Накануне революции российская историческая наука находилась на подъёме, причём достижения проявлялись не только в области изучения российского прошлого – наши историки были в первых рядах мировых исследователей античного мира, Средневековья, Нового времени: работу Н.И. Кареева «Основные вопросы философии истории» высоко оценили европейские учёные, П.Г. Виноградов возглавил кафедру в Оксфордском университете, а М.И. Ростовцев был избран председателем Американской ассоциации антиковедов.
Важной особенностью российских людей науки того времени было отличное (и обязательное) знание иностранных языков, поэтому многие учёные приглашались читать лекции в самые известные университеты Европы, а печально известный «корабль философов», на котором были высланы ненужные и даже вредные для советской власти учёные, просто обогатил блестящими исследователями кафедры европейских университетов.
Да, царские власти постоянно стремились контролировать учёных, но университетская автономия постоянно была той ценностью, за которую боролись и студенты, и преподаватели, она расширяла права учёных на самостоятельные исследования, хотя, конечно, финансирование зависело от взглядов власти, и всё же историк был достаточно независим от правительства – в любой момент учёный, почувствовав давление «сверху», мог искать приложение своих творческих сил вне российского университета.
Большевики, придя к власти, очень быстро поняли роль науки и образования, видя в них не абстрактную гуманитарно-просветительскую функцию, но важный инструмент укрепления власти и строительства общества с совершенно новой идеологией. Старая историческая наука была пропагандой самодержавия, а затем империализма и буржуазии, нужна была наука новая.
И новые историки, которых возглавил М.Н. Покровский, ученик В.О, Ключевского, вступивший в партию большевиков в 1905 г., успешно выстраивали новую историю, а роль самого Покровского оценивалась так высоко, что Московский университет какое-то время носил его имя.
Именно ему принадлежит известное выражение: «История – это политика, опрокинутая в прошлое». Историческая наука стала частью идеологии и полностью подчинилась власти.
Важной целью работы новых историков под партийным руководством стало разоблачение самодержавия и буржуазных взглядов на развитие общества.
Князья, а потом и цари в его работах были людьми весьма недалёкими и обладавшими массой пороков: Пётр Великий, ключевой герой династии Романовых, описан так: «Царь умер от последствий сифилиса, полученного в Голландии... При гомерическом пьянстве петровского двора и лучшие врачи едва сумели бы помочь».
Само создание Российской империи было для Покровского примером колониальных захватов, а сама империя служила только поставщиком сырья для западных стран. Именно Покровский заговорил о термине «Россия – тюрьма народов», который употребил В.И. Ленин, расширяя его на всё время существования страны – именно это вызвало серьёзную критику руководства в 30-е годы.
Укрепление власти Сталина постепенно меняло идеологию: мировая революция как цель борьбы была заменена идеей «построения социализма в отдельно взятой стране», а нельзя любить и бороться за страну, которой правили дураки и которая была «тюрьмой народов», поэтому на первый план выходила патриотическая мобилизация населения под лозунгом воспитания советского патриотизма, а всё это требовало возврата к культурно-историческим традиционным ценностям.
Главным идеологом и историком стал сам Сталин, который вернул историческое образование в вузы: воссозданы прежде закрытые исторические факультеты в МГУ и ЛГУ, открылись исторические факультеты в пединститутах, созданы Московский институт философии, литературы, истории (МИФЛИ) и такой же в Ленинграде – ЛИФЛИ, открыта Государственная публичная историческая библиотека, Институт истории Академии наук СССР.
Именно в это время закладываются основы правильного, «исторически обоснованного» понимания прошлого страны. Идея «построения социализма в отдельно взятой стране» требовала формирования представления о том, что русская история развивалась в том же направлении, что и общеевропейская, поэтому после острой дискуссии было отброшено мнение о том, что в Древней Руси существовало рабовладение в то время, как в Европе сложился феодализм – это могло навести на мысль, что Русь была отсталым государством! Победила поддержанная мнением руководства теория Б.Д. Грекова о том, что славяне, подобно древним германцам, перешли к феодализму, минуя стадию рабовладения.
Теория Грекова была очень важна, она подтверждала универсальность марксистской теории общественно-политических формаций (за эту прекрасную идею Грекову простили его преподавательскую работу в белогвардейском Крыму).
Сталин и его соратники постепенно трансформировали восприятие событий прошлого, делая историю всё более понятной и привлекательной даже для малообразованных граждан СССР, отсюда анекдот тех лет, когда ребёнок спрашивал: «Папа, а какой ещё царь был за Советскую власть, кроме Александра Невского?»
Всецело одобрялось стремление положительно рассматривать деятельность царской власти по присоединению соседних народов– это, по мнению Е.В Тарле, историка, которого то ссылали, то выдвигали в академики, позволяло культурно влиять на присоединённые народы и успешно воевать с врагами. Именно с этих пор речь в истории шла только мирном, добровольном присоединении окраин к России, все факты вооружённого сопротивления и даже войн (например, якутов против русских) игнорировались.
В годы Великой Отечественной войны группа историков обрушилась на немцев в истории страны. Особенно громили современников М.В. Ломоносова: «Как немец – так на уровне, как русский – так ученик!» – и появился вывод: роль немцев в нашей науке и стране всегда реакционна!
Досталось А.Л. Шлёцеру, которого уничтожали за «норманнскую теорию», которая именно тогда была названа и фальшивой, и провокационной. Ряд историков предложили расширить хронологию «Дранг нах остен!» с ХII в. и до современности, поскольку немцы всегда стремились захватить русские земли.
Кроме внимания истории как науке, Сталин тщательно контролировал то, как популяризируется прошлое в искусстве. Книги и кино – вот основа исторических знаний у граждан СССР, причём важны были и простота, и доступность, и идеологическая направленность произведений. Прошлое становилось всё более актуальным, поэтому исторические романы получают Сталинскую премию (Степан Злобин "Степан Разин", Лев Никулин "России верные сыны", Фёдор Гладков "Вольница", Степан Щипачёв "Павлик Морозов", Александр Штейн "Флаг адмирала", Натан Рыбак "Переяславская рада", Аркадий Первенцев "Честь смолоду", Валентин Костылев "Иван Грозный", Алексей Николаевич Толстой "Иван Грозный", Алексей Новиков-Прибой "Цусима" и др).
Книги и фильмы отражали советские представления о классовой борьбе как основе жизни общества, в котором и в прошлом, как сегодня, действовали «народные массы», «вожди народа» вели в светлое будущее, а «враги народа» плели заговор и мешали «нашей победе».
Фильмы редактировал сам Сталин: сценарий «Александра Невского» заканчивался смертью князя, но Сталин предложил (а Эйзенштейн не отказался!) завершить фильм мажорной нотой – победой и пророческими словами Александра, которые он в реальной жизни не произносил, но которые знают все (более того, на Ордене Александра Невского изображён профиль актёра Черкасова, снявшегося в фильме!)
В фильме были все необходимые приметы времени: внешний грозный враг, враги внутренние, которых нужно уничтожить, предательство, которое нужно разоблачить, патриотизм народных масс и воля вождя, ведущая к победе.
Фильм настолько прочно вошёл в жизнь общества, что если вы попробуете заикнуться о том, что Псков заключил с немцами Ордена торговый и политический союз и пригласил немцев в город, вы мгновенно станете «врагом народа» и получите обвинение в дискредитации славного прошлого.
Князь стал частью героического советского пантеона и подлинным советским патриотом.
То же самое произошло с фильмом «Минин и Пожарский» (1939 г.) – он должен был мобилизовать антипольский патриотизм граждан Советского Союза. Сталин читает сценарий и накладывает резолюцию: «Вышло неплохо».
Режиссером стал Всеволод Пудовкин, который открыто признавался, что его задачей было создание «монументальных» образов, а не воспроизводство исторически достоверных деятелей.
Фильм изобиловал батальными сценами, в которых русский народ громил польскую шляхту и иностранных наемников. Фильм повторил схему «Александра Невского»: внешний враг, враги внутренние, предательство, которое нужно разоблачить, патриотизм народных масс и воля вождя, ведущая к победе.
Фильм вышел на экраны страны на фоне нагнетания антипольской пропаганды. В сентябре 1939 года прошел так называемый польский поход РККА, в результате которого в состав СССР вошли Западные Украина и Белоруссия, а уже в октябре фильм вышел на советские экраны. Один из рецензентов писал: «Славные традиции боевого прошлого русского народа воплощены в освободительной борьбе Красной армии на фронтах Западной Украины и Западной Белоруссии. От «хваленой» доблести и спеси польской военщины, как и три века назад, не осталось и следа».
В январе 1941 г. выходит фильм «Суворов», закладывающий ещё один миф: полководец, который всегда побеждал! Даже знаменитый Швейцарский поход, который закончился брошенной артиллерией и обозами, ранеными, оставленными при отступлении, потерей трети армии, в фильме подаётся очередной победой: «Русский штык в Альпах!» Попробуйте сейчас сказать, что это была полная неудача – «народ вас не поймёт», у нас нет неудач! «Великого Суворова опорочить хочешь!»
Особая роль отводилась Ивану Грозному, который, с точки зрения Сталина, был великим объединителем страны, а его жестокость была (с точки зрения Сталина!) совершенно необходима и потому естественна – об этом он говорил Черкасову и Эйзенштейну, объясняя, что Грозный не сумел уничтожить пять главных боярских родов, потому что «замаливал свои грехи», а нужно было истребить всех сопротивляющихся.
Именно таким Ивана Грозного воспринимают до сих пор, а попытки отдельных историков говорить о катастрофическом результате его правления для страны наталкиваются на железное возражение: «Зато все боялись!»
Необходимо признать, что Сталину и ВКП(б) удалось создать особое явление – советских историков, которые искренне (или не очень?) принимали за основу своей деятельности постановления партии и правительства как данность, не подвергаемые сомнениям.
В 1947 году профессор, академик М.В. Нечкина, тонкий знаток эпохи декабристов, биографии А.С. Пушкина, рассуждая об особенностях советских выборов, признавала, что «наши выборы – это утверждение народом кандидата, предложенного диктатурой». Тем не менее она считала, что такая система, оформившаяся, по ее мнению, с 1937 года, существует в силу сложных исторических условий и с согласия народа: «Мы живем в военном лагере, мир расколот на два мира, и форма, держащаяся десять лет, очевидно, имеет корни и исторически целесообразна, как форма волеизъявления народа». То есть всё существующее естественно, другого быть не может.
Именно в это время сложилась советская историческая наука, вошедшая в школьные и вузовские учебники, в сознание миллионов советских людей, которые любое отклонение от выученного, прочитанного в школе, увиденного на экране воспринимают как попытку подорвать представление о нашем славном прошлом, идеологическую диверсию или происки наших врагов, явных или тайных. Вариантов быть не может.