А именно: 18 марта 2024 года. И написать про этот день я должен именно сегодня, иначе ничего не получится. Смотрим время: 20:19. Годится, успею.
И для начала, и для тех, кто это еще помнит. Это праздник – День Парижской Коммуны.
И это – первый символ победы пролетариата в борьбе за власть. Пусть победы неудавшейся – пусть! Но первый символ, и праздник тоже.
Потом, когда это все было забыто. Десятилетие присоединения Крыма. Который, типа, всегда был российским. Не Харьков, не Херсон, не Одесса, не даже весь целиком Донбасс – они не наши, а вот Крым – всегда был наш. Гуляем, на множестве телевизионных каналов. А если еще займем какой-нибудь Николаев, так у нас и водки, и триколоров хватит, чтобы отметить и это событие. Картинок давать не буду, кто захочет - сам найдет.
Еще. Сокрушительная победа Путина на выборах Президента, в борьбе с тремя уцененными статистами. Гуляем, господа! И другая половина телевизионных каналов занята празднованием этого события. Особо интересна работа переводчиков, которые переводят слова иностранных наблюдателей и отдельных их граждан именно так, как нам надо.
И еще – очень-очень скромно. Именно сегодня мне – 74. Но я – ничего. Тише и ниже травы. Жена пришла с улицы, сидя отдыхала, и уронила свой телефон. После чего я положил ее на спинку, и укрутил весь свет и звуки. Пусть себе. А я еще все успею – какие мои годы?
И последнее – сегодня хоронили Ширвиндта.
Очень жаль тех, кто уходит. Но еще и страшно, очень! И за себя, и за всех вас тоже.
Они уходят, и мир меняется. Уходят привычные: Андрей Миронов, Владислав Стржельчик, Людмила Гурченко. Уходят странные - сталкер Кайдановский, волшебник Янковский и иконописец Солоницын. Ушел Ширвиндт - и вновь сжался мир. Не только мой личный, но и ваш тоже, мир тех, кто это сейчас читает. А некоторые имена я уже не произношу - боюсь! Пусть живут.
Но потом, когда-то. Когда мир ужмется до размеров моей квартиры, уже не слишком прибранной. С умолкнувшим навсегда пустым телевизором. И только глазки моей жены - я в этом уверен - будут светить мне, последнему в этом моем мире.
Но мне уже сейчас тесно. Простите.