Поздно в тот вечер по кроватям разошлись, а Николай, хоть и прилично выпил, уснул не сразу. Всё думал про мальчишку, который ему напоминал детство, пока не уплыл в сон.
И снилась ему школа. Бежал он по коридору, слыша шаги позади, а всё было как в тягучем облаке. Кто-то пыхтел за спиной, протягивал к нему свои руки, а он всё бежал, пока не очутился на улице головой в сугробе. И был он мальчишкой с раскосыми глазами.
Начало истории
Предыдущая глава
Бородин проснулся по обыкновению рано, пока остальные в доме ещё видели сны. Выбрался на улицу, вдыхая морозный воздух, и принялся делать зарядку. Потом взялся за топор, принимаясь колоть дрова.
Мороз был знатный, даже Белка не показывала носа из тёплой будки, предпочитая сон пустому лаю. Когда вынесут горячего супа или похлёбки, тогда и подаст голос.
После завтрака Николай решил прогуляться.
- Да где ж тут у нас прогулки устраивать? – не поняла Настя.
- Просто по улице, пройтись, - Бородин натянул свитер, куртку, намотал на шею шарф, а на голову водрузил шапку и отправился на поиски мальчишки, который со вчерашнего дня перед глазами стоял. – Хочешь со мной?
- Делать мне больше нечего, - отмахнулась сестра.
Он шёл прямиком к тому месту, где встретил вчера мальчишку, рассматривая дома, пыхтящие дымом, будто курильщики, выпуская сизые струи вверх. Школьники должны быть в школе, кто помладше – в детском саду. И кто знает, может сейчас этот раскосый строит где-то из кубиков башню, а кто-то другой рушит её, и все принимаются смеяться.
Побродив немного, он отправился в магазин купить печенья к чаю и поинтересовался у продавщицы о мальчишке. Та окинула его немного удивлённым взглядом, но ответила, где и с кем живёт.
- Про Ваньку что ли? – поинтересовалась какая-то старушка, оказавшаяся Лукерьей, и так они вышли вдвоём, неторопливо направляясь в сторону её дома. Бородин нёс лёгкую сумку, где лежали только хлеб и сахар. Много на пенсию не разгуляешься, потому Лукерья не шиковала. Привозили иногда дети кое-что, да только сами немного зарабатывали, потому и на том спасибо. А Ваньку ей было жалко. Порой себе что-то не покупала, а мальчишку конфетой угостит.
- Жалко ребёнка, - прошамкала беззубым ртом и будто начала что-то пережёвывать. – Будто собачонку в чёрном теле окаянная держит. Борька нормальный, да, - кивала она, соглашаясь сама с собой. – А Зинка - злющая, будто не баба, а ведьма, - повернулась к незнакомцу, пытаясь заглянуть в глаза, только всё одно: чётко ни одного человека уже давно не видела. А этот всё равно расположил, был в его голосе что-то твёрдое, но тёплое.
- Вроде, доброе дело делает, - размышляла, - а осадок сильнющий, - делилась мыслями. – Вот как, скажи мне на милость, можно ребятёнка так гнобить? Пущай и чужой, - махнула рукой. – Но живой же, тёплый, ласки просит. Знаешь, как он ластится любит? – остановилась Лукерья, поправляя выбившиеся седые волосы из-под пухового серого платка, которому сносу не было. – Бывало придёт, крадётся, а я уж слышу. На крылечке стоит, дверца так щёлк. Раньше боялся приходить, а потом привык. Прижмётся ко мне, а у меня душа плачет, только слёз ему показывать не надо. Если я жалеть стану, то и он себя. Пусть сильнее будет. Говорим с ним даже.
- О чём же? – душа Бородина сжималась с болью, слушая исповедь старухи. Надо же, из всего села одна с чистой душой, даже сестра его и та по принципу: «моя хата с краю».
- Так об чём? – будто задумалась. – Мечтает он вырасти и уехать отсюда. Подальше, говорит, от мамки поеду. Отец пусть гостит, а эта чтоб с братьями да сёстрами и приезжать не смела. Маленький какой, а уж мысли такие. Уеду, говорит!
- А почему ж его не защищает никто от других?
- А кто ж будет? – развела руками Лукерья и чуть не упала, поскользнувшись на маленькой льдинке, что под снегом притаилась. Николай вовремя подхватил, а то она уж такого страху натерпелась. Аж в глазах потемнело.
- Ты заходи, заходи, в доме всё сподручней. Чаю попьём. Ты ж тут единственный, кто про Ваньку спросил, потому что жалко его.
Поставила чайник Лукерья, а Николай осматривался в стареньком доме, хранившем память о стольких людях. И пока она по хозяйству суетилась, а Николай на стол пряники и конфеты выставил, что сестре купил, открылась дверь, и на пороге застыл мальчишка с раскосыми глазами.
Какое-то время Бородин и Ванька смотрели друг на другу, не говоря ни слова, и мальчишка захотел сбежать, прикрывая дверь, но Николай бросился следом.
- Погоди, - окрикнул его в спину, и беглец застыл, боясь повернуться. Конечно, он признал сразу странного дядьку, что разогнал мальчишек и помог ему выбраться из сугроба. А теперь ещё больше удивился, увидев его в гостях бабы Лукерьи. Только знал Ванька, что в такие моменты лучше прятаться. Потому что, когда тебя не видно, про тебя никто не помнит. А коли никто не помнит, значит, не сольёт злобу и не отвесит тумак.
- Идём в дом, поговорить хочу.
Мальчишка удивлённо обернулся, смотря на незнакомца, который его вчера спас, и недоверчиво нахмурил брови.
- Давай же, - подозвал его Николай, первым ступая в дом, и Ванька робко вошёл следом.
- Аааа, Ванюша, - растянула улыбку Лукерья, - внучок мой, давай, скорей, раздевайся и руки мой. Гость у нас из города!
Ванька прошёл к рукомойнику, споласкивая руки, а потом уселся на старый табурет, боясь поднять взгляда. И такой он показался Бородину маленький и забитый, что злость внезапно накатила. Хотелось пойти к Зинаиде и отходить по пятой точке как следует, выдать затрещину всем детям, что издеваются над мальчишкой, а ещё отчего-то щипало в носу, но Николай сдержался. Куда ему, этакой детине, слезу пускать?
- Ты бери вот пряничек, - подкладывала Лукерья Ваньке сладостей, - конфеты тоже. С собой не даю, - повернулась к Бородину. – Он сам брать боится, говорит, что отнимают дети Зинаиды, а потом требуют, чтоб ещё носил. Потому он перестал вообще у меня что брать.
- Что же это получается. Будто в семье, а хуже, чем в детском доме? – удивился Николай.
- Да кто ж в том доме был? – пожала плечами Лукерья. – Говорю только, что знаю. Ты ешь, ешь, - обратилась на сей раз к Ваньке, - а то кожа да кости. Отец когда приедет?
- Завтра, - отозвался Ванька с набитым ртом.
- Ну хоть пару недель отдохнёшь, - кивала головой старушка. – При Борисе они его сильно не задирают, - пояснила Николаю.
- А опека что ж?
- А что опека? Сытый, все соседи кивают, что не обижают, а он кому чего скажет? Зинка запугала его, так и молчит. Только кивает на всё, что та скажет. Да и кому охота его забирать? Морока лишняя.
- А Борис?
- Работает, - развела руками в сторону. – У него ж своих трое, ещё и Ванька, - потрепала по голове. – Тут работы нет, в городе тоже тяжко. Вот и выбирает деньги привозить, а какой мужик сядет сиднем с чужим ребёнком сидеть? Сколько раз с женой своей говорил, поначалу держалась, а потом всё одно. Поругаются да помирятся. А этот, - кивнула на Ваньку, - терпит. Куда деваться.
- Знаешь что! – Николай стукнул по столу так, будто ставил печать на каком-то невидимом соглашении. – А давай я тебе приёмы покажу, чтобы ты от ребят защищаться умел?!
Ванька недоверчиво глянул на мужчину.
- Они ж всё равно побьют.
- Так и сделаем из тебя такого сильного, что одному навешаешь, так другой и лезть не захочет!
И такая радость на сердце Николая пошла, будто в лотерею он выиграл, а Ванька смотрел на него, смотрел, а потом и сказал.
- Хочу!
Продолжение здесь