Валерия Перова (Любимцева)
Не стало доброй знакомой автора этих строк на протяжении 35 лет, Валерии Перовой (Любимцевой). Назвать её широко известным человеком вряд ли можно, хотя её биография представляет собой определённый интерес. Впрочем, судите сами.
В начале 1950-х годов в «Пионерской правде» появилось прочувствованное стихотворение юной пионерки, посвящённое Сталину, с подписью «Валерия Перова». Это был её дебют...
Потом, в 1960-е и 1970-е годы, она гораздо больше интересовалась поэзией, нежели политикой. Как-то раз я у неё спросил: почему она ставит поэзию на личные темы выше, чем политическую поэзию? Она ответила: «Поэзия — это не рифмованный текст, она должна создавать настроение у читателя. Если она создаёт настроение, значит, это настоящая поэзия».
Потом... В XIX веке революционер Пётр Лавров писал русскому императору: «Ваше величество, если Вы встретите на улице молодого человека с умным и открытым лицом, то знайте — это ваш враг». Собственно говоря, такие слова являются приговором любому государству, в любую эпоху, каким бы могущественным оно внешне ни казалось. Только приговор этот — отсроченный, он исполняется обычно не сразу, а через десятилетия. Бывает, каким-то гениальным манёвром государство умудряется избежать этой роковой участи и найти себе новую опору в молодёжи, но если этого нет, то оно гибнет. Увы, так можно было написать и Генеральному секретарю ЦК КПСС, если ещё не в 1960-е, то в 1970-е годы точно: большинство умной и искренней молодёжи так или иначе склонялось к диссидентству (как в XIX веке — к революции) — в культуре, литературе, политике... Разумеется, Валерия тоже этого не избежала.
В 1960-е годы она была подругой андеграундного поэта Леонида Губанова (1946—1983) как раз в то время, когда он основал скандально известный СМОГ — «Самое Молодое Общество Гениев». Заинтригованный этим событием, ему, по легенде, позвонил из эмиграции сам Александр Фёдорович Керенский, привлечённый такой волной поэтической самодеятельности, в которой старый политический волк, видимо, учуял запах грядущих перемен. Впрочем, Валерия факт этого звонка Керенского не подтверждала и говорила, что если бы он был, то об этом Леонид Губанов обязательно бы рассказал ей. Но кто знает... Может быть, Губанов и не поверил, что ему и впрямь звонит бывший глава Временного правительства, и решил, что это чей-то глупый розыгрыш.
Среди друзей и знакомых Валерии в те годы были диссидент Вадим Делоне, писатель Венедикт Ерофеев. Как-то раз, знакомя меня и других со своей подругой, она представила её таким оригинальным образом: «Это последний бубенчик Венички Ерофеева».
Наверное, из Валерии вышла бы почти идеальная участница какой-нибудь коммуны. Свою однокомнатную квартиру, скромное имущество, своё время и силы она с охотой предоставляла для общего дела, которое полагала благим. Квартира её обычно не запиралась, а когда она уходила, то ключ оставался под ковриком у входа. Вот только время было не для коммунаров, а совсем наоборот...
В конце 1980-х она познакомилась с другой Валерией, более широко известной — Новодворской. В каком-то смысле они были антиподами, эти две Валерии. Валерия Перова, от которой за 35 лет я не услышал ни одного неискреннего слова, которая всегда, что думала, то и говорила в лоб, даже иногда до бестактности. И Валерия Ильинична, которая беспрерывно актёрствовала, только меняя роли, так что это ужасно утомляло, и которая и словечка за 25 лет, что я был с ней знаком, наверное, не вымолвила в простоте, без тонкого расчёта и позы.
Обе они любили кошек, это было у них общее. Но Валерия Перова как-то в сердцах выпалила о Валерии Новодворской фразу, которой припечатала её навеки и в которой обрисована вся Новодворская, с головы до пят — для тех, кто понимает, естественно: «Я даже не знаю, любит ли она котов!» :)
Довольно скоро квартира Валерии Перовой стала местом еженедельных собраний для партийных сотоварищей Новодворской. Не следует думать, что там были одни либералы: нет, там было тогда, в 80-е, полно марксистов, народников, анархистов и прочих левых разных сортов, которые полагали, что все они просто временные попутчики, чтобы добиться «свободы», а уж там...
В однокомнатную квартиру набивалось порой по 50-70 человек, так что яблоку было негде упасть: люди сидели, стояли, едва ли не висели на лампе... Однажды в 1989 году в этой толкучке кто-то нечаянно наступил на маленького рыжего котёнка хозяйки, Гришу. С тех пор он не мог вертеть головой, и когда оборачивался, то делал это всем туловищем, как лев. Но прожил, несмотря на это, долгую жизнь, и даже, наверное, вошёл в историю на фотографиях, где безмятежно дремлет на руках у Новодворской.
Но продолжу сравнение двух Валерий. Валерия Перова никакие революции на дух не переносила, и не раз говорила мне: «Любые ваши революции — это всегда резня, мерзость». Как-то раз на праздник предложила такой тост: «Любая революция — это плохо, это насилие, поэтому я предлагаю выпить против любой революции!».
Могут спросить: ну, хорошо, но что же привело столь искреннего, прямодушного человека и вдобавок противника насилия в одно пространство с первой Валерией, то есть Новодворской, которую хорошо знавшие её люди характеризуют совсем иначе? Тут можно ответить, что политика — вещь сложная, парадоксальная, хотя в то же время и простая, бывает, что искренние, прямодушные и лично честные люди поддерживают хвастуна и позёра, не вымолвившего за свою жизнь в простоте ни единого словечка. А бывает и так, что умнейшие, образованнейшие, блистающие глубокой научной эрудицией люди поддерживают несносного и невежественного дурака-самодура, у которого и на лбу крупными буквами выведено слово «дурак». Всё бывает...
Но обе Валерии удивительным образом совпали в конце 1980-х годов именно в своём неприятии революций. Только у одной оно было искренним и постоянным, а у другой — мимолетным и ситуационным, по моде дня. Валерия Новодворская тогда называла себя «профессиональной эволюционеркой» (так!). А Валерия Любимцева в одном из очень редких своих интервью — журналу «Нью Таймс» в 2014 году — говорила: «Хорошо помню, как однажды она [Новодворская] вела семинар о народовольцах и сказала: «Бойтесь людей, которые себя не жалеют — они и вас не пожалеют». Она это осудила, хотя сама была именно такой».
В 1993 году они разошлись и не общались несколько лет, потому что Валерия Ильинична горячо поддержала и одобрила расстрел Верховного Совета, а Валерия Григорьевна, как мы помним, все «ужасы революций» (а равно и контрреволюций) решительно отвергала и осуждала. Она ведь была «за всё хорошее против всего плохого»...
Для себя я могу по итогам этого 35-летнего знакомства сказать: да, есть, или, по крайней мере, были на свете и такие либералы, которые от поддержки и одобрения любых кровавых «крайностей» своих сотоварищей старательно воздерживались. Даже если эти «крайности» непреложно вытекали из их общей позиции. Когда-то, в конце 80-х, такими «светлыми людьми в белых одеждах» воображали и представляли себя едва ли не все либералы поголовно. История подвергла их безжалостному и придирчивому экзамену. После октября 1993 года ряды «людей в белых одеждах» изрядно поредели, там осталось меньшинство. Как написала тогда Валерия Новодворская: «Про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь отстирывается хорошо. Сколько бы их [защитников Верховного Совета] не было, они погибли от нашей руки. Оказалось также, что я могу убить и потом спокойно спать и есть». Вторая Валерия от таких слов неизменно приходила в негодование. После февраля 2014 года из «людей в белых одеждах» уцелели считанные единицы. А сейчас, когда я пишу эти строки, то, возможно, и вовсе никого больше не осталось...
Так что эти строки — что-то вроде прощания с ними...