Найти тему
Болтовня буквоеда

Жизненный «Мартин Иден» Джека Лондона.

Оглавление
«Жалко мне мистера Батлера. Молодой он был, не соображал, а ведь обокрал себя, из-за этих тридцати тыщ в год вовсе жизни не видал. Теперь и за тридцать тыщ, экие деньжищи, не купить ему никакой радости, а ведь мальчишкой мог нарадоваться за десять центов — не откладывал бы их, а взял леденцов или там орехов, а то и билетик на галёрку». (с) Джек Лондон: «Мартин Иден».

Здравствуйте. На сей раз я напишу, почему «Мартин Иден» Джека Лондона — одна из моих любимейших книг. Дополнительно замечу, что этот текст вырос из личной переписки с моим подписчиком; текст я расширил и отредактировал, а попутно освежил в памяти содержание книги.

Говоря совсем коротко, книга Лондона многослойна, потому прекрасна, потому мне и нравится. Если времени у вас в обрез, дальше можно не читать, — лучше я уже не сформулирую. А теперь хочу пройтись по главным пунктам и слоям, которые я заметил и выделил в этом произведении.

Все цитаты в данной статье принадлежат их авторам или правообладателям. Я цитирую исключительно в ознакомительных и полемических целях, что согласуется с положениями статьи 1274 ГК РФ.
Я не стремлюсь никого оскорбить по какому-либо признаку или принадлежности, так как делаю оценочные суждения, выражающие исключительно моё субъективное мнение как автора текста.
Подарочное издание от «Эксмо».
Подарочное издание от «Эксмо».

***

Во-первых, путь настоящего писателя. Джек Лондон точно и верно показал кривую дорожку писательского успеха; это когда человек много, долго, упорно и безызвестно трудился в литературе, горел идеей поделиться с миром чем-то важным и вечным (но нищенствовал и оставался непонятым практически всеми вокруг), и в итоге всё же дошёл до денег, признания и славы, которые ему были так желанны поначалу, а потом принесли одно лишь разочарование в мире и людях.

Интересно тут то, что Мартин к моменту славы уже сломался психологически, выгорел и истощился, а вся известность и деньги его совсем не радовали; наоборот, его даже обижала собственная популярность. В книге ближе к концу рефреном идут мысли Мартина, мол, я написал свои лучшие произведения, когда ещё был неинтересен вам и презираем вами, и вам тогда было наплевать на меня; вы отторгали меня и не печатали в журналах, не звали бессонного оборванца на свои торжественные обеды, зато сейчас вы носите меня на руках, потому что это вдруг стало модно; но моя работа была сделана ещё тогда, когда я был беден, голоден и закладывал единственный костюм, чтобы раздать долги за еду... И так далее.

Нищий, но свободный и влюблённый моряк Мартин.
Нищий, но свободный и влюблённый моряк Мартин.

Джек Лондон здесь намеренно ломает любимый штамп многих популярных творцов и наивных потребителей, что называется «работай как чëрт, и обязательно достигнешь успеха и счастья». Лондон рушит этот стереотип и говорит иное: успеха как творец (или как человек вообще) ты, возможно, однажды и достигнешь, только вот маловероятно, что он принесёт тебе счастье; не принесёт, если ты не готов к счастью внутренне и не нашёл себя (а фальшивые ключи к этому ныне хорошо продают инфоцыгане), если не достиг внутренней гармонии (ещë один выгодно продающийся пунктик), если не способен отдыхать и абстрагироваться, если окончательно запутался в своих воззрениях на жизнь и не можешь примириться с вечным окружающим несовершенством («если остаёшься, то не сетуй», — писал Эпиктет).

Если всё это через «не», тогда после материальной сбычи мечт тебе остаётся один неизбежный вариант: глубокое разочарование во всём и усталость от всего, то есть «Синдром Мартина Идена». Или, как альтернатива, остаются пресловутые инфоцыганские курсы, после которых ты не только разочаруешься и устанешь, но и последних денег лишишься.

Однако современному среднему жителю третьей планеты всё равно гораздо ближе идея, что лучше плакать в новеньком «Мерседесе», чем смеяться в таксишном «Солярисе». И все мои слова вряд ли кому-то откроют глаза, потому что я и сам как уставший, не готовый к успеху Мартин Иден (без его славы и финансов, зато с растущим разочарованием в мире и жизни), — значит, говорю честно и без надежды на что-либо.

Первая встреча Мартина и Руфь. На главные роли подобрали красивых людей.
Первая встреча Мартина и Руфь. На главные роли подобрали красивых людей.

Самообман, чрезмерная деструктивная любовь к материи, лицемерная духовность, омертвение души в неоновом мире трансов, цинизма, наркотиков, порно, войн и рекламы, — куда ж человеку без них? Уже никуда. Одни деньги у всех на уме, один суперкомфорт и приятненькая жизнь, как у толстовского Ивана Ильича или как в «Неуместном человеке» Йенса Лиена. Мы живём в мире материи, и отказаться от неё могут единицы, исключения. Мартин Иден здесь оказался таким исключением, так как смог вырваться из гибельной ловушки материи, правда попал он уже в гибельную ловушку идеи (я оперирую этими терминами свободно, вне рамок фиксированных понятий).

Иден писал лучшие свои творения ради идей, а не мирской выгоды, но эти же идеи и отравили его разум, а от контраста идей и реальности пришло разочарование; с этим человеком случилось экклезиастовское «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Именно скорбь победила лондоновского моряка, как победила она и многих из тех, кому ещё бы жить да жить, творить и творить, а и они всё туда же: ушли в открытую дверь Эпиктета, потому что им не понравилась эта глупая бесчестная игра и они сказали: «Я больше не играю». Мартину Идену надо было бы замолчать на пару-тройку лет, наполниться солнцем южных морей, а не вот это вот всё...

Таким Мартина сделала слава, нервы и деньги.
Таким Мартина сделала слава, нервы и деньги.

Эпиктету идеологически вторит и китайский поэт Ли Бо. В цикле «Дух старины» он писал так:

«Нас в этот мир заносит лишь на миг, —
Мгновенное движенье ветерка.
К чему же я «Златой канон» постиг? —
Печаль седин покрыла старика.
Утешусь, посмеюсь над этим всем, —
Кто вынуждал нас жизнью жить такой?
Богатство, слава — не нужны совсем,
Они душе не принесут покой…
С рубинами оставлю сапоги!
Уйду в туман Пэнлайский на восток! —
Чтоб мановеньем царственной руки
Властитель Цинь призвать меня не смог».

Без внутренней гармонии, спокойствия, любви к жизни человеку ничего не нужно, и ничто материальное человека не может обрадовать, — таков вывод Джека Лондона в «Мартине Идене». С этим явлением столкнулся главный герой книги, и автор убедительно показал, чем заканчиваются подобные стремления к успеху, даже если такой успех, фиктивный и лицемерный, действительно удалось поймать в свои сети.

«Уйду в туман Пэнлайский на восток!»
«Уйду в туман Пэнлайский на восток!»

***

Во-вторых, линия любви Мартина к девушке по имени Руфь. Линия эта тоже нестандартная, нешаблонная, потому как Иден всё же увидел (пускай и довольно поздно, да ещё и с чужой помощью), что Руфь была лишь ограниченной буржуйкой, типичной представительницей местной илитки, в которую он когда-то влюбился, потому что восхищался её знаниями, образованием, утончённостью; она же его совсем не любила (считая Мартина кем-то вроде непредсказуемого «бульдога»), её привлекала в Мартине животность и экзотичность, — ну ещё бы, неотëсанный влюблëнный моряк, читающий Суинберна и пишущий какие-то статейки и сонетики!

Грубо говоря, Руфь было интересно общаться с Мартином из-за его коренного отличия от всех тех, кого она знала ранее; любовь с её стороны если и была, допустим, то была она очень специфическая, ведь Руфь хотела вылепить из Мартина удобного ей, конформного её обществу и лояльного илитке человека. Словом, Руфь желала лишить Идена его фонтанирующей самости, превратить необычного моряка в мертвоглазого уродца, пыхтящего над конторскими бумагами и берегущего каждую копейку «прямо как мистер Батлер».

Руфь никогда не понимала Мартина. И не хотела понимать.
Руфь никогда не понимала Мартина. И не хотела понимать.

Мистер Батлер и моряк Иден — это два полюса, и «вместе им никогда не сойтись», как у Киплинга никогда не сойдутся Запад и Восток. И не стоит пытаться вылепить из одного — другое, называя это любовью. А Руфь пыталась. Снова вернусь к мыслям про мистера Батлера:

«Но что-то в этом повествовании оскорбило его чувство красоты, его понятие о жизни. Он не видел в жизни мистера Батлера цели, ради которой стоило во всём себе отказывать и терпеть лишения. Будь это любовь к женщине или стремление к красоте, Мартин бы понял. Когда с ума сходишь от любви, на всё пойдёшь ради поцелуя, но не маяться же ради тридцати тысяч в год. Нет, не по душе ему карьера мистера Батлера. В конце концов, было в таком успехе что-то жалкое. Тридцать тысяч в год, конечно, хорошо, но больные кишки и неспособность радоваться простым человеческим радостям начисто обесценивают этот роскошный доход.
Многое из этих своих размышлений он попытался высказать Руфи, но она возмутилась в душе и ясно поняла, что его ещё надо шлифовать и шлифовать. То была очень обычная узость мышления, те, кто ею страдает, убеждены, что их цвет кожи, их верования и политические взгляды — самые лучшие, самые правильные, а все прочие люди во всём мире обделены судьбой.
Из-за этой же узости иудей в древние времена благодарил Господа Бога, что тот не создал его женщиной, из-за неё же нынешний миссионер отправляется на край света, стремясь своей религией вытеснить старых богов; и из-за неё же Руфь жаждала перекроить этого выходца из иного мира по образу и подобию людей своего круга».
Один пишет, другой пьёт. Оба — пролетарии.
Один пишет, другой пьёт. Оба — пролетарии.

Почему линия любви у Лондона нетипичная? Я думаю так: по обожаемому массами стандарту Мартин и Руфь должны были бы или сыграть свадьбу на всём готовом (плачущая от счастья родня Руфь, круглый счёт в банке, успешный Мартин по блату работает на успешного папу Руфь), или бы Руфь сбежала с Мартином и они бы строили рай в шалаше (что называется, любовь вопреки). Оба стереотипа живут в массовой культуре, причём второй, кажется мне, гораздо распространённее.

Однако Джек Лондон обошёл подобные шаблоны массовой культуры (которые, тем не менее, тоже реальны и пусть редко, но встречаются в нашем мире), и показал всё так, как оно и должно было случиться при всём заданном контексте и тоне произведения. К слову, я думаю, что сам Мартин не справился бы с пониманием сущности Руфь, и в этом моряка направлял его друг, Расс Бриссенден. Именно Бриссенден зародил здравое зерно сомнения в романтическом идеализме Идена, и Иден, как человек рациональный, всё же смог сдёрнуть любовную пелену со своих глаз и увидеть подлинную картину.

Да, кстати о картинах. В самом начале книги есть сцена, где Мартин издали смотрит на красивую картину, что-то там про море, шторм, лодку. Потом он подходит ближе, и картина оказывается какой-то «неряшливой мазнëй». Вот и его любовь к Руфь оказалась такой же идеалистической, обманчивой, была внушëнным самому себе образом светлой и чистой девушки. Когда же Мартин «приблизился» к Руфь в ходе общения с ней и взаимодействия вообще, он с ужасом увидел, что его любовь оказалась до обидного обычной «картиной с фокусом».

Та самая картина с фокусом.
Та самая картина с фокусом.

***

В-третьих, социальная линия: Бриссенден и Мартин. Как я уже отметил, первый открывает глаза на мир и общество второму. По сути, Бриссенден тоже не хочет жить в тамошнем обществе, он не хочет играть по принятым правилам и пытается диктовать свои. Даже несмотря на то, что Расс явно симпатизирует социалистическим идеям, он остаётся разочарованным и беспомощным интеллектуалом, а потому тоже уходит в открытую дверь Эпиктета.

Расс не лечится и позволяет туберкулёзу долго омрачать свою жизнь, но перед смертью Бриссенден всё же пишет поэму «Эфемерида», которую не хочет публиковать, считая это занятие равноценным метанию бисера перед свиньями. Приходит время, и Мартин понимает своего друга, признаёт его правоту и, по сути, идёт его же путём. Бриссенден говорил Мартину так:

«Но берегитесь. Города, эти царства буржуа, убьют вас. Чего стоит логово торгашей, где я вас встретил. Гнилые души — это ещё мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растлённые, мужчины и женщины, в каждом только и есть, что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска…»

Что тут сказать? Лондон поднял и раскрыл вечную проблему творца и толпы. Те, кто с восторгами носят творца на руках сегодня, завтра скинут его в грязь и дерьмо, растопчут и запинают, а потом преспокойно пойдут сотворять себе нового кумира. «Мы любим то, что завтра на полу растопчем», — писал я в одном из старых стихотворений. А Максим Горький ещё на исходе двадцатого века написал притчу о Данко, — что это, как не судьба любого сильного и гуманного человека с прометеевским огнём творчества внутри?

Мартин ошибался в целях своей писанины, и Бриссенден открыл ему правду.
Мартин ошибался в целях своей писанины, и Бриссенден открыл ему правду.

Дам слово Бриссендену:

«Мой совет вам, Мартин Иден, — вернитесь к кораблям и к морю. На что вам город и эта мерзкая человеческая свалка? Вы каждый день зря убиваете время, торгуете красотой на потребу журналишкам и сами себя губите. Как это вы мне недавно цитировали? А, вот: «Человек, последняя из эфемерид». Так на что вам, последнему из эфемерид, слава? Если она придёт к вам, она вас отравит. Верьте мне, вы слишком настоящий, слишком искренний, слишком мыслящий, не вам довольствоваться этой манной кашкой! Надеюсь, вы никогда не продадите журналам ни строчки. Служить надо только красоте.
Служите красоте, и будь проклята толпа! Успех! Что такое успех, чёрт возьми? Вот ваш стивенсоновский сонет, который превосходит «Привидение» Хенли, вот «Стихи о любви», морские стихи — это и есть успех. Радость не в том, что твоя работа пользуется успехом, радость — когда работаешь. И не заговаривайте мне зубы. Я-то знаю. И вы знаете. Красота ранит. Это непреходящая боль, неисцелимая рана, разящее пламя.
Чего ради вы торгуетесь с журналами? Пусть всё завершится красотой. Чего ради из красоты чеканить монеты? Да у вас это и не получится, зря я волнуюсь. Если читать журналы, в них и за тысячу лет не найдётся ничего, что сравнялось бы с одной-единственной строкой Китса. Бог с ней, со славой и с золотом, подите завтра на корабль и возвращайтесь в море».
Мартин и Расс на философской прогулке.
Мартин и Расс на философской прогулке.

Вот и Мартин Иден как персонаж относится к этой же категории творцов, которым суждено быть развенчанными или отравленными. Думаю, толпа быстро бы низвергла Мартина с литературного Олимпа, забыла бы, оклеветала, — но он их всех опередил и ушёл, хлопнув дверью. Скорее всего, так оно и всё равно случилось после самоубийства Мартина, но ему уже было без разницы. Пошумели, посплетничали, опошлили, забыли... И только искры его горящего сердца остались мерцать в глубине океанов и морей; говорят, в тихую морскую ночь можно изредка увидеть эти искры в грустных глазах китов и дельфинов.

***

Личностный рост Мартина тоже интересен, пусть это будет в-четвёртых. Из простого работяги он стал умелым писателем; из наивного дурачка дорос до ницшеанца, а потом до социалиста, но и то не до конца, оставшись ни рыбой, ни мясом. Проще говоря, Идена кидало из стороны в сторону, он путался и ошибался в мыслях и идеях, он обдумывал разные философии и видел, как они работают на практике. Всё это делает Мартина живым человеком, а не просто литературным персонажем.

Пятое: доброта Мартина и умение дружить по-настоящему. Марии Сильва он подарил дом, для Джо — купил прачечную. В общем, Мартин помог всем, кто помогал ему, сдержал все обещания, даже несмотря на то, что ему никто особо не верил, считая его слова проявлением добродушия и попыткой убедить себя, что когда-то у простых людей всё будет хорошо. А Мартин всё равно достиг успеха, выполнил все обещания и ушёл на покой.

«Устав от вечных упований, устав от радостных пиров…»
«Устав от вечных упований, устав от радостных пиров…»

Шестое и последнее: реальная жизнь работяг. Глава про работу Мартина и Джо в прачечной — это квинтэссенция жизни пролетариата, в том числе и нынешнего: упахался на работе и нажрался в выходной. Что-что? Саморазвитие? Умное кино? Книжки? Беседы на глубокие темы? Хрен там плавал. Я временно работаю рыбаком в море и наблюдаю всё точно то же, что описано у Лондона, и так же слышу те же разговоры, участвую в таких же пьянках выходного дня, как лондоновский Джо, хоть и пытаюсь больше читать, больше смотреть и не бросать начатое хобби (блогерство и озвучка).

Рабочий человек загнан в ловушку, из которой изредка выпрыгивают лишь единицы вроде Мартина Идена. Судьба остальных работяг в том, чтобы работать на износ и нажираться в любой подходящий момент, а к старости добраться измученным и выжатым бедолагой, которого работодатель рано или поздно выкинет на нищую пенсию. Потому пролетарий пьёт, чтобы забыться, и ворует, чтобы как-то дополнить свою убогую зарплату и хоть немного улучшить жизнь. Цитата:

«Прошла ещё неделя, великое сражение, что ежедневно затягивалось до позднего вечера, при электрическом свете, завершилось победой в субботу в три часа дня, и Джо вкусил свой миг убогого торжества, а потом его опять потянуло искать забвения в ближнем кабаке. Мартин и это воскресенье провёл как первое. Спал в тени деревьев, с трудом, бесцельно проглядывал газету, не один час провалялся так, ничего не делал, ни о чём не думал. Слишком его сморило, и никаких мыслей не было, одно лишь недовольство собой. Он был сам себе противен, словно что-то внутри подгнило или вылезла наружу какая-то сидевшая в нём мерзость. Божественный огонь в нём угас. Честолюбие притупилось, Мартин уже не ощущал его уколов, не хватало жизненной силы.
Он был мёртв. Казалось, мертва душа. Он обратился в скотину, в рабочую скотину. Стал слеп к красоте солнечных лучей, просквозивших зелёную листву, и глух к лазури небосвода, которая, бывало, нашёптывала ему о просторах вселенной, о тайнах, трепетно ждущих — когда же их раскроют. Жизнь казалась нестерпимо бессмысленной и скучной, от неё мутило. Зеркало внутреннего зрения скрыла чёрная завеса, а воображение лежало в затемнённой больничной палате, куда не проникал ни единый луч света. Он завидовал Джо — там, в посёлке, он буйствует и дебоширит, хмельной дурман бродит у него в голове, бушует хмельная радость и льются хмельные слёзы, он неправдоподобно, восхитительно пьян и не помнит об утре понедельника, о предстоящей неделе убийственного труда.
Миновала третья неделя, и Мартин возненавидел себя, возненавидел жизнь. Угнетало ощущение, что он неудачник. Не зря редакторы отвергали его писанину. Теперь он ясно это понимал и смеялся над собой и над своими мечтами. Руфь вернула ему «Голоса моря» почтой. Письмо её он прочёл равнодушно. Она всячески постаралась убедить его, что стихи ей понравились, что они хороши. Но лгать она не умела, не умела и обманывать себя. Она считала, что стихи не удались, и по каждому вымученному, неглубокому суждению он чувствовал, что она их не одобряет. Что ж, она права.
Перечитывая теперь стихи, Мартин твёрдо в это уверовал. Чувство красоты, ощущение чуда покинуло его, и, читая стихи, он поймал себя на недоумении: с чего ему вздумалось такое написать? Смелость языка показалась ему смехотворной, меткие выражения — уродливыми, всё было нелепо, фальшиво, неправдоподобно. Будь у него силы хоть на какое-то действие, он сразу бы сжёг эти свои «Голоса». Но чтобы швырнуть их в огонь, надо было ещё пойти в котельную гостиницы, стихи того не стоили. Всю энергию поглощала стирка чужого белья. Для своих дел её не осталось».
Когда тут учиться и учиться, если надо работать и работать?
Когда тут учиться и учиться, если надо работать и работать?

Не спорю, с появлением интернета ситуация чуть изменилась, и всем людям доступны видео, посты, книжки... Кто-то из рабочих пользуется интернетом ради саморазвития, но тупить в телефоне на работе и потом вечером напиться всё же проще и удобнее, это обманывает, отвлекает и расслабляет. Иными словами: «Когда ты пьян, мир по-прежнему где-то рядом, но он хотя бы не держит тебя за горло», как писал Чарльз Буковски (ещё один мой любимый писатель).

Отличие, правда, в том, что Буковски-то не только пил, но и книги читал-писал, а среднестатистический простой рабочий Иван из города Тверь лишь пьёт, жрёт, смотрит тупые фильмы и обсуждает скучные темы. Но только ли этот Иван виноват? Что это, как не точное попадание Джека Лондона в суть рабочего человека, загнанного праздным классом в безвыходное убогое положение и намеренно доведëнного до полускотского образа жизни?..

«…все вольются реки когда-нибудь в морскую гладь».
«…все вольются реки когда-нибудь в морскую гладь».

***

Подведу итоги. Отличная история получилась у Лондона; как ни крути, этот роман со всех сторон жизненный (но вряд ли жизнеутверждающий). Для меня этот роман уж точно отличный, актуальный и наболевший, потому как в Мартине Идене, его мыслях, карьере и судьбе я во многом вижу себя. И сомневаюсь, что я тут один такой. Спасибо за ваше внимание.

«Мартин обливался потом. Он без конца пил воду, но такая стояла жара и таких усилий требовала работа, что влагой исходила вся его плоть, все поры. В море всегда, кроме редких самых напряжённых часов, за работой вполне можно было поразмыслить о своём. Капитану корабля было подвластно время Мартина, а вот хозяину гостиницы оказались подвластны и его мысли.
Мартин только и думал что о выматывающей душу, изнуряющей тело работе. Ни о чём другом думать уже не было сил. Он больше не помнил, что любит Руфь. Она как будто и не существовала — загнанной душе некогда было о ней вспомнить. Лишь когда он, еле волоча ноги, добирался поздно вечером до постели и утром за завтраком, она мимолётно возникала в памяти». (с) Джек Лондон: «Мартин Иден».

***

Ссылки на мой проект «Болтовня буквоеда»:

***

Использованные картинки (в порядке появления):