Путешествие Екатерины II в Крым
Б.Н.Григорьев
По материалам одноимённого очерка А.Г.Брикнера, опубликованного в
«Историческом вестнике» том XXI за 1885 год
Приехав в Россию в качестве невесты в.к. Петра Фёдоровича, Екатерина ни разу её не покидала и все свои путешествия совершала исключительно по России. Она была в Москве, Риге, Киеве (1744), Казани (1767), Прибалтике (1764), Белоруссии (1780), посетила Вышневолоцкий канал (1785), в 1780 году встретилась с австрийским императором Иосифом I в Могилёве и в 1783 году - в Фридрихсхамне со шведским королём Густавом III. В письме к своей шведской корреспондентке г-же И.Д.Бьельке она не без некоторого кокетства сообщала, что никаких планов поехать куда-нибудь за границу она не имеет – ей и так хорошо в России. Она могла бы подумать посмотреть на Англию, если бы она не была так удалена от России.
О поездке на юг России императрица стала думать сразу после присоединения Крыма к России в 1783 году. Намерение совершить эту поездку в 1784 году не осуществилось, и пришлось отложить её на три года, но Г.А.Потёмкин начал приготовления к ней уже в октябре 1783 года. Григорий Алексеевич отправил бригадиру И.М.Синельникову ордер о приготовлении на станциях лошадей, об оборудовании мест для обедов и ночёвок императрицы и её многочисленной свиты.
А.Г.Брикнер в первой части своего объёмного очерка касается вопроса о финансировании путешествия Екатерины. И современники императрицы, и историки небезосновательно обвиняли её в излишней – баснословной – расточительности и игнорировании тяжёлого материального положения своих подданных.
Брикнер разделяет расходы на две части: денежные расходы двора и денежные средства, собранные на пожертвования её подданных. Императрица выделила из средств казны 10 миллионов рублей, но эта сумма оказалась впоследствии недостаточной. Что касается пожертвований от её подданных, то они никем точно подсчитаны не были, но значительно превосходили указанные 10 миллионов и падали в основном на поставку огромного количества лошадей. Для примера Брикнер приводит поездку Екатерины в Киев в 1744 году: малороссийская старшина для проезда её величества выделила на эти цели 4000 лошадей, но из Петербурга сказали, что это число следовало удвоить, да подготовить её 15000 лошадей под свиту императрицы. И всё это ложилось на плечи обывателей.
На отрезке пути в Крым от Кайдак (Запорожье) до Херсона на 25 станциях должно было подготовить 10480 лошадей, 5040 извозчиков и 9636 сёдел. Лошадей и извозчиков собирали не только из местностей, прилегающих к маршруту Екатерины, но и из других, более отдалённых губерний, вплоть до Иркутска. Некоторые губернии, будучи не в состоянии собрать требуемое количество лошадей, откупались деньгами. Сенатору-остзейцу И.Ф.Фитингофу (1720-1792), поставившему лошадей всего лишь на 2 станции, Лифляндская губерния выплатила 45.000 рублей. В Тамбовской губернии (губернатор Г.Р.Державин) решили не требовать от обывателей лошадей, упряжи и извозчиков к ним в обязательном порядке, а разрешили им откупаться от этой обязанности деньгами в размере 19-24 копейки с души.
На отрезок Петербург-Киев предполагалось задействовать около 42000 лошадей, а на остальном маршруте на каждой из станций планировалось сосредоточить от 400 до 500 лошадей. Естественно, на станциях должен был быть заготовлен фураж и предметы упряжи, телеги, повозки и пр. Купцы и мещане должны были поставить 1 лошадь с каждых 30 душ, а крепостные крестьяне – 1 лошадь на 500 душ.
По расчетам прусского дипломата барона Келлера, все российские губернии должны были поставить 76720 лошадей плюс от Екатеринославского наместничества и Крыма 34000, что должно было стоить около 5 млн. рублей. Князь Таврический Г.А.Потёмкин выложил на обеспечение поездки огромную сумму собственных денег и развернул в своём наместничестве гигантскую работу по устройству старых и даже по возведению новых городов. Он сумел поднять на это «богоугодное дело» даже ногайцев и только что ставших русскими подданными крымских татар. Светлейший отдал приказ Синельникову придать Кременчугу вид «столичного города».
Из Киева до Кременчуга путешественница со свитой плыла по Днепру, для чего нужно было подготовить от 50 до 80 галер и посадить на каждую из них по несколько музыкантов. На огромной галере «Десна» в большой столовой Екатерина устраивала обеды. Всего на галерах было перевезено 3000 человек. Потратилось много пороха, чтобы взорвать на пути этой флотилии опасные каменные пороги.
И, наконец, всё вышеперечисленное было необходимо и на обратный путь Екатерины из Крыма в Петербург. После проезда Екатерины в Крым всему гужевому транспорту, ямщикам и извозчикам предписано было вернуться к своим домам, а потом снова собраться для обеспечения её обратного проезда в Петербург. Брикнер указывает на бестолковость губернских администраций в подготовке путешествия Екатерины: например, курских лошадей назначили в Орловскую губернию, а орловских лошадей – в Тульскую. Не дешевле и удобней было бы оставить их на месте?
Далее Александр Густавович в «картинках» описывает приготовления городов и их жителей к встрече проезжающей её величества. Строились триумфальные ворота и галереи, красились и чинились заборы и фасады домов, закупались сукна и ковры для прохода императрицы, готовились кареты и кони, кучера в праздничных ливреях, верховые чиновники для почётного эскорта, палатки для фруктов и льда, плошки и факелы для зажигания в тёмное время суток, песельники и хороводы из празднично одетых парней и девушек…
А уж о статье, касающихся съестных припасов, и говорить было нечего – она занимала особо «почётное» место в расходах. В Тульской губернии, к примеру, на каждой станции нужно было подготовить три «рогатые скотины», трёх телят, 10 баранов, кур и гусей по 15 штук каждых, 2 пуда муки, сыра и масла коровьего 1 пуд, 2 ведра сливок, 500 яиц, 6 окороков, 1 фунт чая и полпуда кофе, полдюжины прованского масла, бочонок сельдей, 2 пуда сахара, самовары, чайники, посуда и приборы, французского вина белого и красного по 3 ведра, водки сладкой и крепкой (количество не указано, потому что её всегда мало), английского пива по 4 дюжины каждого сорта, 50 лимонов… Да не забыть про хорошо одетых поваров и официантов и об иллюминации, для чего с каждого уезда полагалось пожертвовать по 6 рублей.
В Харьковском наместничестве предлагалось ввести в присутственных местах режим отсутствия в них чиновников, оставив по 1 чиновнику. Остальные должны были готовиться к приезду императрицы. Ну и везде, где будет проезжать Екатерина, должно быть прекращено всякое транспортное движение, включая реки.
А ещё нужно было подумать о мебели в квартирах и домах для свиты её величества и сопровождавших её иностранных дипломатов, о столовом и постельном белье. Щедрая Екатерина в Киеве разместила иностранных послов и сопровождавших их лиц за счёт казны, для чего потребовались дворецкие, лакеи, кучера, экипажи, серебряные и фарфоровые сервизы, большое количество белья и солидные запасы вина.
В соответствующем указе Сената лицемерно говорилось, что хорошо бы было, чтоб все эти припасы не покупались, а предоставлялись дворянами и купцами безденежно. Ослушным и нерадивым новгород-северским дворянам, «неправильно» понявшим указания Сената, грозило наказание, подвергающее их честь и жизнь опасности! Вот такие были добровольные пожертвования! И кто и как мог хотя бы приблизительно оценить их размеры? Английский посол Фицбергер доносил в Лондон, что на покрытие одних лишь издержек было выделено 4 млн. рублей, что равнялось 700 тысячам фунтам стерлингов.
Конечно, «потёмкинских деревень» нигде не строилось – сопровождавший Екатерину австриец Ш.Ж. де Линь (1735-1814) категорически опровергает слухи и сплетни о них, - но предписывалось создавать такие идиллические картины, которые радовали бы глаз её величества: приводить сёла и деревни в «приличный» вид, жителей в праздничной и чистой одежде расставлять по обеим сторонам улиц (и чтобы среди них, упаси Боже, не было увечных или больных!), улицы украшать полевыми цветами (не густо посыпанными!), ельника не употреблять, а рядом с дорогой располагать пасущиеся стада рогатого и прочего скота. В общем, все должны были показаться в праздничном виде.
Из Петербурга подготовкой к путешествию и его практическим осуществлением руководил «государственный человек» и незаменимый на всех своих многочисленных поприщах А.А.Безбородко,
На обратном пути Екатерины усердные чиновники выгнали из Москвы всех нищих, дабы они не портили красиво подготовленной картины. Нищие, питавшиеся за счёт сердобольных москвичей, практически были обречены на голодную смерть[1]. При этом на всём маршруте в окружавшую императрицу толпу людей бросалось золото, происходившее, по словам Брикнера, от труда всё той же толпы. Роскошь, сопровождавшая поездку Екатерины, должна была, по её мнению, свидетельствовать, что жизнь в России была зажиточной и весёлой на всей её территории, между тем как это было лишь редким исключением.
В спутники Екатерине напросилась целая орава сановников, важных и не очень важных персон со своим обслуживающим персоналом – только в.к. Павла Петровича и его супруги в.к. Марии Фёдоровны среди них не оказалось. Наследник совершенно случайно узнал о поездке матери от посторонних людей. При этом Екатерина брала с собой их детей Александра и Константина, чтобы не лишить себя «удовольствия иметь вокруг себя кого-нибудь из своего семейства». Кого-нибудь, но только не сына с женой! Павел Петрович предложил Екатерине взять с собой и его с женой, но не тут-то было: «Чистосердечно я вам должна сказать, что новое ваше предложение есть такого рода, что оно причинило бы во всём величайшее расстройство, не упоминая и о том, что меньшие дети ваши остались бы без всякого призрения…», - отговаривается она в очередном письме.
В отчаянии Павел и его супруга, каждый в отдельности, обратились к Потёмкину с просьбой повлиять на решение Екатерины, но что мог сделать Григорий Алексеевич в этой ситуации? Влезать в семейные распри царской семьи он никогда бы не осмелился. К тому же князь получил их письма с большим опозданием, когда Армада царедворцев во главе Екатерины уже выезжала из Петербурга. Таким образом, получалось, что наследник, отправляя письмо к Потёмкину, не знал о дате отъезда матери (6 января 1787 года). Зато дату своего отъезда и планы на посещение страны Ифигении[2] императрица сообщила в письме от 15 сентября 1786 года австрийскому принцу Ш.Ж. де-Линю (1735-1814). Между тем, внуки императрицы заболели корью, и их весной выслали потом в Москву для встречи с бабушкой на обратном маршруте.
Петербург после отъезда «экспедиции» Екатерины сильно опустел, а Павел Петрович отпустил по этому поводу ядовитую шутку. «…После отъезда её величества останется ещё в городе много людей, а именно: великий князь и граф Валентин Платонович, граф Валентин Платонович и великий князь», - намекая на генерал-фельдмаршала Мусина-Пушкина, оставленного Екатериной в качестве своего заместителя.
Таврический князь, вместе с А.В.Суворовым, присоединился к «армаде» только в Киеве. На одной из станций после Киева возникла проблема с размещением членов «экспедиции» из-за нехватки квартир, и любимую фрейлину Екатерины Марию Савишну Перекусихину поселили в какой-то чулан с наваленными на полу чемоданами и дорожными припасами. Обнаружив её, Екатерина воскликнула: «Неужели ты позабыта!» Мария Савишна пыталась успокоить императрицу, что она не в претензии, но императрица вызвала Потёмкина и сделал ему выговор: «Заботясь обо мне, не забывайте и моих ближних – особливо Марию Савишну, она мой друг». Князь был встревожен такой оплошностью.
Из Херсона часть своей свиты Екатерина отправила обратно в Петербург – в только что присоединённой к России территории нехватка квартир была катастрофической. Оказавшийся в числе «лишних» вице-президент адмиралтейской коллегии граф И.Г.Чернышев (1726-1797) таким отношением к себе оскорбился.
Из иностранных послов, сопровождавших Екатерину, Брикнер отмечает трёх: римско-императорского (австрийского) посла графа Л.Кобенцеля (1753-1809), французского – графа Л.Ф. де Сегюра (1753-1830) и английского – А.Фицгерберта 1-го барона Сент-Хеленс (1753-1839). Самый подробный рассказ о путешествии Екатерины в Крым оставил после себя граф Сегюр. Разумеется, пишет Брикнер, все они в своих описаниях считали своей обязанностью восхвалять действия Екатерины, всячески льстить ей и развлекать шутками и анекдотами. Мысль о том, что своим путешествием Екатерина приносила пользу России, прославляла её величие и силу, стала главной не только в речах и приветствиях на маршруте, но и в беседах императрицы со своими спутниками во время путешествия.
Рядом в карете Екатерины постоянно присутствовал 29-летний фаворит, генерал-адъютант и генерал-поручик Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов (1758-1803), остальные же её спутники чередовались. Эти пассажиры старались развлечь императрицу своими забавными рассказами и шутками, беседами на самые разные темы, экспромтами в стихах и даже изображали живые картины, по части которых особенно отличался Кобенцель. Принц де-Линь, присоединившийся к «экспедиции» в Киеве, быстро завоевал внимание послов и стал душой их общества. Екатерина разрешила ему перейти на «ты», и де-Линь тут же стал обращаться к ней, называя «твоё величество». Развеселившаяся императрица пыталась тоже сочинять стишки, но их жестоко раскритиковали Сегюр и де-Линь, и тогда Екатерина прибегла к таланту своего кабинет-секретаря и «литературного кули» А.В.Храповицкого (1749-1802)[3].
В общем, веселились и шутили «всю дорогу». Из Киева Екатерина послала в газету шутливую статью, в которой утверждала, что Киев выстроен на болотах и обладает ужасным климатом, сводившим Кобенцеля к чахотке, вызывающим у неё самой бессонницу и отсутствие аппетита. Киев противопоказан людям, проживающим постоянно в горах, среди которых Пётр Великий построил Петербург. Английские дипломаты вступили в переговоры с киргизами, чтобы получить от них помощь в войне с мараттами[4] и т. д.
Не очень весёлым выглядел Потёмкин. «Потёмкин глядит волком», - заметила и Екатерина. Он, по словам Брикнера, то являлся в пышной одежде и блестящем мундире, то приходил полуодетый, угрюмый и брюзгливый и по целым суткам лежал на диване, не стесняясь присутствия знатных лиц. Григорий Алексеевич холодно отнёсся к графу П.А.Румянцеву (1725-1796), грубо обращался с поляками, махал кулаком перед носом графа Браницкому, а его жену, свою племянницу, схватил за нос. Польского короля Станислава Потоцкого назвал мошенником, а графа К.Н.Сапегу (1757-1798) – вруном и неупотребительным в литературном языке прозвищем. Не было ли причиной его угрюмого расположения обычная ревность к Дмитриеву-Мамонову, заменившему Таврического в постели императрицы?
Придворный этикет был по возможности устранён. Австриец старался рассказать о коварствах Пруссии, Сегюр распространялся о влиянии Франции в Польше, а Фицгерберт о политике принципиально не говорил. Екатерина не упускала из виду политических вопросов, говорила о величии и богатстве России, о её талантливом народе, о своих реформах и управлении страной, вызывая со стороны дипломатов комплименты в свой адрес и восхищение успехами России. Она неодобрительно отзывалась о Турции и её варварских – гаремных – обычаях, о пристрастии Франции к Оттоманской Порте, говоря всё это прямо в лицо Сегюру: «Вы не хотите, чтоб я прогнала ваших питомцев-турок?» Впрочем, всё это было в рамках салонной беседы, и Екатерина ещё не имела планов воевать с турками.
Режим работы Екатерины в пути выглядел примерно так: подъём в 6.00, работа с Безбородко, Храповицким и др., после них принимала иностранных посланников, с 9.00 до 14.00 находилась в пути, обед, снова в пути до 19.00, вечер проводила с иностранными посланниками, играя с ними в карты, а с 21.00 до 23.00 – снова работа с документами. Во время следования в Киев Екатерина обменялась письмами с Павлом Петровичем и Марией Фёдоровной, не прерывала переписки с Потёмкиным, бароном Гриммом и другими иностранными корреспондентами.
Сделав остановки в Смоленске и Новгород-Северске, «поезд» 29 января достиг Киева, где предполагалась остановка до момента вскрытия льда на Днепре. Во всех крупных городах имели место торжественные встречи, балы, обеды и приёмы. Замечательный бал был дан в Новгород-Северске, великолепен был обед у Румянцева в его имении Вишенках. В Смоленске толпа народу окружила резиденцию Екатерины и долго не расходилась, что дало ей повод заметить: «И медведя смотреть кучами собираются». В городе Мстиславе, где собралась вся губернская знать и представители трёх христианских религий, православный архиепископ Георгий Конисский произнёс, по словам свидетеля встречи, молодецкую речь, в которой сравнил императрицу с солнцем, и получил от неё 1000 рублей.
В Чернигове Екатерине пришла в голову мысль увековечить память о путешествии на медали, и 15 марта Безбородко отдал распоряжения генерал-прокурору князю А.А.Вяземскому сделать макет медали, на одной стороне которой изобразить императрицу, а на обратной – надпись: «В память путешествия в двадцать пятое лето царствования, 1787 года». Екатерина пожелала, чтобы медаль была готова к её возвращению в Петербург. Было заказано 100 золотых и 500 серебряных медалей: на аверсе был портрет Екатерины, а на реверсе изображёна карта путешествия, над картой надпись «Путь на пользу», а внизу – «В 25-е лето царствования 1787 году».
В Киеве императрица пробыла около 3 месяцев.
В Киеве ей не понравилось всё: «глупая» погода, грязь на улицах, немощённые улицы, дома в дурном состоянии, недостаточно украшений, к которым она привыкла в других городах. Она дала поручение Мамонову в мягкой форме сказать о своём недовольстве губернатору фельдмаршалу Румянцеву. Пётр Александрович ответил, что его «дело брать города, а не строить их, а ещё менее их украшать». Екатерине пришлось с этим согласиться и ассигновала деньги на ремонт храмов и строительство в Киеве публичных зданий. А фельдмаршал получил в подарок перстень стоимостью в 16.000 рублей.
В Киеве собралось великое множество людей, особенно много скопилось польских панов, щеголявших своими свитами и гостеприимством (у одного Щенсного-Потоцкого было более 200 человек челяди шляхетского происхождения). Представители казаков, татарские, калмыкские, башкирские и киргизские князья толпились в резиденции Екатерины. Екатерина писала одному сановнику: «Лишь назовите народ, и мы предъявим здесь в лицах… У нас здесь 4 гранд д" Еспань, князья имперские без счёта, поляков тьма, англичане, американцы, французы, немцы, швейцарцы…».
Погода стояла зябкая, Днепр вскрылся 23 марта, и приготовления к продолжению путешествия возобновились. В путь тронулись 22 апреля – теперь уже на галерах. Екатерина плыла на самой лучшей галере № 9 «Днепр», на десятом номере («Буг») плыл Потёмкин со своими племянницами.
В Каневе «экспедицию» с нетерпением ожидал польский король Станислав Понятовский (1732-1798). (Ему не надо было покидать пределы своего королевства, потому что правый берег Днепра принадлежал ещё Польше). Он подплыл на шлюпке к «Днепру», поднялся на его борт и, как пишет Брикнер, был несколько холодно принят Екатериной и уведен в её каюту. Она не видела своего бывшего любовника 29 лет. О чём они говорили, известно было только им одним. Король передал императрице записку, в которой по всей вероятности шла речь о внутренних беспорядках в Польше, в том числе о положении православных там общин. Беседа продолжалась около получаса, Екатерина вышла несколько смущённой, а Понятовский – несколько печальным и спокойным. За обедом на галере «Десна» было шумно и весело, говорили и ели мало, писал Сегюр, зато много смотрели друг на друга. Потоцкий приглашал Екатерину сойти на берег и быть его гостем в Каневе, но та наотрез от этого отказалась. Так что получасовая беседа на «Днепре» была последней в их личных отношениях.
Король был жестоко разочарован. Он потратил на свою поездку в Канев 3 млн. злотых, ожидал Екатерину в Каневе целых 6 недель, и вот теперь ему отказывают в повторной беседе, даже не сообщив никакого ответа на поданную записку. В письме к барону Гримму от 31 мая Екатерина объяснила краткую стоянку в Каневе необходимостью спешить в Херсон, куда уже спешил граф Фалькенштейн, под именем которого скрывался австро-венгерский император Иосиф II. Великолепный ужин и бал с фейерверком завершили пребывание флотилии в Каневе.
Вечером 30 апреля флотилия прибыла в Кременчуг. 28 апреля шторм прижал галеру с императрицей к берегу, и только благодаря усилиям гребцов, к каковым присоединился даже Безбородко, её удалось не посадить на мель. Это вызвало сильную суматоху у участников путешествия. Храповицкий в своём дневнике пишет, что запись об этом происшествии была удалена из журнала путешествия, «дабы не вышло пустых разглашений и толков». «Пустых разглашений» избежать не удалось благодаря записям и отчётам иностранных посланников. Шторм разбросал и повредил многие из галер флотилии, включая галеру «Днепр», и едва не утонул Безбородко. Из-за возникшей сумятицы Екатерине пришлось перенести свой обед на 21.00, а ужин – на 9.00 следующего утра.
В Кременчуге настало время торжества Потёмкина.
У него не было недостатка в недругах, многие старались опорочить его в глазах Екатерины, в Петербурге уже распространялись слухи о его опале, так что ему предоставлялась теперь возможность опровергнуть ложь и клевету петербургских сановников и продемонстрировать Екатерине все свои достижения. И она оценила их по справедливости: на неё произвели большое впечатление укомплектованные и хорошо подготовленные армейские кавалерийские полки, и мягкий климат, и удобно и красиво оборудованная резиденция с садом. Всё оказалось реальным, а не карточным, как твердили ей недруги князя. Разница между Малороссией Румянцева и Таврическим краем Потёмкина была очевидной, бросалась в глаза и оказалась не в пользу первой.
Большим политическим событием во время путешествия явилось свидание с императором Священной римской империи (которая, по меткому замечанию многих современников и историков, не была ни священной, ни римской), а проще говоря, императором Австро-Венгрии Иосифом II. Речь об этой встрече зашла ещё в 1786 году, император особого рвения встретиться с Екатериной не испытывал, но Кобенцель настаивал на том, чтобы встреча состоялась и советовал императору проявить осторожность, чтобы не оскорблять императрицу.
Иосиф считал для себя более удобным провести эту встречу в Могилёве, но обстоятельства сделать это не позволили и привели его в Херсон, куда он прибыл 3 мая. Днепровская флотилия была ещё в пути, и Екатерина была вынуждена послать Иосифу записку с извинениями. Свидание произошло в нескольких верстах от Херсона 7 мая 1787 года, где они, по словам самой Екатерины, «съехались в чистом поле нос носом».
Первым словом нашей путешественницы были о том, что вот, мол, встретились государственные люди, а их никто не видит. При Иосифе был посланник Кобенцель, а при Екатерине – принц де-Линь, Красный Кафтан (т.е. Потёмкин, Б.Г.) и графиня Браницкая. Их величества сели в одну карету и на всём скаку отправились вёрст за 30 к местечку Кайдаки в расчете найти там обед. Но постившийся Потёмкин обеда не приготовил, зато по прибытии в Кайдаки Таврический князь взял на себя роль повара, в поваренка взял принца Нассауского, в пирожники – графа Браницкого, и получился наихудший в гастрономической истории Екатерины и Иосифа обед, приготовленный самой блистательной прислугой. На другой день они удостоились лучшего обеда и посетили Екатеринослав.
После обеда поехали к галерам, где коронованные особы застали суматоху. Иосиф II вспоминал потом об этом как о страшном кошмаре: неуклюжие галеры с большим трудом приставали к берегу, на берегу и в степи (кареты по бездорожью сломались) были навалены кучи багажа и съестных припасов, но приготовить из них горячие блюда оказалось невозможным. «Только присутствие Екатерины и некоторых господ», - пишет Иосиф, - «делает это путешествие сносным. Без них оно было бы чисто адским мучением».
Между тем похолодало, во временном дворце в Кайдаках время провели перед натопленными каминами и в зимней одежде. Оттуда путешественница и её гость проехали в каретах до Хортицы и приняли участи в закладке Екатеринослава, подготовка к которой началась ещё в 1784 году. Новый город, по задумке Потёмкина, должен был разместиться на площади, равной 300 квадратным вёрстам и стать средоточием умственного и материального благосостояния всего края с улицами шириной в 30 сажен, университетом, консерваторией, храмом, похожим на знаменитый храм св. Петра в Риме, судилищами в виде базилик, лавками по образу и подобию афинских пропилей, биржей, театром, 12 фабриками и т.п.
Будущий город, над сооружением которого трудились сотни каменщиков и плотников, приобретал в глазах Екатерины вид приятного обиталища. Отслужили молебен в походной церкви. При закладке фундамента князь Алексей Григорьевич приказал архитектору «пустить на аршинчик длиннее, чем собор св. Петра в Риме». Иосиф II сказал по этому случаю своим приближённым, что он с императрицей в один день совершили великое дело: «она положила первый камень нового города, он же – второй и последний».
Дальше путь шёл уже на Херсон.
Екатерина въехала в город в великолепной колеснице, в которой восседали также Иосиф и Потёмкин. Недалеко от города колесницу встретил игумен Софрониевской пустыни отец Феодосий. Народ отпряг лошадей и повёз колесницу в центр города. На пути было выстроено 30.000 войска.
Херсон удивил даже иностранцев: крепость была уже почти отстроена, готовыми стояли и отстроенные солдатами казармы на 24.000 человек, адмиралтейство, арсенал, в котором стояли 600 пушек, на верфях три готовые к спуску корабля, несколько казённых и около 2000 частных домов, несколько церквей, в том числе Екатерининский собор, в котором скоро будет похоронен сам отец города, лавки с заграничными товарами и около 200 купеческих судов в гавани. Даже Иосиф II, в целом неодобрительно относившийся к реформам и проектам Екатерины и Потёмкина, произнёс через губу какое-то хвалебное слово.
Напоминаем читателю, что к описываемому времени отношения Росси с Турцией окончательно испортились, и в воздухе запахло порохом. Несомненно также, что появление императрицы на юге России было совершено не только в познавательных целях, но и, говоря современным языком, для демонстрации флага и силы. Присоединение Крыма, создание Черноморского флота и вообще освоение Потёмкиным черноморского берега в военно-стратегических интересах России следовало подкрепить на самом высшем уровне, и эта цель была выполнена. И турки, и европейцы тоже это понимали и «мотали себе на ус». Около устья Днепра появилась турецкая эскадра, и запланированное Екатериной посещение Кинбурна было признано целесообразным отложить, чтобы пока не дразнить турок Тема турецко-российских отношений постоянно поднималась в разговоре Екатерины с иностранными посланниками
После 5-дневного пребывания в Херсоне Екатерина через Перекоп отправилась в Крым. Иосиф II проявил повышенный интерес к старому Перекопскому валу, к окрестностям Сиваша и то и дело на казацкой лошади отправлялся в экскурсии. Храповицкий 20 мая отметил в своём дневнике: «Не дают покоя граф Фалькенштейн и граф Анхальт: рано очень встают и в 6 часов утра они уже прохаживают». «Всё вижу и слышу, хотя не бегаю как император», - прокомментировала Екатерина.
По дороге из Айдара в Бахчисарай неожиданно появились около тысячи великолепно вооружённых и на богато убранных конях татарских всадников. Это была почётная стража, она сопровождала императорский кортеж до самого Бахчисарая. Эпизод произвёл большое впечатление на иностранцев, а принц де-Линь предложил собеседникам подумать о вероятности захвата всех путешественников, препровождения их в любой крымский порт и отправки в Стамбул. Иосиф тоже нервничал и отдал должное храбрости русской императрицы. Говорили также, что всё это устроил Потёмкин, чтобы продемонстрировать преданность России новых подданных.
Опасность возникла с другой стороны: близ Бахчисарая карета с императрицей, Иосифом и де-Линем едва не сползла в ущелье, но с Божьей помощью и усилиями подскакавших татар катастрофы удалось избежать. И снова Екатерина удивила их своим хладнокровием.
Бахчисарай произвёл на всех незабываемое впечатление. Роскошный ханский дворец, гарем, фонтаны, сады, украшения на домах, пестрота и пышность мебели, базары, мечети, крики муллы, пляски дервишей – всё вызывало восторг и восхищение. Все расположились в ханском дворце, де-Линю посчастливилось занять одну из комнат гарема, в то время как Сегюр должен был довольствоваться бывшим помещение для евнухов. Везде ещё оставались следы исчезнувшего четырьмя годами ранее хана. Екатерина демонстрировала «ласковое» отношение к татарам, раздавала деньги на строительство мечетей, вручала подарки, устраивала для мурз шикарные обеды. Она с жаром говорила о пользе приобретения Тавриды и Крыма, плоды которого в полной мере скажутся позднее, но она видела, что её иностранные спутники и некоторые из русских вельмож относились к этому скептически.
Из Бахчисарая Екатерина отправилась в Инкерман и Севастополь. Дорога пролегала через горы вдоль реки Качи. Отдёрнув занавесь в окне Инкерманского дворца, императрица увидела захватывающий дух вид на Севастопольскую бухту. На рейде были выстроены 40 судов, с борта которых была открыта пушечная стрельба. Екатерина предложила тост за здоровье Иосифа II, которому, по её словам, она была обязана приобретением Крыма. Конечно, она отлично понимала, кому Россия действительно была обязана этому событию, но надо было соблюсти «политес» и пощекотать самолюбие австрийского монарха, дипломаты которого где-то не осмелились противоречить планам России.
После этого оба монарха сели в шлюпку, заказанную заранее в Константинополе и выполненную по образцу султанской, и морем отправились в Севастополь. В городе уже тогда были построены жилые дома, магазины, арсенал с адмиралтейством, казармы, ретраншементы и лазареты. Иосиф и многие спутники Екатерины не сомневались, что Севастополю предстоит великая будущность, а Сегюр мрачно хмурил брови, потому что его сильно беспокоила мысль, что Константинополь находился теперь в пределах менее, чем двухсуточной досягаемости для русских кораблей.
Впрочем, и Иосиф довольно скептически воспринимал приобретение Крыма, отмечая при этом упадок крымских городов, недовольство татар и некоторые промахи в деятельности Потёмкина. Сегюр писал, что Потёмкину хорошо удаётся начало проектов, но он был слаб по части их завершения. Для извлечения большей пользы из приобретения Крыма Иосиф считал нужным заселять его южный берег, строить дорого и заводить торговый флот. Это наверняка понимал и Потёмкин, только времени и материальных средств на освоение и благоустройство новых территорий ему было отпущено слишком мало. Этим потом займутся уже другие люди типа М.С.Воронцова, Ришелье и др. Большинство же людей, в основном сторонников и помощников Таврического князя восхищались тем, что ему удалось сделать за такое короткое время.
И в Севастополе Екатерину ожидал дворец. В нём она приняла русского поверенного в делах Мальты капитана Таро[5], который поднёс ей от гроссмейстера пальмовую ветвь с кустом цветов, украшенных трофеями в знак победоносного приобретения Крыма. Кстати, уже в это время Мальта просилась в подданство России, но Екатерина на это шаг не решилась.
Осмотрев окрестности Севастополя и Балаклавскую бухту, Екатерина и её спутники возвратились в Бахчисарай. Оттуда Потёмкин повёз всех в Акмечеть (Симферополь), чтобы показать там устроенный им на английский манер сад, а оттуда – в Карасубазар, где у князя был дворец и сад с фонтанами и искусственным водопадом. Немного выше был выстроен дворец и для Екатерины. Вечером был устроен фейерверк с применением 300 тысяч ракет.
На следующий день все через Старый Крым выехали в Феодосию. Посещение древнего генуэзского города двумя коронованными особами ознаменовалось чеканкой памятной медали. Сам город находился в состоянии упадка и произвёл на всех довольно мрачное впечатление. Из когда-то 80.000 его жителей путешественники обнаружили всего несколько сотен.
На этом путешествие Екатерины фактически закончилось, и после Феодосии началось её возвращение в Петербург. 31 мая она была уже в Перекопе и намеревалась отправиться в Мариуполь, Таганрог, Черкасы и Азов, но план этот пришлось оставить, и императрица «взяла курс» на Бериславль (ныне Берислав, город Херсонской области, Б.Г.), где рассталась с Иосифом.
11 июля императрица, проследовав через Харьков, Курск, Орёл, Тулу и Москву, где её снова ждали торжественные встречи праздники, вернулась в Петербург.
[1] Как тут не вспомнить о подобной практике советских властей, высылавших «подозрительных» лиц из столицы во время фестиваля молодёжи и других «важных» мероприятий.
[2] Другое имя Артемиды, которая, согласно греческим мифам, жила в Тавриде.
[3] См. о нём отдельную главу.
[4] Племя в Индии.
[5] Так у Брикнера. На самом деле временным поверенным на Мальте в это время был капитан 1 ранга греческого происхождения Антон Константинович Псаро (?-1822).
