб резали и взвешивали на весах-уточках с гирьками, люди внимательно следили за тем, чтобы хлеб взвешивали до грамма, не терялся ни один кусочек. В дни привоза очередь занимали с раннего утра и рассасывалась она только после обеда. В толпе стояла ругань, толкотня. Белый хлеб из совхозной пекарни был лакомством и ни в какое сравнение не шел с хлебом городским, в который подмешивали гороховую и кукурузную муку. Его выпекали большими буханками, на разрез он был великолепного белого цвета, мелконоздристый, ароматный. Таня давно не видела такого хлеба, -- только в детстве, его называли ситным. Но хлеба не хватало.
Как только Степан начал торговлю, народ ринулся за мукой. Брали по пол-мешка, такую норму он установил. Таня завела тетрадку, где отмечала, кто, когда и сколько муки взял, чтобы муку не скупали спекулянты. Чужим муку не отпускать, решил деревенский сход. Ограничили продажу постного масла и сахара -- по килограмму в руки. На сливочное масло ограничения не установили -- его и так брали не больше 200 граммов, уж больно дорого. Популярностью пользовались смалец и маргарин. Мясом не торговали. Зато в изобилии было дешевой кетовой и осетровой икры и крабов в баночках. Пылился на полках сок в трехлитровых банках. Продавались разнообразные компоты, сгущенка, кофе и какао со сгущенным молоком. Гречку, манку, рис и другие крупы отпускали без ограничений. Пользовался спросом плиточный грузинский чай.
Раскупали пластами мороженую рыбу. Расколоть эти пласты не было никакой возможности, хочешь -- бери, не хочешь -- жди, пока рыба оттает. Таня все руки исколола морским окунем, который Степан привозил из города чаще всего.
Дразнящий запах маринованной селедки стоял в магазине, смешиваясь с другими сильными запахами -- конфет, кофе и постного масла. Примешивался к нему и свежий запах фруктов -- яблок и апельсинов.
Как большинство сельских магазинов, этот был поделен на две зоны -- продуктовую и промтоварную. Была в продаже скобянка -- замки, косы, лопаты, гвозди и прочие товары, необходимые для дома. Стояли в углу ведра, тазы, чайники, котелки, тарелки, кружки. Был закуток с одеждой -- пальто и шапками-ушанками. Это был большой сельский магазин, вокруг которого кипела жизнь, совсем не такая, как в буфете с пивом и пирожками. Сюда Степан тоже привез бочку пива, но кружки как-то быстро растащили, и пиво покупали в бидоны и трехлитровые банки. Из таниной жизни исчезло то, что называют культурой торговли, когда она в белом фартучке, с кружевной наколкой стояла за прилавком буфета, и в ее распоряжении были грузчики. Встав за прилавок сельмага, она вначале облачилась в белый халат, но скоро заменила его синим, -- белый не настираешься. Ей самой приходилось таскать тяжелые ящики с консервами, резать кубы перемороженного масла и комбижира, которые превращались в гранит, раскалывать замороженную рыбу, перекатывать бочки с селедкой, ворочать мешки с крупой. Мужиков -- Степана и Михаила -- не дозовешься, управлялась чаще всего сама или с Шурой. Помогали ребятишки, которые после школы вертелись в подсобке. Утомившись, они ложились на полки для товара и ждали, пока Шура помоет полы и закроет магазин.
К магазину притерпелись. Кое-как обжились и в домишке. Таня вспомнила науку быстрой растопки печки сырыми дровами, когда они трещат и фыркают, готовые выпрыгнуть из топки, научилась не пропустить момент, чтобы вовремя закрыть заслонку -- закроешь рано - угоришь, поздно -- выпустишь тепло из дома. Оказалось, что в этом невзрачном сооружении неплохая духовка. Конечно, не такая, как в русской печи, но вполне годная для приготовления еды. Таня законопатила щели, в домишке стало теплее. Часто гас свет, сидеть приходилось при свечах, но и к этому неудобству привыкли.
Очень понравился новый дом коту Кузе. Здесь была масса мышиных ходов с дразнящим запахом -- раздолье для кота. Дом стоял на окраине деревни, за ним были огороды, а еще дальше -- чистое поле. Вечерами, когда в трубе завывала вьюга и было бесприютно и тоскливо на душе, кот ложился к спящим детям в кровать и заводил свою песню. Его присутствие успокаивало, когда Тане не спалось.
А не спалось ей все чаще. Не проходило недели, чтобы Кузнецов не напивался. Он отвозил в город выручку и возвращался с товаром. Это были самые тревожные дни. У Степана началась новая жизнь, где он получил право лично распоряжаться дефицитными товарами. Кем он был в городе -- незаметным для большинства людей человеком, одним из многих. В деревне - он Бог и царь, ему за мешок муки в ноги кланяются. Кузнецов стал повторять: лучше быть первым в деревне, чем последним в городе.
Однажды в воскресенье, когда дети были на улице, а Степан в городе получал товар, Таня услышала, как кот гоняет по дому какую-то игрушку. Подняла -- это талисман цыганки, оправленный в серебро янтарный камешек. Откуда он взялся, она о нем и думать забыла. Лежал, видно, где-то, ждал своего часа. Ой, не к добру это. В прошлый раз, когда камешек оказался в ее руках, Степана сняли с работы. Что сулит цыганский подарок на сей раз? Она думала о том, как Степан, уже навеселе отправившийся в город, сдаст выручку, получит товар, довезет его до магазина?
Таня с подозрением относилась к водителю --можно ли ему доверять? В ящиках с водкой постоянно не хватало несколько бутылок, как зубов в щербатом рту старика... Как-то она недосчиталась двух ящиков рыбы.
--- Это Шура взяла, -- объяснил Кузнецов. -- Я что, должен тебе обо всем докладывать?
Таня сбилась со счета, сколько продали мешков муки -- записи вел Степан, но он все чаще стал доверять это уборщице, а сам уходил домой, пьяный, спать. Муку отпускали из весового отделения, примыкающего к магазину. Таня не могла видеть, что там делается. А там хранилось много всякого товара. Заходя утром в магазин, Таня уже заставала там Шуру: "Степан Иванович попросил открыть магазин, пока вы детей в школу отводите". Шура, Шура, опять Шура... Михаил и Шура, всегда такие молчаливые и услужливые...Что происходит за таниной спиной, как ведут себя эти совершенно чужие ей люди?..
Как-то, приехав из города, Кузнецов предложил: давай продадим квартиру и купим здесь дом? Таня знала, что хотя их квартира и государственная, есть несколько хитроумных лазеек в законодательстве, которые позволят при желании передать квартиру другим людям. Самый простой путь -- фиктивный брак и прописка. Таня испугалась не на шутку и спрятала подальше ордер.
...Мрачные мысли все чаще посещали ее: ей казалось, что они с Кузнецовым летят в пропасть. Что его пьянка кончится катастрофой -- растратой и тюрьмой. Кузнецов относился к магазинной кассе, как к собственному карману, водку брал без счета, в пьяном угаре раздавал товар под расписки, которые тут же терял. Таня недосчитывалась лопат, замков, посуды, даже банок с соком. Исчез куда-то красивый китайский термос, который она присмотрела для себя. Охотников купить его не было, и вдруг пропал.Таяло на глазах масло, "усушка" и " утруска" приобрели пугающие размеры. Таня пыталась поговорить об этом с Кузнецовым, но он постоянно пребывал в пьяном кураже и твердил одно:
-- Я хозяин, мне и решать, как торговать! Я двадцать лет в торговле! Ты думаешь, мне просто так ходовой товар дают? За подарки! И термос твой я на тушенку обменял -- преподнес жене завбазой.
Устав с ним бороться, Таня решилась на отчаянный шаг -- написала письмо начальству: "Кузнецов пьет, в магазине появляется редко, контроль товарооборота не ведет, берет из кассы деньги, товар разбазаривает. Все идет к тому,что будет большая недостача. Моего мужа онеобходимо срочно отстранить от работы!" В ответ-- тишина. Несколько писем ушло наверх, но они, как в воду канули.
... Развязка наступила неожиданно и страшно. Перед Новым годом
Кузнецов проснулся и понял, что не может пошевелить левой рукой. Она повисла плетью.Через неделю немного отошла, но пальцы по-прежнему не хотели слушаться.
-- Допился! -- решила Таня. -- Парализует тебя, дурака, и будешь, как бревно тут лежать. И кому ты будешь нужен? Я за тобой ухаживать не буду, учти, мне работать надо.
Неделю Степан держался, был напуган. Но как только пальцы отошли, взялся за прежнее. 31 января, когда отгуляли все праздники, и деревня приходила в себя, объевшись пирогов и обпившись браги, Таня нашла Кузнецова дома мертвым. На полу возле кровати стояли две бутылки. Одна пустая, в другой плескалась водка -- Кузнецов всегда оставлял на опохмелку. Вскрытие показало: причина смерти-- инфаркт миокарда.
Таня, как сквозь сон, помнит похороны, лица родственников Кузнецова, вой Колесниковой, упавшей на гроб на кладбище, девочку-подростка, которая тянула мать за пальто: "Мам, хватит, пойдем!" Поминки, прямо там, у могилы, с водкой и пьяными слезами сестер и теток, братанов, озабоченных тем, чтобы помянуть Степана "как следует по -- русскому обычаю".
Маша Калмыкова взяла Таню за руку и увела к себе -- "Не надо тебе тут, они тебя виновной в смерти Степана считают". Помнила Таня тянущую боль в сердце, когда Маша пыталась ее уложить. Маша прикрывала ей ноги и все твердила: "Ты поспи, поспи, тебе надо...". "Тот же диван", -- вспомнила Таня, где она спала, когда приехала из Шерегеша, и где Степан пытался подвалиться к ней под бочок... Как давно это было... Да и было ли? Тот ли человек лежит сейчас в могиле, которого она когда-то полюбила? Тот был, как сокол, с пышной волной русых волос, сероглазый, высокий и стройный, благоухающий "Шипром". А этот -- вечно пьяный, с мутным взглядом, с мешками под заплывшими от пьянства глазами, потерявший не только лоск, но и вид человеческий. Во что превратились его красивые белые руки, которые Таня так любила -- дрожащие, с грязными ногтями, тянущиеся к стакану...
Маша гладила ее по плечам, по голове и утешала: "Ты поплачь, поплачь, легче станет. Не ты первая, не ты последняя." Но Таня не могла плакать. Слез не было. В груди, кажется, все перегорело, высохло.
Заплакала Таня, только когда вернулась в Андреевку и увидела детей. Они спали, прижавшись друг к другу, как щенята, на полу. Шура постелила им у себя, в углу, под теплым боком печки, в комнате нового дома. В доме все было свежим -- стены, окна, двери.
Сиял свежей краской пол,на котором спали дети, было тихо и благостно. "Живут же люди!" - подумала Таня. Слезы лились у нее из глаз безостановочно. Шура сидела рядом и как будто не замечала Таниных слез -- в комнате был полумрак.
-- За детей не беспокойтесь, ехайте себе в город, если надо, -- говорила она. -- Вот только Лена в школу ходить не хочет, Оля ходит, а Лена ни в какую, говорит, дети дразнят. Кто она раньше была -- директорская дочка, а кто сейчас? В деревне всякое болтают, и что повесился Степан Иванович, и что угорел. В школе дети Лену дразнят-- "твой отец сгорел от водки". Что от родителей слышат, то и говорят. Олю я вожу, там первоклашки, они еще не понимают, что к чему, не слушают, что родители болтают. Вы в город вернетесь, или вместо мужа останетесь?.. Только одной вам тут не выжить. Сами видели, какая здесь каторга. Вы и так вон, приехали, как цветочек аленький, а сейчас... -- Шура махнула рукой.
К одной беде прибавилось другая -- растрата. "Закон парных чисел", -- вспомнила Таня. Ревизоры насчитали недостачу -- 400 рублей. Новыми. Огромные деньги! В акте написали: поскольку завмаг умер, возложить ответственность за возмещение недостачи на жену, работавшую продавцом-кассиром. По их логике выходило, муж да жена -одна сатана, раз вместе работали, значит вместе и воровали.
Таня погрузила вещи в кузов машины, посадила детей в кабину к Михаилу и последний раз оглядела домишко, в котором прожила пять тяжелых месяцев. Дом опять оставался сиротой.
--- Кузя, Кузя, -- позвала она кота. Но кот не отзывался.
--- Не ищите, нет его здесь, - сказала Шура. -- Рогдай его порвал. Когда Степан Иванович умер, кот, как с ума сошел. Дети его к нам принесли, а он на собаку кинулся. Возьмите тулуп в дорогу, прикройтесь. В кузове вас продует, не лето. И вот еще -- она протянула пакет с пирогами, завернутый в вощеную бумагу, в которую Таня взвешивала сливочное масло. Вот она какая, Шура, первая пришла на помощь в беде, подумала Таня...
Вернулась домой, в городскую квартиру -- и ахнула! Так вот почему Степан задерживался в городе, когда ездил за товаром. Во всех углах -- пустые бутылки, окурки, на подоконнике -- грязные тарелки, огрызки хлеба. В карты он здесь играл и пил с дружками, поняла Таня. Кое - как навели порядок, Михаил с соседом Колей помогли занести мебель, которую увозили в Андреевку, кровати, диван, стол, стулья, посуду. Разбирались потом до позднего вечера. Приехала Маша, помогла помыть полы, привезла поесть. За этими заботами дети свалились от усталости и уснули. И начались разговоры. Переговорить надо было много. Тане -- про Андреевку, Маше о том, что происходило в городе.
(Продолжение следует)