Люди, уважаемые, признайтесь, к каким книгам у вас лежит душа: к маленьким брошюрам или до того громадным томам, что, начиная читать их с увлечением и некоторой страстью, к концу добираешься с таким чувством, будто из тебя выжали все какие были соки? У меня недостаточная способность к сосредоточению на работе. Я не могу выполнять какую-то одну работу долгие часы, головы не поднимая и света Божьего не видя, – монотонность убивает. Я быстро начинаю отвлекаться, переключатся на мелочи, которые далеки от моего главного занятия. Я то ерзаю на стуле, то шею разминаю, то руками и ногами встряхиваю, то размахиваю ими, то завожу разговоры. Я обожаю и предпочитаю только тонкие маленькие книги. Многостраничными томами от монотонности, рутинности и уныния хочется лоб себе расшибить (я понимаю, кому как – мне вот как-то так), а не ждать, когда же, наконец, закончится эта каторга. Здесь я так же и отвлекаюсь, и становлюсь слегка рассеянным по сто раз за один абзац, начинаю руками и ногами трясти, головой вертеть, чтобы если не приободрится, то как-нибудь воспрянуть. Я достал из сумки три книги, вот они как раз по мне. Тут сколько страниц? Я быстро пролистал книги одну за другой, задерживаясь на самой последней странице, – отлично: по сто двадцать в каждой. Вот это, кстати, поваренная книга. Еда – это прямо свет моего сердца, и я очень люблю печь, жарить и варить, нарезать, смешивать и сервировать. Я с выражением блаженства и увлеченности на лице бережно прижал книги к груди и улыбнулся. Так и хочется в укор сказать, дочитав большую книгу: долго, очень долго длилось это путешествие, это тебе урок на всю жизнь – если решил что-нибудь почитать, то не берись за фолианты, которые ты даже не поднимешь с одного раза – ограничься чем-нибудь маленьким! Никто косо и с осуждением на тебя не посмотрит: мол, ну что же, друг мой сердечный, зубы обломал или силы не рассчитал? Я спрятал книги обратно в сумку.
У нашего народа есть огромная книга в тысячи страниц в кожаном переплете черного цвета: даже на меня, человека, собаку съевшего на разных книгах, этот фолиант всегда производит громадное впечатление. За свою жизнь я ее видел раз пять или шесть – она хранится в главной городской библиотеке. Ну да, такая солидная вещь должна быть достоянием всех, и любой желающий может прийти и сам удостовериться, какая она гигантская. Страницы той книги содержат не любовные романы, чтобы сердце от переживаний героев замирало; не жуткие истории – что мороз по коже и в горле щемит, потому что бесконечно страшно, так что все волоски на теле дыбом встают и не пошевелиться. В книге описана жизнь нашего народа, причем в таких красках и в таких мельчайших деталях, что буквально видишь, как разворачиваются все события. Мне надо было сфотографировать эту книгу, чтобы показать. Я пожал плечами с сожалением: увы!
Книга интересная и… нет, только интересная. Я с задумчивым и немного растерянным выражением лица приложил палец к уголку рта. Хотел написать, что еще и познавательная, однако сразу тут же, не отходя, как говорится, от кассы, понял: эта книга не поможет разжиться незаурядным умом – здесь милости просим к другим источникам просвещения. Все бы было хорошо, но получается на деле плохо: наша молодежь, на которую мы все возлагаем какие-нибудь надежды – еще пойди проследи, как они успешно и по плану сбываются, – ни разу не читала книгу о жизни нашего народа. Эх, вот мой порицающий неодобрительный прищур.
Поймите меня правильно: я никак не демонизирую нашу молодежь и не вешаю на нее все грехи. Ну мало ли что случается – и она бунтует, бывает безрассудной и вспыльчивой, ведь кровь-то молодая, она кипит, и бурлит, и не дает голове покоя. И, естественно, бывает, что молодежи вожжа под хвост попадет, и она сгоряча и в пылу страстей возьмет да и нарушит какое-нибудь правило. Собственно, правила и существуют, чтобы некоторые из них нарушать. А как еще найти себя? Я знаю, о чем говорю. Свою-то бунтующую юность не выкинешь из головы. Я повернул руку запястьем вверх. Эта татуировка в виде птицы на ветке, наверное, и мелковата будет, и много систем не сломает, – зато шрама не видно. У меня однажды в голове щелкнуло от переизбытка чувств, перемкнуло, и я хотел с твердым намерением уйти из этой жизни. Слава Богу, потом меня перемкнуло обратно, опять что-то щелкнуло, и я резко остыл, передумал. Видно, наваждение и импульсивность прошли.
Недовольно брюзжать тут можно сколько угодно: молодежь то и молодежь сё. Ха, подумать только! А старшее поколение, то есть мое, прямо праведники с соответствующей печатью на лбу, мол, проверено в небесной канцелярии, грехов не обнаружено? В качестве возражения на эти слова я и покажу зажатый между указательным и средним пальцами большой палец. Причин обелять сверстников у меня нет, поскольку – как ни стыдно и неловко это признавать, но все же надо, – мы и сами, когда-то давно описав всю нашу жизнь в книге, больше не открывали ее и не перечитывали. Я машу тебе, читатель, на прощание.