За менее чем век новая русская литература серьёзно изменила отношение к индивидуализму. От коллективного, государственного как высшей ценности классицизма до признания права естественного человека на личные переживания в искусстве сентиментализма.
В XIX веке романтизм идёт ещё дальше. Его интересуют уже не просто чувства, а наиболее экстремальные их проявления. Не просто частный человек, а выдающаяся личность. Яркая индивидуальность по сравнению с окружающей серостью. Так зарождается любимая антиномия романтиков - “поэт и толпа”.
Эта же логика приводит к окончательному переходу от нормативности предыдущих стилей к индивидуальной эстетике. Художник должен быть “не таким, как все”, выделяться, не следовать канонам, но создавать собственные правила. И это касалось не только литературы: здесь берёт начало идея жизнетворчества - построения личной биографии как художественного текста (благополучно впоследствии заимствованная символистами).
Отечественная война 1812 года только усилила эти тенденции. Целое поколение молодых людей стало непосредственным участником исторических событий. А позже эта приобретённая вера в способность изменить жизнь вдохновила многих из них на создание декабристских обществ.
Что касается литературы, то здесь усиливается интерес к необычным, ярким личностям, вне зависимости от их положительной или отрицательной окраски. К примеру, одним из любимых образов романтиков был разбойник.
Но особенно молодые люди начала XIX века бредили Наполеоном. Помимо неординарности его личности, он также был человеком удивительных взлётов и падений, игрушкой судьбы или злого рока по представлениям того времени. Это хорошо показано в первых главах “Войны и мира”. Роман написан много позже, но точно отражает настроения того времени:
“...но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире... это нехорошо…”.
Это говорит Пьер. Тот самый, который в конце третьего тома придёт к выводу, что он тоже способен творить историю, и поэтому должен собственноручно убить Наполеона. Многое в романе Толстого нацелено на развенчание культа Бонапарта. Видимо, даже в 1860-х эта проблема оставалась актуальной.
Но вернёмся к романтизму. Ни одного крупного автора не обошло стороной странная смесь восхищения Наполеоном и волны патриотического подъёма после победы над ним. Пушкин посвятил ему стихотворения “Наполеон на Эльбе” 1815г., “Наполеон” 1821г., “Зачем ты послан был и кто тебя послал?..” 1824г. Можно почитать о Бонапарте и у Лермонтова: “Наполеон” 1829г., “Эпитафия Наполеона” 1830г., “Наполеон (дума)” 1830г., “Св. Елена” 1831г. и “Последнее новоселье” 1841г. Вот несколько цитат:
Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек.
Хоть побежденный, но герой!
Один, — он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях египетских, у стен покорной Вены,
В снегах пылающей Москвы!
Как будет он жалеть, печалию томимый,
О знойном острове, под небом дальних стран,
Где сторожил его, как он непобедимый,
Как он великий, океан!
И так далее. Неизменно он “герой”.
Если попытаться суммировать, то литературный образ Наполеона выглядит так: непонятый толпой гений был изгнан на пустынный остров, где он проводит дни в думах о своём величии и том, как жестоко с ним сыграла судьба. Примерно как на картине Айвазовского в начале статьи.
Стоит только заменить имя “Наполеон” на слово “поэт”, и мы получим другой, не менее устойчивый романтический образ. Так что в данном случае правильнее говорить не о восхищении конкретным историческим лицом, а об использовании его в качестве символа.
Но всё же несправедливо считать, что наши авторы ограничивались поверхностным взглядом на эту историческую личность. Уже в “Евгении Онегине” Пушкин верно указывает на опасность культа Бонапарта:
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами - себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Опасность зарождения “наполеонов”, ослеплённых собственным мнимым величием, становится очевидной уже к началу 20-х годов. Немного позже мы встретим намёки на это в “Пиковой даме”, где Германн описан как человек с “профилем Наполеона”. Схожие черты заметят и у Чичикова.
Наконец, главным Наполеоном русской литературы (уже образца эпохи реализма) станет Родион Раскольников. В своей статье о двух типах людей - серой массе и “право имеющих” - он указывает на Бонапарта как яркий пример того, кто может себе позволить идти на любые жертвы ради достижения своих целей. Со времён Пушкина мало что изменилось.
-- Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? -- с страшною фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот раз нечто уж особенно ясное.
-- Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил? -- брякнул вдруг из угла Заметов.
Позже Раскольников ещё раз указывает на вдохновителя своей теории:
-- А что и в самом деле! -- сказал он, как бы надумавшись, -- ведь это ж так и было! Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил... Ну, понятно теперь?
-- Н-нет, -- наивно и робко прошептала Соня, -- только... говори, говори! Я пойму, я про себя всё пойму! -- упрашивала она его.
-- Поймешь? Ну, хорошо, посмотрим!
Он замолчал и долго обдумывал.
-- Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было? Не покоробился ли бы оттого, что это уж слишком не монументально и... и грешно? Ну, так я тебе говорю, что на этом "вопросе" я промучился ужасно долго, так что ужасно стыдно мне стало, когда я наконец догадался (вдруг как-то), что не только его не покоробило бы, но даже и в голову бы ему не пришло, что это не монументально... и даже не понял бы он совсем: чего тут коробиться? И уж если бы только не было ему другой дороги, то задушил бы так, что и пикнуть бы не дал, без всякой задумчивости!.. Ну и я... вышел из задумчивости... задушил... по примеру авторитета... И это точь-в-точь так и было! Тебе смешно? Да, Соня, тут всего смешнее то, что, может, именно оно так и было...
"Преступление и наказание" было написано примерно в то же время, что и "Война и мир". Романтическая мечта о ярком, ни на кого не похожем герое, за несколько десятков лет приобрела уродливые черты радикального индивидуализма и стала центральной темой двух главных книг русской литературы.