Елизавета Алексеевна Арсеньева признается главной бабушкой русской литературы. Это не удивительно. Она была главной почитательницей, жизненной опорой, незаменимой заступницей и важнейшим человеком в жизни Лермонтова, которого она и вырастила. Обычно ее биография связана исключительно с воспитанием внука и помощи ему, когда молодого поэта стали вызывать на допросы. Конечно, Михаил Юрьевич был смыслом ее жизни, но ведь было что-то и до его рождения. Кем была эта, по описаниям, властная и сильная духом женщина? Чем интересовалась? О чем мечтала? И как пережила потерю?
Елизавета Алексеевна происходила из дворянского рода Столыпиных (о родстве этой фамилии с Лермонтовым я уже писала здесь). Отцом ее был пензенский помещик, в юности особо тянувшийся к искусству. Благодаря дружбе с Алексеем Орловым он вошел в близкий ко двору круг знати. В его симбирском имении в дальнейшем был организован крепостной театр, основную труппу которого составляли крестьяне, но порой в постановках принимали участие и дочери Столыпина, в том числе юная Елизавета. Матерью была Мария Мещеринова. Всего в семье родилось 11 детей, старшей из которых была Елизавета (родилась она в 1773 году). Девочка получала домашнее образование, но особо педагоги никуда не углублялись (так как в доме уже подрастал сын-наследник), лучше всего ей давались гуманитарные науки. Внешне она выделялась среди сверстников высоким ростом и легкой неуклюжестью.
В 1794 году девушку выдали замуж за клейкого помещика капитана Михаила Арсеньева. Родители не поскупились на приданное, часть с которого ушла на покупку семейного имения - села Никольского Яковлевского, ставшее затем именоваться Тарханы. Стоимость его составила 58000 рублей. Записали село на имя Елизаветы Алексеевны. Место для жизни молодой семьи было выбрано хорошее: 4080 десятин земли (4457,4 га), 500 крепостных мужского Пола (женщин и детей не учитывали), дубовая роща, липовая аллея, сады, пруды и своя речка. Одно из первых указаний молодой помещицы было посвящено быту крестьян - их она перевела с оброка на барщину. И если Елизавета занималась хлопотами по хозяйству, то муж ее был человеком другого нрава - он любил устраивать представления и сам в них участвовать. Супруги были совершенно разными людьми.
Уже через год после свадьбы у Арсеньевых произошло пополнение - родилась дочка Мария. Но это радостный момент был омрачен супружеской изменой: у Михаила начались отношения с соседкой помещицей Мансыревой. Супруги официально не развелись, но их любовная история на этом завершилась.
Внешне Елизавета была недурна собой. К тому же отличалась большим умом и сильным характером: «Елизавета Алексеевна была среднего роста, стройна, со строгими, решительными, но весьма симпатичными чертами лица. Важная осанка, спокойная, умная, неторопливая речь подчиняли ей общество… Прямой, решительный характер её в более молодые годы носил на себе печать повелительности и, может быть, отчасти деспотизма». В дальнейшем о ней говорили как о «помещице старого закала». С ней было интересно разговаривать как сверстникам, так и молодым друзьям Михаила Юрьевича, которые называли ее «Марфой Посадницей». В речи ее всегда «заключалось что-нибудь занимательное».
В 1810 году Михаил Арсеньев скончался. Так до сих пор и нет четкой версии, что произошло, но ряд историков склоняется к тому, что мужчина покончил с собой. Любопытно, что умер он в день проведения домашнего спектакля «Гамлет», в котором Арсеньев играл роль могильщика. Потом ходили слухи, что мужчина ждал на представлении соседку, муж которой должен был вернуться из армии, но не дождался (ей запретила появляться Арсеньева) и удалился в свои комнаты, где принял яд. Елизавета Алексеевна о муже искренне скорбела, хоть, как говорили, не особо занималась его похоронками, а об их совместной жизни вспоминала затем с теплотой и говорила, что хоть сама она была «немолода и некрасива», муж был с ней ласков. Ни о каком новом замужестве она не помышляла, более того, с этого момента она стала намеренно увеличивать свой возраст и одеваться как бабушка. Родственники именно так к ней и начали обращаться. До конца своих дней Арсеньева не снимала черные платья - носила траур по мужу.
Всю свою заботу Елизавета перенесла на дочь, «хрупкое, нервное создание». Мария всегда была болезненным ребенком, а мать окружала ее вниманием и посвящала всю себя ее воспитанию. Однажды, вернувшись из Орловской губернии, где Мария была в гостях, девушка заявила, что намерена выйти замуж за отставного офицера Юрия Лермонтова. Елизавета Алексеевна этот выбор дочери не оценила, но поделать ничего не могла: дочь проявила решительность. Свадьбу сыграли в Тарханах, здесь же молодая семья и поселилась, так как у Лермонтова не было больших средств для покупки собственного дома. Да и Арсеньева хотела держать дочь поближе к себе. За любое непослушание она грозилась оставить наследницу без копейки.
В 1814 году у Лермонтовых родился сын. Имя выбрала бабушка (отец хотел назвать его Петром, но не стал спорить с властной тещей) Михаилом. Елизавета Алексеевна говорила, что мальчик получил не только имя деда, но и его характер: «нрав и свойства совершенно Михаила Васильевича». Ребенок стал настоящим счастьем и для бабушки, и для родителей, но отношения в семье не были идеальными: супруги часто ругались, поговаривали об изменах Юрия, а Арсеньева открыто недолюбливала зятя. И все же это не мешало Мишелю, как мальчика называли дома, расти в атмосфере любви и ласки. Но тут случился удар: и без того слабая здоровьем Мария Михайловна в 1817 году скончалась от туберкулеза.
Вскоре Михаил лишился и отца. Говорили, что он хотел увезти мальчика, но Елизавета Алексеевна ни в какую на это не соглашалась. По итогу она выписала вексель зятю на сумму в 25000 рублей, чтобы тот уехал и больше не помышлял о том, что забрать у нее внука. Юрий Лермонтов согласился. Михаил остался с Арсеньевой. Чтобы избежать в дальнейшем споров, она написала завещание, в котором указала, что после ее смерти все перейдет внуку, но только при условии, что «оной внук мой будет по жизнь мою до времени совершеннолетнего его возраста находиться при мне, на моём воспитании, попечении, без всякого на то препятствия отца его, а моего зятя». На всякий случай право опеки над Мишелем она передала своим братьям, но только если они не отдадут ребенка отцу.
Она сразу же распорядилась сломать главный усадебный дом, который напоминал ей о всех семейных горестях, и переселилась с внуком в одноэтажном доме в саду. На месте старого жилья воздвигли церковь.
Теперь вся жизнь Елизаветы Арсеньевой заключалась только в маленьком Михаиле. Она говорила: «Он один свет очей моих, всё моё блаженство в нём». Близкий друг Лермонтова Раевский затем вспоминал, что все в Тарханах «ходило кругом да около Миши».
Отец к сыну изредка приезжал, и мальчик всегда очень ждал этих моментов. Говорили, что только он слышал, как подъезжает карета, выбегал на порог и искал глазами родителя. Но бабушке такие встречи не нравились, она старалась увозить Михаила в гости или закрывать в других комнатах, когда Юрий бывал в Тарханах. О подробностях семейных отношений юноша не знал вплоть до 1830 года. Только тогда, познакомившись с бабушкиным завещанием, он был настолько шокирован, что даже собирался уйти к отцу. Все эти переживания он в дальнейшем описал в своих произведениях.
Но жить с отцом юный Лермонтов так и не стал. Возможно, одной из причин тому стал образ жизни, к которому он привык при бабушке и который явно не мог позволить его отец. Арсеньева была богатой помещицей. Ее ежегодный доход составлял около 20000 рублей. В имении имелась обширная пашня, крестьяне сами пекли хлеб и продавали его. Также разводили животных, для корма и содержания которых также были сенокосные луга и пастбища. Весной и летом на территории Тархан можно было видеть большие стада овец. Елизавета Алексеевна помимо этого занималась делами оставшегося от отца винокуренного завода. Она часто отправляла туда своих крестьян, за что получала денежное вознаграждение. И самый неоднозначный вид ее дохода - это продажа крепостных под видом отпуска их на волю.
Финансами Арсеньева занималась лично. Да и вообще все дела старалась вести сама. Ее называли энергичной, умелой и предприимчивой хозяйкой. Из Тархан она в то время почти не выезжала.
И все эти приличные доходы по большей части шли на образование Михаила Юрьевича. Бабушка не экономила ни на чем. В дом приглашались иностранные гувернеры. Мальчика обучали языкам, рисованию, лепке, игре на музыкальных инструментах. В доме содержалась огромная библиотека. В гости в Тарханы часто приезжали друзья и родственники с маленькими детьми, с которыми Мишель мог играть. Не возражала бабушка и против его общения с дворовыми ребятами. В имении часто проходили праздники, и Арсеньева не скупилась на их проведение. У мальчика даже был свой потешный полк, куда бабушка набрала крепостных детей.
В то же время в деловых вопросах Елизавета Алексеевна проявляла стальной характер. В воспоминаниях пензенского помещика Шугаева есть о ней такие строки: «Хотя Елизавета Алексеевна и была сурова и строга на вид, но самым высшим у нее наказанием было для мужчин обритие половины головы бритвой, а для женщин отрезание косы ножницами, что практиковалось не особенно часто, а к розгам она прибегала лишь в самых исключительных случаях». Она была решительна, всегда держала осанку, неторопливо разговаривала, ходила, слегка опираясь на трость и ко всем обращалась на «ты». Арсеньева не боялась говорить прямо о том, что думала, что, конечно, кого-то отталкивало, но неизменно вызывало уважение.
Елизавета Алексеевна очень переживала, что внуку перейдет по наследству слабое здоровье, которое было у ее дочери. В 1820 и 1825 годах она ездила вместе с ним на Кавказ. В усадьбе также жил домашний врач, который следил за здоровьем ребенка. Если вдруг Мишель заболевал, то все крепостные освобождались от работы и отправлялись молиться за его выздоровление.
Особо Арсеньеву трогала рано проявившаяся в Михаиле любовь к рифмам. Она слушала их с искренним интересом и поддерживала начинания будущего поэта.
В 1827 году Михаил Лермонтов переехал в Москву для поступления в университетский пансион. Бабушка отправилась вместе с ним. Через пять лет они так же вместе уехали в Петербург, где Мишель стал воспитанником школы юнкеров. Обмундирование, оружие, лошади, экипажи, слуги - все это стоило немалых денег. Арсеньева не отказывала внуку ни в чем. Она также снабжала его средствами, чтобы Лермонтов ни в чем себе не отказывал. На это уходили почти все доходы с имения.
Елизавета Арсеньева также следила за обучением внука, знакомилась с его приятелями и находила с ними контакт. Соученики Лермонтова потом вспоминали: «Выступаем мы, бывало: эскадрон выстроен; подъезжает карета старая, из нее выглядывает старушка и крестит нас. „Лермонтов, Лермонтов! — бабушка“». Когда юнкера проходили мимо дома, где жила Арсеньева, она всегда стояла у окна и издали крестила всех, пока они не скрывались из виду.
Я уже писала о Екатерине Сушковой, девушке, покорившей сердце юного Лермонтова, но до глубины души его обидевшей. Она же в изданных в последствии мемуарах описывала и его бабушку, которая всегда неизменно находилась рядом: «Вчуже отрадно было видеть, как старушка Арсеньева боготворила внука своего Мишеля; бедная, она пережила всех своих, и один Мишель остался ей утешением и подпорою на старость; она жила им одним и для исполнения его прихотей; не нахвалится, бывало, им, не налюбуется на него».
Арсеньева очень радовалась, когда Михаил Юрьевич показывал ей свои произведения. Она видела в юноше большой талант и поощряла его: «Стихи твои, мой друг, я читала, бесподобные, а всего лучше меня утешило, что тут нет нонешной модной неистовой любви, и невестка сказывала, что Афанасию очень понравились стихи твои и очень их хвалил… Да как ты не пишешь, какую ты пиесу сочинил, комедия или трагедия? Уведомь, а коли можно – перешли через почту. Все, что до тебя касается, я неравнодушна…». Только за публикацию она просила его брать гонорары, так как понимала, что средств, получаемых ей с имения, порой не хватает на поддержание привычного Лермонтову уровню жизни. Но ему этого делать очень не хотелось. Возможно, именно из-за этого ни одно из стихотворений поэта не было посвящено бабушке. И все же Михаил Юрьевич часто поручал бабушке заботы, связанные с изданием его произведений.
В 1835 году Арсеньевой по делам пришлось вернуться в Тарханы. Лермонтов тогда, оставшись один, писал, что его очень напугала такая перспектива на будущее. Но Елизавете Алексеевне нужно было остаться в Пензенской губернии, да и Мишель уже не был малым ребенком. Только писала ему: «Видя из письма твоего привязанность твою ко мне, я плакала от благодарности к Богу». Она не могла больше находиться все время при нем, но постоянно жила в ожидании писем от любимого внука. Оба от разлуки сильно страдали. В 1836 году Арсеньева приехала в Петербург, написав одной из своих родственниц: «Мишенька упросил меня с ним жить, и так убедительно просил, что не могла же я отказать».
Лермонтов, тогда уже впитавший дух гусарства, начинал все чаще спорить с бабушкой. Она, видя, что стихи его становятся все резче, просила его «не заниматься более карикатурами», но это приводило только с конфликтам. Все чаще выходя в свет, Михаил вызывал у Елизаветы Алексеевны и другие опасения: она беспокоилась, что «Мишу женят».
В 1840 году у Лермонтова случилась дуэль с французом де Барантом. Арсеньева так сильно переживала в те дни, что ее здоровье резко ухудшилось. Когда Михаила отправили в наказание на Кавказ, Елизавета Алексеевна вернулась в Тарханы - в Петербурге больше ничего ее не держало. В мае того же года состоялась их последняя встреча. Когда Михаил приехал в отпуск в Петербург через 9 месяцев, бабушка очень хотела с ним увидеться, но помешала «весенняя распутица». Спустя время она больше всего жалела, что не сумела тогда приехать к нему на встречу.
Все это время Елизавета Алексеевна пыталась добиться смягчения участи внука - писала прошения, старалась подключить свои связи, ездила в столицу. Всем родным она жаловалась на то, что у нее отняли ее единственную отраду. Некоторые описывали ее метания как «крик о помощи». Все чиновники знали ее по имени. Но все тщетно, Лермонтов вновь был отправлен на Кавказ. Он писал бабушке, что «здоров и спокоен», а также выражал надежду, что ему «все-таки выйдет прощенье». Она же очень боялась, что их разлука может стать вечной. Будто предчувствовала. Сама Арсеньева признавалась, что сердце ее истерзано.
Когда Елизавета Алексеевна в очередной раз находилась в Петербурге, пытаясь повлиять на возвращение Мишеля, пришло письмо: Лермонтов погиб на дуэли. Пока оно добиралось до столицы, поэта уже похоронили. Прочитав эти строки, Арсеньева упала в обморок. Слуги, перепугавшись, что «барыне дурно», бросились за доктором.
Женщина буквально лишилась сил. Она уехала из Петербурга, но добраться на Пятигорска, до могилы внука, она уже не могла. В сопровождении племянницы Арсеньева вернулась в Тарханы. Там, по письмам Марии Лопухиной, у Елизаветы Алексеевны «отнялись ноги и она не может двигаться, никогда не произносит имени Мишеля, и никто не решается произнести в её присутствии имя какого-нибудь поэта». Говорили, что от горя женщина почти ослепла.
Последние годы своей жизни Арсеньева добивалась того, чтобы прах ее внука был перезахоронен. Она писала во все инстанции, просила помощи брата. Когда ей наконец удалось добиться желаемого, за телом Лермонтова в Пятигорск отправились самые преданные слуги. 23 апреля 1842 года состоялось повторное захоронение Михаила Юрьевича в Тарханах. Из последних сил его бабушка тихо шла позади гроба, низко опустив голову. Ее вели под руки, так как ноги почти не держали.
В 1845 году скончалась и сама Елизавета Алексеевна. Захоронили ее в фамильном склепе рядом с мужем, дочерью и внуком. Имение перешло по наследству ее брату Афанасию. По ее завещанию, все движимое и недвижимое имущество, а также 300 000 рублей было распределено между родственниками.