После смерти Ярослава Владимировича стали почитать святым, но культ угас со временем, зато благодарная память о нём пережила века не только в обласканном им Новгороде, но по всем русским землям, и уже московские книжники наградили его уникальным прозвищем – Мудрый.
За трафаретным прозвищем, что-то говорящем уму, но не душе, хочется разглядеть черты конкретной личности. Здесь уместно привести мнение А.Н. Сахарова: «Он показал себя и как человек, сумевший преодолеть самого себя. Не обладая физической силой, будучи хромым, Ярослав был храбрым воином и бесстрашно вёл войско в бой.» А.Ю. Карпов, автор научно-популярной биографии Ярослава, приводит данные медицинского исследования костных останков великого князя: вскрытие его гробницы в 1939 г. показало наличие врождённого недоразвития тазобедренного сустава, а также и правого коленного сустава, что обрекало Ярослава на, как минимум, отставание в физическом развитии. Тем не менее, ещё ребёнком Ярослав смог преодолеть свой недуг настолько, что отец, наравне с прочими сыновьями, направил его вскоре после крещения княжить в Ростов. Последовавший около 1010 г. перевод Ярослава в Новгород (в обход Святополка) говорит о доверии Владимира к этому сыну…
Действительно, Ярослав в своей жизни совершил огромный рывок. Борьба с физическим недостатком закалила волю и помогла в борьбе не просто с политическим соперником. Эта схватка определила будущее Руси. Рождённый в язычестве неграмотными родителями он стал высокообразованным христианином, строителем городов и храмов, выдающимся политиком, царём-мудрецом, поборником просвещения. Таково было время и таковы были люди, показавшие, насколько русский народ оказался готов к принятию христианства, какие творческие силы в нем дремавшие раскрыло оно, если гигантское по европейским масштабам государство, преобразилось на глазах одного поколения. Под стать правителю были и наиболее заметные личности того времени: Мстислав Храбрый, эпический герой и строитель церквей, тот же Илларион, признанный сейчас гениальным и самоотверженный Вышата, печерские подвижники Антоний и Феодосий, или поставленный новгородским епископом лично Ярославом Лука Жидята, ради Христа порвавший с синагогой, а, значит, и с родными – все они поднялись над собою, сделали в своей жизни рывок, только их князю было тяжелее других, ведь борьбу с собственным телом он вёл всю жизнь и особенно должен был страдать в конце её.
Н.М. Карамзин, тщательно перечислив заслуги Ярослава перед потомками. назвал его правление «блестящим и счастливым», но следующее поколение историков не слишком-то уделяло внимание его деятельности. Почему то, во времена сытой стабильности, склонной к нравственному упадку, людей более интересует деятельность разных «реформаторов», и даже вовсе разрушителей, а в периоды смут – явлений, в первую очередь, духовного порядка, у некоторых исследователей появляется соблазн опровергнуть освящённые временем авторитеты, выставить их в противоположном, негативном виде. Может быть тому виной склонная к греху человеческая природа?
Современные исследователи также, в большинстве своём отдают должное Ярославу Владимировичу. Выше уже приведены высказывания Р.Г. Скрынникова и А.Н. Сахарова, к ним можно было бы добавить ещё многих. Так, по словам С.Ю. Алексеева: «Русь восприняла наследие Древней Греции и Византии, став неотъемлемой частью европейской цивилизации. И эпоха Ярослава с благодарностью вспоминается века спустя… когда имя его стало символом древнего единства и общего могущества восточнославянских народов, наследников Киевской Руси». Ему вторит А.Ю. Карпов: «в сознании русских людей Ярослав навсегда остался идеальным правителем, одним из устроителей и радетелей Русской земли». Однако, в наши дни память о Ярославе Мудром, как и о его святом отце, нуждается в защите, но, если Равноапостольного князя Владимира сегодня пытается облить грязью разве что питерская студия мультфильмов «Мельница», чьё руководство, похоже, считает себя мстителями за «Великую Хазарию», с его сыном ситуация сложнее. Ярослава Мудрого защищать приходится от… историков.
Ещё с середины XX в. в массовое сознание вносится своего рода «чёрная легенда» о Ярославе, как о коварном, жестоком и жадном правителе, убийце святого Бориса, а, может быть, и Глеба, прикрывавшим напускной набожностью свои неблаговидные дела. Не без её влияния, как видно, формировался и скульптурный облик великого князя, реконструированный М.М. Герасимовым. На сколько распространена и влиятельна она была ещё недавно в среде специалистов свидетельствует уже то, что без всякой аргументации эта версия, основанная на единичном «свидетельстве» исландской саги, была изложена в вышедшей огромным тиражом и рассчитанной на массового читателя книге Б.А. Рыбакова «Мир истории. Начальные века русской истории» (М., 1984, С.157 - 158).
Во второй половине восьмидесятых годов прошлого века, накануне празднования тысячелетия крещения Руси эстафету подхватил антирелигиозный пропагандист Г.М. Филист. Сначала он коснулся «преступлений» Ярослава в предельно тенденциозной книге «Введение христианства на Руси: предпосылки, обстоятельства, последствия» (Минск., 1988.), затем «развив тему» в целый труд под названием: «История «преступлений» Святополка Окаянного» (Минск., 1990). Эти два творения «ценны» разве что указанным в библиографии перечнем исследователей, пребывающих в аналогичном «затмении», а с христианской точки зрения – «в прелести» относительно морального облика Ярослава Владимировича. Они лишь доказывают, что в полной мере проникнуть в образ мыслей людей далёкого прошлого можно только исповедуя их веру. Парадокс, ведь практически к аналогичному выводу пришёл и сам Борис Александрович Рыбаков, но… только в отношении восточно-славянского язычества! Б.А. Рыбаков, кстати, будучи, в первую очередь учёным, вынужден был отдавать должное заслугам Ярослава и признать очевидное – что принятие христианства было благом для Руси, тогда как Филист «профессионально» беспощаден.
Почему эта «скандальная» версия так любезна атеистам? Как можно разом отбросить множество проверяемых друг другом достоверных известий ради одного, четыре с половиной века передававшегося изустно, повествующего о приключениях героев-норманнов на Руси? Очевидно, потому, что разрушает не только образ Ярослава Мудрого, но и святого мученика Бориса, который, оказывается, погиб «обычной» смертью, в борьбе за власть, а, главное – дискредитирует русское православие в целом, представляя Церковь как этакую корпорацию корыстных обманщиков-мифотворцев. «Товарищи не понимают», что, отстаивая своё «видение» и тем самым по-революционному перечёркивая великую духовную и культурную традицию, они «с водой выплёскивает ребёнка», целятся в Церковь, а попадают в Родину.
Здесь необходимо, к сожалению, предельно кратко, объяснить суть «новаторской» версии советских историков. Она состоит в буквальном прочтении «Саги об Эймунде», в которой, в частности, говорится о том, как группа варягов в надежде обогатиться в качестве наёмников приняла участие в междоусобной борьбе сыновей Владимира, поступив на службу к Ярославу – «Ярицлеву», в результате чего, после всяческих перипетий, главный герой повествования Эймунд, по наущению Ярицлева, убивает его врага и брата «Бурицлейва», отрубив ему голову. Достаточно характеризует этот источник уже то, что в соответствии с ним победителем в борьбе оказывается третий брат – Вартилав (правитель Полоцка Брячислав, в действительности - племянник Ярослава), а Ярицлейв остаётся правителем Новгорода, киевским князем становится Вартилав, а сам Эймунд начинает… править в Полоцке, что противоречит реальности.
Осознавая необходимость защиты Ярослава Мудрого, выдающийся литературный критик В.В. Кожинов писал: «образы этой «поэмы в прозе» затмили в глазах некоторых историков гораздо более достоверные сообщения всех других имеющихся налицо источников». Действительно, «Сага…» стала объектом внимания российских исследователей ещё с 1833 г. и вплоть до 1957 г. у них хватало мудрости не воспринимать содержащуюся в ней информацию буквально. Считалось, и справедливо, что в образе Бурицлейва со временем, в передаче сказителей, соединились реальные Болеслав, главный противник Ярослава и Святополк, бывший лишь ставленником, марионеткой Болеслава.
Не находя себе союзников в среде отечественных историков, В.В. Кожинов вынужденно обращается к зарубежному авторитету, виднейшему германскому исследователю Древней Руси Лудольфу Мюллеру, приводя его возмущённые слова по этому поводу, признесённые в 1988 г.: «В 1957 г. была опубликована книга Н.Н. Ильина… Автор этой книги утверждает, что убийство Бориса и Глеба дело рук не Святополка, а Ярослава Мудрого. С тех пор и до сего времени растущее число исследователей склоняется к этому мнению, которое всё, что сказано в наших источниках, переворачивает вверх ногами. Мнение это…является просто клеветой». К сказанному остаётся лишь добавить, что князя Бориса ни один источник не называет Бориславом и более того, как мог убедиться читатель, Ярослав Владимирович всей своей практикой государственного деятеля опровергает эту «чёрную легенду» о себе. Вступая в конфликты с Брячиславом, или Мстиславом, он не убивал своих противников, а устанавливал с ними мирные, взаимовыгодные отношения, он не мстил полякам за преступления Болеслава, а только вернул утраченные земли. В конце концов, ведь это же народ прозвал Святополка, а не Ярослава окаянным, а церковные писатели лишь воспользовались вновь появившимся эпитетом. И ещё риторический вопрос: мог ли Ярослав Владимирович заслужить такое отношение к себе, какое он имел в обществе уже в тридцатых годах, если бы пришёл к власти преступным путём? До какой же степени нужно было не доверять источникам, лишь на том основании, что они написаны «церковниками»!
В настоящее время уже опубликован академический труд «Древняя Русь в свете зарубежных источников», где нашлось место и оценке Эймундовой саги как тенденциозной и сильно искажающей действительность с целью гипертрофированной героизации скандинавских героев. Составители вернулись к традиционной оценке: «В борьбе с Ярославом, Святополк использует помощь своего тестя Болеслава – что, по мнению исследователей, послужило причиной замены его имени именем польского князя в форме, знакомой скандинавской литературе». Признаётся, также, что сага полна литературных штампов, формул, стереотипов. и ходячих сюжетов, а «Общая установка на героизацию образа Эймунда, вероятно, потребовала существенного переосмысления рассказа (М. 2000. С.515-523).
Таким образом, ситуация в научном сообществе, несколько изменилась в лучшую сторону, зато возникла целая рать журналистов, пишущих на исторические темы и продолжающих заниматься очернительством всего позитивного в отечественной истории. Они буквально «питаются падалью», так как, не будучи в состоянии сами обнаружить что-либо новое для своих «сенсаций» выискивают уже разоблачённые фальшивки и отброшенные наукой «версии», подобные упомянутой выше. Нам же, усвоив урок, следует быть осторожными в оценках, памятуя, что всё ещё встречающийся «патологический «критицизм» или «очернительство» в оценках того, что нам дорого в родной истории коренится в личных проблемах и комплексах авторов таких «версий», их «странной любви» к Отечеству (с кукишем в кармане), а, пожалуй, чаще всего - и в банальном безверии, отвержении родной традиции, не позволяющем познать истину.
В завершении нашего рассказа о великом князе Ярославе Мудром, подводя итог спору историков, хочется снова дать слово филологу, оставившему, как кажется, самую оригинальную, глубокую и объёмную оценку деятельности этого великого мужа.
В.В. Кожинов: «…русская культура (в самом широком значении слова) дошедшая до нас от эпохи Ярослава, представляет собой всецело очевидное наследие, сохраняющее свою не могущую быть превзойдённой ценность – то есть она полновесно существует и сегодня, сейчас. Это и собор Святой Софии в Киеве, и Новгородская София (которая, в отличии от Киевской, дошла до нас в почти первозданном виде), и целый ряд других творений зодчества, это ценнейшие фрески и мозаики, это проникновенное «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона и восходящие непосредственно к эпохе Ярослава элементы Киевских и Новгородских летописей, и т.д.
Продолжающееся доныне полноценное бытие созданной при Ярославе Мудром русской культуры – самое яркое, пожалуй, проявление сущности той эпохи… культура, сотворённая во времена Ярослава, вне всякого сомнения, обладает и сегодня своей непревзойдённой и не могущей быть превзойдённой ценностью. И поскольку неоспорима громадная роль самого Ярослава Мудрого в сотворении этой культуры, он по праву может быть назван одним из величайших созидателей России.
И государственное строительство, и творчество культуры в эпоху Ярослава Мудрого имеет непреходящее значение ещё и в том смысле, что после позднейших тяжких испытаний и резкого подчас упадка страны так или иначе сохранялся – пусть хотя бы на самой глубине исторической памяти – некий первообраз Великой Руси, взывающий к своему восстановлению, воскрешению. И он, этот первообраз, действительно воскресал и в эпоху Ивана III Великого и – после Смуты начала XVII века, и т.д. Взывает он к нам и сегодня…»