Героем новой рубрики НЕВСКИХ НОВОСТЕЙ о пяти выдающихся петербуржцах стал поэт и вокалист панк-группы «Последние танки в Париже» Алексей Никонов. Кто для Никонова полубог, кого он считает учителем и жёстким диктатором, и какой аллегорией он объяснил миссию поэта – в материале НЕВСКИХ НОВОСТЕЙ.
Материал был опубликован на сайте nevnov.ru 19 мая 2017 15:15.
АЛЕКСАНДР ПУШКИН
Никакого золотого века не было. Был Пушкин и остальные. То, что принято называть серебряным веком, есть век золотой.
Пушкин первым реабилитировал фигуру поэта. До него поэт был прислугой (за редкими исключениями, типа Ломоносова) при дворянах. Мы все этим пользуемся до сих пор.
Влюблённость в Пушкина появилась очень поздно. К Пушкину меня привёл Набоков.
«Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам».
Это самое экзистенциальное стихотворение русской литературы. Его любил читать Достоевский.
У каждого времени свой Пушкин: у модернистов был свой Пушкин, у романтиков – свой Пушкин, у постмодерна – свой Пушкин. Мой Пушкин – трагический, поздний. Его стихи открывают то, что мы не можем узнать вербально. Тяжело говорить о великой поэзии простыми словами. Они стёрты. И если я начну говорить, почему мне нравится Пушкин, то превращусь в заурядного лектора по литературе. Величие Пушкина не в этих избитых фразах, а в том, что у каждого из нас он свой. Мой Пушкин трагичен, а у другого он – весёлый пацан.
Жуковский писал, что не надо было ему жениться, нужно было уехать в деревню писать. Но эта дуэль до сих пор не кончилась. И в жизни каждого русского поэта она каким-нибудь образом отсвечивает. Вспомните Мандельштама, Гумилёва… В этом смысле фигура Пушкина отбрасывает тень на каждого русского поэта. Мы можем это отвергать, как Маяковский, но от пули он тоже не ушёл.
Молодые люди не знают о Пушкине. В нас убивают стремление понять Пушкина в школе учителя. Достаточно спросить, когда человек в последний раз читал Пушкина. Большинство скажет, что в школе. И это печально. Чтобы понять Пушкина, нужно приложить немного труда.
Пушкин как орёл двуглавый – в обе стороны смотрит: и консервативно, и либерально. Он может быть романтичным, когда описывает Людмилу, а может быть классическим, как в «Борисе Годунове», притом это модерн. К нему неприменимо понятие «стиль». Обычно поэт определяет: он идёт либо за Дионисием, либо Аполлоном. У Пушкина есть и то, и другое.
Последнее, что читал – короткие лирические стихи Пушкина последних лет и письма к жене, которые он писал на русском. И биографию. Меня интересует то, что происходило в последние дни перед смертью поэта. Заговор вокруг Пушкина был омерзителен. Наверное, он должен был сдержаться, но опять-таки мы не можем судить дворянина того времени, тем более учитывая то, сколько у него было дуэлей… Он настолько высоко поставил фигуру русского поэта, что удержаться было не в его власти.
Пушкин – это явление. Коли он бросает тень на жизнь каждого поэта, что это ещё такое, как не полубог?
ВЛАДИМИР НАБОКОВ
Набоков – любимый писатель моей юности. Все его произведения я знаю наизусть: от «Защиты Лужина» и до «Под знаком незаконнорождённых». Он для меня всегда был учителем. Может, со стороны это не звучит, так как у меня грязный и неряшливый стиль, но именно Набоков научил меня как пишущего человека очень многому.
Тема Набокова – попытка вырвать из прошлого настоящую реальность при помощи очень радикальных стилистических методов, чего не могли оценить в полной мере его современники. Кто действительно был не понят – это Набоков.
В моём понимании он является наследником Пушкина. Набоков больше аполлонистический художник, но всегда он говорит о дионисических чувствах. Все герои у него напряжены от Гумберта и до Крейчмара. Почти все, кроме главного героя «Дара», который у меня не вызывает симпатии. Да и весь роман я считаю не самым лучшим в его биографии.
Хотя сам Набоков считал «Дар» лучшим романом.
Роман «Бледное пламя» так на меня повлиял, что все свои сборники я заканчиваю прозаическими кусками. Весь мой первый сборник «Хардкор» написан под влиянием этого романа. Я хотел уйти от этого стиля, но не могу: всё равно я в конце вставляю то, что я называю поэмой. Она обычно не рифмованная, написанная жёстким прозаическим языком.
Если бы была возможность задать вопросу Набокову, я бы спросил, есть у меня хоть пара нормальных стихов, которые он одобрил?
Набоков очень жёсткий диктатор: в тексте берёт тебя за шкирку и тащит. Очень тяжело от его влияния уходить. Как Селин. Они оба владеют стилем в полной мере. Многие признавались, что после Селина не могут читать других авторов. У меня такое было с Набоковым. Он меня настроил против Достоевского! На десять лет моей жизни.
АНАТОЛИЙ МАРИЕНГОФ
Мариенгоф – один из самых оригинальных проклятых поэтов России.
«Кровью плюём зазорно
Богу в юродивый взор.
Вот на красном чёрным:
"Массовый террор".
Мётлами ветру будет
Говядину чью подместь.
В этой черепов груде
Наша красная месть.
По тысяче голов сразу
С плахи к пречистой тайне.
Боженька, сам Ты за пазухой
Выносил Каина,
Сам попригрел периной
Мужицкий топор -
Молимся Тебе матерщиной
За рабьих годов позор».
Ужасные слова, но как они звучат! Как камни со скалы катятся. Стихотворение великолепно, несмотря на то, что мораль и этическая сторона отвратительны. В этом проклятость Мариенгофа и всех его ранних стихов. Русская поэзия зациклена на морализаторстве, этических проблемах, «откуда дровишки?» и вся эта некрасовская по***нь. А Мариенгоф пришёл и наплевал на всё это.
Ровно год назад я читал лекции и открыл для себя имажинизм в полной мере. Я случайно взял монографию Мариенгофа и был шокирован его ранними манифестами. Все манифесты имажинизма составлены при его участии.
Молодой Мариенгоф приехал из Пензы. У него было три стихотворения, которые случайно прочитал Бухарин. Его защитной реакцией был смех, но он сказал, что Мариенгофа нужно срочно взять литературным секретарём издательства ВЦИК.
Ленин прочитал поэму «Магдалина», известна его краткая рецензия: «Больной мальчик». Даже самый левый из всех левых посчитал стихи Мариенгофа левыми. Это говорит о том, как он далеко зашел, будучи поэтом. И это впечатляет.
Затем Мариенгоф стал писать отличную прозу. Все вспоминают замечательный «Роман без вранья» и, конечно же, «Циники», который у нас экранизирован. Но для меня он в первую очередь был поэтом. Это тот самый проклятый поэт, которого русские модернисты так долго искали вокруг себя, но почему-то не находили. А они все были среди них.
Место в истории интересовало Мариенгофа в меньшей степени, хотя он на него рассчитывал. Это поэт для поэтов – та яркая звезда, которую могут оценить только те, кто пишут.
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
Маяковский – человек, который открыл для меня поэзию. Мне он не нравился, но очень сильно выделялся среди того, что нас заставляли учить. Это меня зацепило. Затем лет в 15-16 я прочитал:
«Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зелёный бросали горстями дукаты,
а чёрным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие жёлтые карты.
Бульварам и площади…»
И... Я сейчас заплачу... Знаю его наизусть. Это как первая любовь… Маяковский тоже проклятая фигура русской поэзии, но другого уровня.
Маяковский прошёл путь, который должен пройти каждый поэт: путь экспериментатора, путь разрушителя, который у него вышел блестящим образом. Для меня Маяковский поэт чисто дионисического склада, этим он мне и близок. Он виртуозно владел рифмой, как ни один из его современников. Он делал со своим талантом всё, что считал нужным. Осуждать его я не имею права и не собираюсь. Это дело поэта – поступить со своей жизнью так, как он хочет. Революция всем поломала жизнь, но ему-то было её не жалко. Как мы можем судить поэта?
«Облако в штанах» – одна из самых гениальных поэм на русском языке: от рифмы до ритма. Когда она вышла, то произвела впечатление разорвавшейся бомбы. До того момента Велимир Хлебников считался главным футуристом. Но когда появилось «Облако в штанах», всё поменялось. И сразу появились Брики.
Маяковский был одним из первых акционистов: вспомните жёлтую кофту. Он надевал её на все выступления. Тогда это было нонсенсом, потому что обычно все носили серые, чёрные костюмы. Когда Маяковский шёл по Москве или Петербургу, это всегда было представлением. Он был первой панк-звездой.
Маяковский – большой трагический поэт уровня Шекспира, только он говорил на другом языке и стиле. Проблемы, которые он поднимает, вечные.
ЭДУАРД СТАРКОВ
Эдуард Старков – особая фигура в поэтической жизни России, о которой только начинают говорить. У нас очень мало записей в русском роке, через которые слушатель может получить нерациональный, невербальный опыт. В творчестве Эдика данный опыт выражен в полной мере как ни у кого в русском роке. В этом смысле он очень оригинальная и большая фигура. Именно поэтому я называю его поэтом. Если взять его поздние стихи, то это уже серьёзное владение материалом уровня Хлебникова.
Эдик и Борис Рыжий – это два последних поэта русского модерна. Они запоздали и пришли тогда, когда пришёл постмодерн. Может, поэтому они погибли так рано. Это было не их время, но от этого их талант не стал меньше. Их жизнь была трагедией, но через то, что они оставили, мы можем прикоснуться к иррациональному, тому, что мы сами себе боимся сказать. Когда мы просыпаемся, мы об этом помним, а потом опять забываем. Пытаемся увидеть во сне, а там всё тот же заурядный кошмар. И именно такие документы, когда человек на краю, очень нужны. Эти люди буквально себя распяли: один на тексте, другой – на гитаре. «Моя гитара повесилась» – вспомните песню Эдика. Звучит страшно, но это бесценный опыт.
Эдик открыл нечто такое, что не говорилось до него – эсхатологический опыт, проявленный в песнях. Это сквозная линия, главное направление его поэзии и песен. Метафизика, проявленная в реальности. Он не боялся об этом петь. Возможно, это стало причиной трагичного финала. У него был прямой канал к тому, что непознаваемо и находится с нами рядом. Учёные говорят, что этого нет. А я сомневаюсь. Именно об этом альбом «ZUDWA». Тяжёлый альбом, но произведения искусства требуют усилия для понимания. Поэты не умирают. Остаются тексты и присутствие.
ИТОГ
В науку я не верю, а политика оставляет меня совершенно равнодушным. Всё, что у нас называют политикой, это дворянские игры.
Если в момент написания стихов ты получаешь мистериальный опыт, значит ты поэт. Для меня этот взгляд гораздо шире, чем рациональный взгляд учёного или безумные зрачки политика. Рациональный взгляд на вещи всегда вызывал у меня удивление. Предположим, что море – это то, что мы не понимаем, и что находится за пределами нашего сознания. Земля – это то, где мы материально существуем. Учёные эту землю объясняют. Религиозные деятели, философы объясняют море с суши. Поэты – это водораздел. Одним концом они в непознанном, а другим – в рациональном. Они говорят рациональным языком о непознаваемых вещах.
Беседовала: Надежда Дроздова