В «Истории» В.Н. Татищева есть известие, что на обратном пути Святослав, который «все войско погуби», обвинил во всех неудачах воинов-христиан: «Тогда диавол возмяте сердца вельмож нечестивых, начаша клеветати на христиан, сусчия в воинстве, якобы сие падение вой приключилось от прогневания лжебогов их христианами. Он же [Cвятослав] толико разсвирепе, яко и единого брата своего Глеба не посчаде, но разными муки томя убиваше. Они же с радостию на мучение идяху, а веры Христовы отресчися и идолом поклонитися не хотяху, с веселием венец мучения приимаху. Он же, видя их непокорение, наипаче на презвитеры яряся, якобы тии чарованием неким людем отврасчают и в вере их утверждают, посла в Киев, повеле храмы христиан разорити и сожесчи и сам вскоре поиде, хотя вся христианы изгубити. Но Бог весть, како праведныя спасти, а злыя погубити…» [Татищев В.Н. Собрание сочинений в 8-ми томах: История Российская. - Репринт с изд. 1963, 1964 гг. – М., 1994, I, с. 111].
Божество, спасшее киевских христиан, в истории носит имя случая. Святослав не вернулся в Киев.
«Створив же мир Святослав с греки, – рассказывает Повесть временных лет, – поиде в лодьях к порогом. И рече ему воевода отень Свеналд: “Поиде, княже, на коних около, стоять бо печенези в порозех”. И не послуша его и поиде в лодьях. И послаша переяславци [болгары, жители Преслава] к печенегом, глаголюще: “Се идеть вы Святослав в Русь, взем именье много у грек и полон бещислен, с малом дружины”. Слышавше же се печенези, заступиша пороги. И приде Святослав к порогом, и не бе льзе [нельзя было] проити порог. И ста зимовати в Белобережьи, и не бе у них брашна уже, и бе глад велик, яко по полугривне глава коняча, и зимова Святослав ту. Весне же приспевши, в лето 6480 [972 г.], поиде Святослав в пороги. И нападе на нь Куря, князь печенежский, и убиша Святослава, и взяша главу его, и во лбе его сделаша чашю, оковавше лоб его, и пьяху из него».
Летописная история гибели Святослава вызвала уже у С.М.Соловьева множество вопросов: «…почему Святослав, который так мало был способен к страху, испугался печенегов и возвратился назад зимовать в Белобережье; если испугался в первый раз, то какую надежду имел к беспрепятственному возвращению после, весной; почему он мог думать, что печенеги не будут сторожить его и в это время; наконец, если испугался печенегов, то почему не принял совета Свенельдова, который указывал ему обходный путь степью? Другой вопрос: каким образом спасся Свенельд?» и т. д. [Соловьев С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. I. Т. 1. М., 1993, с. 160].
С тех пор историки пытались худо-бедно дать ответ на все эти загадки исходя из непонятно каким образом сложившегося убеждения, что Свенгельд добирался до Киева отдельно от Святослава, хотя в Повести временных лет об этом нет ни слова*. Впрочем, главная причина неудовлетворительности всех предложенных на сей день объяснений действиям Святослава заключается в том, что летописная повесть о гибели князя совершенно не годится для каких бы то ни было исторических реконструкций. Другими словами, мы опять имеем дело с дружинным преданием, подправленным рукой летописца.
* Вольность обращения с этим летописным фрагментом в последнее время дошла до того, что гипотезы некоторых исследователей уже трудноотличимы от клеветы. Например, Л.Н. Гумилев голословно обвинил в гибели Святослава киевских христиан, якобы вошедших в сговор с печенегами, и оповестил читателей, что его «версия предпочтительнее той, которая содержится в “Повести временных лет”» [Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989, с. 236–239]. И.Я. Фроянов, подхвативший эту идею, обнаружил еще двух злодеев – Ярополка и Свенгельда: «…вспоминается летописное свидетельство, до сих пор недостаточно оцененное исследователями: Свенельд “приде Киеву къ Ярополку”. Следовательно, воевода вернулся не просто в Киев, а пришел к Ярополку. Здесь Ярополк фигурирует как правитель, под вассальный покров которого отдается Свенельд. То был уже полный разрыв со Святославом… В Киеве не только не помышляли о помощи Святославу, но и устроили печенежскую ловушку неугодному князю. В итоге он погиб. В смерти его были повинны кияне, проявившие к нему полное равнодушие и даже отчуждение, Ярополк, сговорившийся с печенегами, и обуреваемый властолюбием Свенельд, надеявшийся усилить свое влияние в Киеве» [Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI–X вв.). СПб., 1996, с. 353–354]. Все это, с позволения сказать, не лезет ни в какие ворота. Свенгельд заподозрен в том, что он пришел «не просто в Киев». Что это, собственно, значит? И к кому еще, спрашивается, должен был прийти Свенгельд, как не к Ярополку – законному князю, посаженному Святославом? Из чего виден поиск Свенгельдом «вассального покрова» Ярополка? Почему «обуреваемый властолюбием» Свенгельд сам предупреждает Святослава об опасности? И что, собственно, выиграл воевода, предав одного князя ради покровительства другого?
Именно эта рука вписала в дружинное предание эпизод со Свенгельдовым предупреждением, постороннее происхождение которого очевидно: он не только не находит продолжения в дальнейшем повествовании, но и противоречит ему, ибо всезнающий «воевода отень» оказывается осведомленным о засаде печенегов возле порогов еще до того, как «переяславци» успевают послать их туда. Вложенный в уста Свенгельду совет пойти к Киеву «на коних» также мог исходить только от человека, уверенного в том, что Святослав ходил на выручку киевлянам «вборзе» и спал, положив под голову седло, – то есть от самого составителя Повести временных лет (в действительности, как свидетельствуют Лев Диакон и Скилица, русское войско отплыло из Доростола в ладьях). Словом, воевода здесь – фигура литературная, а не историческая. Летописец ввел Свенгельда в повествование лишь затем, чтобы напомнить читателю о существовании этого персонажа, которому буквально через несколько строк предстояло сыграть важную роль в борьбе Ярополка с Олегом. Так что исследовательские догадки о наличии каких-то коллизий между Святославом и его воеводой являются чистейшей воды недоразумением.
Столь же очевидно, что только волей летописца Святослав, отплывший из Доростола в конце июля–начале августа 971 г., остался зимовать в днепровском «Белобережьи», где он должен был очутиться не позже чем через две недели после ухода из Болгарии. Эта искусственная задержка объясняется единственно тем, что, согласно летописным расчетам времени княжения Святослава, ему полагалось умереть в 972 г.: «И бысть всех лет княжения Святославля 28» (то есть с 945-го по 972 г.).
Знаменательно, что в сообщении о зимовке перед глазами автора вновь, как неотступный призрак, возникает «глава коняча», хотя он вроде бы уже согласился с тем, что князь с дружиной «поиде в лодьях». Крайней неправдоподобностью отличается поведение печенегов, которые целых восемь месяцев (август 971–март 972 г.*) неотступно сторожат Святослава у порогов; между тем, по законам кочевого хозяйства, подобное упорство могло иметь лишь один исход: неминуемый падеж по весне всего печенежского табуна, после чего приплывшие к порогам русы могли брать печенегов голыми руками.
* Южнее Киева Днепр вскрывается около середины марта [Веселовский К. О климате России. СПб., 1857, с. 164].
Литературным вымыслом, по всей видимости, является и версия Повести временных лет о происках «переяславцев». Трудно представить, что жители разоренного Преслава, лишенные ромеями национального правительства, по собственной инициативе вошли в сношения с печенегами; еще труднее поверить в то, что у болгар нашлось чем оплатить их услуги (Цимисхий, в отличие от Святослава, не пощадил казны болгарских царей). Византийские писатели молчат об участии болгар в этом деле.
Отсюда явствует, что в своем первозданном виде дружинное предание рассказывало об уходе Святослава из Болгарии «в лодьях» и полном истреблении печенегами малочисленного русского войска во главе с князем в районе днепровских порогов летом–осенью того же 971 г. Этот сюжетный костяк предания сохранился почти неповрежденным в источнике В.Н. Татищева: «…он [Святослав] бо вся воя отпусти полем ко Киеву*, а сам не со многими иде в лодиах, и на Днепре близ проторча [порогов] оступиша печенези со всеми, бывшими при нем, избиша». Историческая часть предания, собственно, и исчерпывается этими сведениями (известие о хане Куре, сделавшем чашу из черепа Святослава, скорее всего, навеяно фольклорными мотивами**). Литературное творчество составителя Повести временных лет, таким образом, проявилось в том, что он включил в список действующих лиц Свенгельда, растянул действие во времени посредством восьми-девятимесячной стоянки князя в устье Днепра и возложил вину за его гибель на «переяславцев».
* Опять неизбежная дань «всаднической» традиции в изображении Святослава и его «воев».
** Вообще «обычай делать чашу из черепа противника, – отмечает Р.С. Липец, – был широко распространен и в исторической действительности, и в эпосе… Стремление подчеркнуть свою победу, воспользоваться посмертно свойствами врага и почитание его храбрости слились воедино в воинских обычаях и военной магии… При этом, так как ценилась голова именно храбрых воинов, т. е. обладающих наиболее нужным в воинской среде качеством, нередко и пить из такой чаши давали только “хорошим воинам”» [Липец Р.С. Отражение этнокультурных связей Киевской Руси в сказаниях о Святославе Игоревиче (Х в.) // Этническая история и фольклор. М., 1977, с. 250–252]. Но сообщения Ермолинской летописи (втор. пол. XV в.) и летописных сводов 1497-го и 1516 гг. о назидательной надписи, будто бы начертанной Курей на пресловутой чаше («во лбе его зделаша чашю и златом оковаша и пьяху из него, написавше округ его: «чюжих ища, своя погуби»), свидетельствуют о легендарности всей истории (ср. с посланием киевлян Святославу из летописной статьи под 968 г.: «ты, княже, чюжея земли ищеши, и блюдеши, а своея ся охабив…»).
Убедившись в том, что древнерусские известия о гибели Святослава не дают достоверного объяснения обстоятельств, которые привели к столкновению русского войска с печенегами, мы должны обратиться к сообщению Скилицы – единственному источнику, где этот вопрос освещен с позиций исторического знания, а не литературы.
Еще во время мирных переговоров в Доростоле, пишет Скилица, «по просьбе Сфендослава император отправил посольство к пацинакам, предлагая им стать его друзьями и союзниками, не переходить через Истр и не опустошать Болгарию, а также беспрепятственно пропустить росов пройти через их землю и возвратиться домой. Назначен был исполнить это посольство Феофил, архиерей Евхаитский. Пацинаки приняли посольство и заключили договор на предложенных условиях, отказавшись только пропустить росов. Когда росы отплыли, император укрепил крепости и города на берегах реки и возвратился в ромейскую державу».
«Когда Сфендослав возвращался домой и проходил через землю пацинаков, то они заранее подготовили засаду и ожидали его. Подвергшись нападению, он и все его войско было совершенно истреблено. Пацинаки были раздражены тем, что он заключил с ромеями договор».
Упоминание имени главы византийского посольства Феофила, которое фигурирует и в договоре 971 г.*, сообщает вес показанию византийского историка, являясь надежным ручательством его достоверности в целом. Однако в некоторых своих деталях оно все же нуждается в уточнении. В 970 г. печенеги были союзниками русов. Поэтому обращение Святослава к Цимисхию с просьбой посодействовать в том, чтобы печенеги не напали на русское войско, свидетельствует, что уже после сражения под Аркадиополем Византия перекупила у русов верность печенежских ханов, и в 971 г. они держали сторону ромеев. Константин Багрянородный подчеркивал, что мир с печенегами следует возобновлять ежегодно: «Я полагаю всегда весьма полезным для василевса ромеев желать мира с народом пачинакитов, заключать с ними дружественные соглашения и договоры, посылать отсюда к ним каждый год апокрисиария [посла] с подобающими и подходящими дарами». Следовательно, в 971 г. посольство Феофила имело целью продлить прошлогоднее соглашение Иоанна с печенегами.
* «Равно другаго свещания, бывшаго при Святославе, великом князе русском, и при Свинтелде, писано при Феофиле синкеле…». Синкелл – «пресвитер или монах, живущий при патриархе, как сотрудник ему в управлении и как свидетель его непорочной жизни. Синкеллы имели в древности большое значение, получали титул – протосинкелла и в этом звании были кандидатами на патриаршество» [Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. I. Спб, б. г. (репринт: М., 1992), II, с. 2068].
Вызывает удивление, что Скилица обходит молчанием чрезвычайно важное обстоятельство, а именно был ли Святослав извещен императором о враждебных намерениях печенегов. Катастрофа у днепровских порогов говорит за то, что нападение степняков было для русов полной неожиданностью. Тогда следует предположить одно из двух: либо Цимисхий, формально выполнив просьбу Святослава, не поставил его в известность о провале своего ходатайства; либо «русский вопрос» на переговорах с печенегами решался совсем в ином плане, и Феофил имел тайное поручение склонить печенежских вождей к нападению на русов. Первое маловероятно, поскольку посольство Феофила едва ли обошлось без участия представителя Святослава. Зато второе вполне согласуется с теорией и практикой византийской дипломатии. Цимисхий в этом случае предстает усердным читателем Константина Багрянородного, наставлявшего будущих василевсов: «[Знай], что и у царственного сего града ромеев, если росы не находятся в мире с пачинакитами, они появиться не могут, ни ради войны, ни ради торговли, ибо, когда росы с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, нападают тогда на них люди этого народа пачинакитов и легко – не могут же росы двум трудам противостоять – побеждают и устраивают резню». Святослав, который «за малым не дошел Царяграда», и после заключения договора 971 г. оставался слишком опасен для Византии, чтобы не воспользоваться этим советом. Однако он был вместе с тем официальным союзником империи, и афишировать дипломатические старания по его устранению было все-таки неприлично. Поэтому Скилица все случившееся списал на «раздражение» печенегов*.
* Когда в Л.Н. Гумилеве тюркофил брал верх над ученым, что вообще-то случалось нередко, он писал довольно странные вещи. Так и по поводу данного сообщения Скилицы Лев Николаевич заметил: «Нет, не похожи печенеги на алчных дикарей, продающих свои услуги за подачки. Ясно, что у них были свои политические цели, которые нам пока не ясны, но, может быть, прояснятся впоследствии» [Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989, с. 236]. Но вот Константин Багрянородный предупреждал своего наследника, что «эти самые пачинакиты никогда и никакой услуги не совершают без платы». А неясные исследователю «политические цели» печенегов, из-за которых они «заступиша пороги», думается, исчерпывающим образом проясняет Повесть временных лет, говоря, что Святослав возвращался на Русь «взем именье много у грек» и «с малом дружины».
Итак, при сопоставлении древнерусских и византийских известий о гибели Святослава, вырисовывается следующая картина. Получив от Цимисхия (а может быть, и от самих печенегов) заверения в дружеском расположении, Святослав в конце июля–начале августа 971 г. оставил Доростол и повел свое поредевшее войско (не больше 10 000 человек) «на родину и на Киммерийский Боспор». На каком-то участке морского пути между дунайскими гирлами и устьем Днепра князь отпустил восвояси флотилию таврических русов, взявшую курс к берегам Крыма, «а сам не со многими иде в лодиах» к днепровским порогам. Обнаружив здесь печенежскую орду, Святослав был вынужден прокладывать себе дорогу оружием. Поставленные в невыгодные условия, русы не смогли отразить натиск степняков. Кровопролитное сражение закончилось истреблением почти всей дружины Святослава и гибелью самого князя. Свенгельду с немногими уцелевшими дружинниками удалось пробиться сквозь печенежский заслон и уйти в Киев.
В ранней смерти Святослава древнерусские книжники усмотрели посланную свыше кару закоренелому язычнику. Святослав «приат казнь от Бога» за то, что не внял увещаниям Ольги принять крещение, ибо «аще кто отца или матере не послушаеть, то смерть приимет». Короткая жизнь Святослава и в самом деле как будто просится под некий общий знаменатель, именуемый исторической судьбой. Последний крупный деятель языческой Руси, воплотивший в себе ее воинственную ярость, он в своих победах и поражениях, в своей любви и ненависти, был человеком прошлого, и история словно смахнула его со своего пути.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 2202 2002 9654 1939
Мои книги на ЛитРес
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
Вы можете заказать у меня книгу с автографом.
Вышла в свет моя новая книга «Суворов». Буду рад новым читателям!
«Последняя война Российской империи» (описание)
Заказы принимаю на мой мейл cer6042@yandex.ru
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.