Откуда печки на месте бывшей Зарецкой мызы, бывшего Большого Заречья?
По зелёной или заснеженной равнине в ряд выстроены русские печки, белые с чёрными отверстиями, странно похожие на современные стиральные машины. За спинами печек – лес, перелесок, белоствольные с чёрными отметинами берёзки. Первое впечатление скорее комичное, чем жуткое. Печки выстроились в ряд, ждут щучьего веления, чтобы везти Емелю. Жуть накатывает потом.
Дуэль
Бывшее Большое Заречье Ленинградской области (Волосовский район), бывшая Зарецкая мыза героя войн 1812-1815 годов, генерала Пахома Чернова. От Большого Заречья хоть печки остались, белые с чёрными отверстиями, от Зарецкой мызы - ничего.
А между тем, если верить дальнему потомку генерала, поэту и историку Андрею Чернову, если бы не история, которая завязалась узлом на Зарецкой мызе, может, и декабристского восстания бы не было. Не было бы эмоционального напора, мол, нас много, и мы можем бросить вызов.
Можно, впрочем, Андрею Чернову и не верить. История ведь то, что прошло, минуло, исчезло, эксперимент невозможен. Мне-то кажется, что событие, начало которому положила Зарецкая мыза, вложилось в стояние на Сенатской. Не свезло. Карты не так легли.
Ну, что же... Зато какие стихи по этому поводу получились! «О, жертвы мысли безрассудной! Вы уповали, может быть, что хватит вашей крови скудной, чтоб вечный полюс растопить? Едва дымясь, она сверкнула на вековой громаде льда, зима железная дохнула и не осталось ни следа» (Тютчев, 1826), «И на что нам надеяться, если, спрыгнув на лёд, полумёртвых гвардейцев, добивает народ? Расхохочутся демоны вместе – эти и те, что ж вы, милые, делаете? Что вы де... ла... е... те?» (Мария Петровых, 1969).
Вернёмся к Зарецкой мызе. Именьице некогда было подарено Анной Иоанновной архитектору Доменико Трезини. Его правнучка вышла замуж за незнатного помещика Пахома Чернова, получившего большой чин за подвиги в войне. Мыза была ее приданым. Армия - чуть ли не единственным социальным лифтом в сословной, чётко стратифицированной Российской империи. Что там мелкопоместные дворяне да однодворцы - крестьяне, отслужив, отвоевав, отубивав, могли выбиться в люди, получить и вольную, и дворянство, стать элитой.
Пахом стал соседом по имению аристократам, неподалёку жили Новосильцевы. Знатный род. Один из Новосильцевых был личным другом Александра I и драйвером реформ первых лет царствования.
Совсем неподалёку, в Батово (впоследствии - имение Набоковых) жили Рылеевы. Кондратий Рылеев дружил с сыном Пахома, Константином, настолько дружил, что принял Костю в тайное Северное общество, готовящее переворот, следом за которым должны были начаться структурные реформы, которых заждалась страна.
Настолько заждалась, что сам император на Венском конгрессе в 1815 году во всеуслышание говорит: «Дорогие партнёры по коалиции, вот-вот, вот ещё чуть-чуть, и позорное клеймо рабства (крепостного права) будет смыто с чела нашей прекрасной родины»...
Настолько заждалась, что тот же император в 1820 году на открытии польского сейма, опять же во всеуслышание, говорит: «Дорогие польские товарищи, ваш замечательный опыт конституционного, парламентского, выборного управления будет мной претворен в жизнь всей моей империи...» Разумеется, вокабуляр был не тот, но смысл именно такой.
Однако говоренное и обещанное - вовсе не то, что сделанное. Да и вообще, император – хозяин не только империи, но и своего слова. Захотел – дал, захотел – забрал. Кто ему помешает? Мы – образованные, смелые дворяне! Победили французского императора, почему русского императора не победить? Т
ем более исторический опыт дворцовых переворотов у нас есть. И поболее, чем в Западной Европе. Весь XVIII век – сплошные гвардейские перевороты. Поддержим здоровую традицию смены власти в империи! Преторианцы мы или не преторианцы, в конце-то концов? Не посрамим историю Измайловского полка, возведшего на трон великую Екатерину, Семёновского полка, свергшего безумного Павла! Как-то так...
Кроме Константина у Пахома была дочь, Екатерина. Немыслимая красавица 15 лет. К Пахому как-то приехал молодой сосед, Василий Новосильцев и влюбился в Екатерину по уши. И она влюбилась в Василия. Василий сходу сделал предложение. Согласие получил. Поехал к маме, папе сообщать о грядущей свадьбе. Папа не возражал. Возразила мама. Причём мощно. МЫ! НОВОСИЛЬЦЕВЫ? И в наш род какая-то … Пахомовна? Только через мой труп...
Не киллера же нанимать … для мамы, в самом-то деле? Вася, скрепя сердце (скрипя сердцем), вернулся на Зарецкую мызу и, пряча глаза, признался: «Свадьбы не будет. Погорячился...» Катя снесла удар, но после отъезда Васи, само собой, - слёзы и отчаяние. Пахом – в ярости. Так с соседями не поступают! Но ярость Пахома была ничто по сравнению с яростью Константина Пахомовича.
Здесь действовало три фактора: 1. любовь к обиженной, оскорбленной сестре 2. сословная гордость: нам, Черновым, указали на место? Соседи соседями, но в наш круг, настоящей придворной аристократии, Новосильцевых, мы вас, Черновых, не пустим. Рылом не вышли? 3. Рылеев, другой сосед. Вот она, сословная спесь, мешающая нормальному, нестеснённому развитию России…
Даже эпиграмму написал батовский сосед Черновых. Человек Рылеев, был замечательный, но поэт, увы, не очень (такое случается), поэтому эпиграмму я не запомнил. Смысл таков: «Эрасты, мало вам крестьянок, теперь за дворянок принялись? Но есть и Божий суд … развратники, есть грозный суд...» И так далее.
Эраст – герой повести Карамзина «Бедная Лиза». Дворянин, соблазнивший и бросивший крестьянку, вследствие чего крестьянка утопилась. Василий Новосильцев мог бы возмутиться фактической неточности. Он не соблазнял свою бедную Катю. Но бросить-то бросил.
Константин Чернов послал Василию Новосильцеву вызов. Шах и мат. Дуэли в России были запрещены и приравнены к уголовному преступлению до 1896 года, когда Николай II (от большого ума) признал законным этот варварский обычай. Вы удивлены? А как же … столько дуэлей весь XVIII и XIX века? «Строгость российских законов умеряется их почти полным неисполнением» (Пётр Вяземский).
Однако - скандал. И скандал грандиозный. Васю (и его родителей) вызвали на родительское собрание (извините, сорвалось), к генерал-губернатору. Было принято решение. Чёрт с ними, с Черновыми. Вася, радуйся! Скажи, что передумал и готов жениться, раз до уголовки дело дошло. Вася так и сделал.
Но … но мама есть мама. Васе было сказано так: даёшь принципиальное согласие, но чтобы не сразу. Всё же 15 лет. Пусть подрастёт чуток. Ну хоть до 18-ти. Тогда и...
Житейский расчёт правилен. За три года много чего может произойти. Может, Катя кого другого полюбит. Да мало ли что? Вася приехал на Зарецкую мызу и … с извинениями (надо полагать, тоже пряча глаза) дал согласие. Н
а вопрос: когда свадебка? – дал уклончивый дипломатичный ответ. Костя тоже извинился и отозвал свой вызов. Люди предполагают – судьба располагает. Был спустя некоторое время бал. Вася танцевал с Екатериной мазурку. Костя за ними наблюдал.
Что произошло между Васей и Катей во время мазурки - неизвестно. После первого тура Екатерина Пахомовна громко сказала Василию Новосильцеву: «Довольно!», прервала танец и пошла к креслу отдохнуть. Новосильцев - за ней, объясниться, мол, да ты меня не так поняла, да ты что? Поздно. Следом - Константин. Дал пощёчину и объяснился: «Хватит моей сестре нервы мотать. Дуэль!»
Дуэль (в парке, у Лесной академии) была смертная - на восьми шагах. Погибли оба. Мама Новосильцева забальзамировала его сердце и с набальзамированным сердцем ушла в монастырь. Чернова хоронило всё Северное общество.
Фактически - первая мирная политическая демонстрация. Что-что, а хоронить мы умеем. Шли молча. Могилу завалили цветами. Вася, мы отомстим за твою гибель растленной, спесивой, карьерной, трусливой, лживой столичной аристократии! Всем, жадною толпой стоящим у трона…
Печки
А печки? Откуда печки на месте бывшей Зарецкой мызы, бывшего Большого Заречья? Это тоже печальная и страшная история. Она для Алеся Адамовича или для Василя Быкова. Потребен иной тон. Большое Заречье было в зоне немецкой оккупации.
В деревне, помимо местных жителей, были и беженцы из блокированного Ленинграда, не доехавшие до своих, застрявшие на оккупированной территории. В 1943 году в деревню вошли каратели, айнзатцгруппен, так они назывались в третьем рейхе.
Как правило, руководил карателями немец, а сам состав айнзатцгрупп был чрезвычайно пёстрым и в этническом, и в социальном смысле. Все бандиты, всё хулиганье, без чести, без сердца и совести были собраны в эти отряды.
У Василя Быкова на его вечере как-то письменно спросили: «В вашей повести «Облава» в одном карательном отряде оказываются раскулаченный и тот, кто его раскулачивал – это уникальный случай?», Василь Быков спокойно сложил записку и в обычной своей (белорусской) манере, безэмоционально ответил: «Спасибо. Типичный...»
Такие вот пацаны зашли в Большое Зарядье. Жителей (кто не успел убежать) загнали в самый большой сарай, сарай сожгли, а вместе с сараем сожгли и всю деревню. За связь с партизанами. Как вы можете догадаться, любая деревня могла быть так наказана, той или иной связи с теми, кто живёт и воюет в лесу не может не быть у любых деревенских жителей.
Деревню сожгли, а белые русские печки с чёрными отверстиями на фоне берёзок остались. После освобождения деревни было принято мудрое решение оставить эти печки – напоминанием о жестокости войны, о том, чтобы никогда, никогда больше это не повторилось.
Ну, люди моего поколения помнят вечный пропагандистский припев в нашей идеологизированной до мозга костей советской стране: «Лишь бы не было войны. Это не должно повториться...»
