Итак, встреча двух людей, для которых семья была священным куполом, оберегающим их от всех напастей, состоялась.
Из воспоминаний Маргариты Петровны следует, что запомнил ее Булгаков, как нечто светлое, возвышенное. Вот почему в знаменитом романе «Мастер и Маргарита» - он нищий Мастер, а Маргарита абсолютно благополучна, если не считать того, что очень несчастна в собственной семье. Безусловно, речь идет о Маргарите Петровне, поскольку, когда Булгаков встретился с Еленой Сергеевной, третьей своей женой, он был уже известным писателем.
И только молодой еще, несчастный голодный человек, бредущий на батумский базар с мешком за спиной, мог столь страстно переживать это неравенство.
Надменность во взгляде и во всем облике Маргариты, абсолютная недоступность не оставляли никаких надежд. Пожалуй, гордость и достоинство, присущие ей, порой выходили за рамки допустимого: гордость превращалась уже в гордыню. Вот и в Батуме она прошла мимо, даже не взглянув на Булгакова. Но Михаил Афанасьевич не только парадоксально мыслил, но и парадоксально чувствовал. А что, если эта встреча была еще одним поводом не покидать Россию? Ведь всегда существовала возможность вновь встретить обретенный идеал.
***
Пройдёт несколько тяжелейших для Булгакова лет …И вот, когда умом и сердцем не за что зацепиться, когда в душе пустота, случаются мистические совпадения, встречи? Как говорил епископ Василий Родзянко: "Удивительное дело, как только меньше молюсь, отчего-то совпадения пропадают". Той же страшной весной, через десять лет после Батума, батумской встречи, Булгаков сталкивается на улице с женщиной, так поразившей его воображение. Вот уж действительно "раздолье вере".
Теперь о том, как это случилось. Предоставим, наконец, слово Маргарите Петровне Смирновой. Ее воспоминания приводятся здесь не полностью (первая публикация – журнал "Наше наследие". 1992. № 25). Ссылки на роман даны мемуаристкой по первому изданию романа в журнале "Москва". Незначительные редакторские поправки отдельно не оговариваются.
***
"Я приехала с дачи в Москву, сдала чертежную работу. (Работала в то время по договору с Наркоматом путей сообщения.) Приятное чувство свободы, можно никуда не торопиться. Дети на даче с сестрой, муж в Луганске на практике, а я побродила по Москве, купила цветы весенние, желтые, кажется, мимозы. Настроение праздничное. Солнце.
Издали увидела, идет кто-то навстречу: не очень большого роста, хорошо одет, даже нарядно. Запомнился добротный костюм серо-песочного цвета, спортивного или охотничьего покроя, краги. Быстро взглянули в глаза друг другу. Разошлись.
Вдруг замечаю, что кто-то идет слева, чуть-чуть сзади, молча рассматривает меня.
Я посмотрела: тот самый, что шел навстречу. Прибавила шагу. Он тоже. Так шли некоторое время. Он что-то спросил про цветы, я не ответила. (Я терпеть не могла уличных знакомств.) Он несколько раз начинал что-то говорить - я не обращала внимания. Он продолжал говорить. Я не выдержала, наконец, сказала, что он напрасно тратит время - я на тротуарах не знакомлюсь, и шел бы он лучше домой.
У него как-то сразу вырвалось: "Это невозможно, так я вас опять могу потерять!"
Краем глаза я видела, что он почему-то взволнован.
Вдруг он как-то необыкновенно мило, просто, не шаблонно попросил меня минуту помедлить, чтобы можно было представиться. Снял головной убор, очень почтительно, своеобразно поклонился, сказал: "Михаил Булгаков".
Фамилия знакома, но кто, кто это?
Я сразу почувствовала, что это хорошо воспитанный, незаурядный человек.
Сейчас я не могу вспомнить, знала ли я тогда "Дни Турбиных" Булгакова. Конечно, об этой постановке говорилось много, разговоры шли повсюду, но в ту пору я эту вещь еще не видела. Тогда мне и в голову не пришло, что этот самый человек - автор "Дней Турбиных".
От своего отца я могла слышать о Булгакове как об одном из приближенных Толстого, да и дальнейший разговор убедил меня, что он, очевидно, работает в архивах Толстого либо пишет его биографию.
Много лет спустя мне попала в руки книга секретаря Толстого Валентина Булгакова "Л.Н. Толстой в последний год его жизни" (изд. 1957 г.).
Вот только тогда я поняла свою ошибку. Ошиблась в том, что спутала Михаила Булгакова с секретарем Толстого.
Во время знакомства с Михаилом Афанасьевичем я была уверена, что это кто-то из окружения Толстого. К тому же и разговор вскоре после знакомства (в первый же день) зашел о Толстом. Должно быть, я слыхала от своего отца (мой отец преподавал литературу, был, как тогда говорили, словесник), что последние годы жизни Толстой был под влиянием Черткова (отец называл его "злым гением" Толстого). Чертков рекомендовал Валентина Булгакова в секретари Толстому. Значит, и к Валентину Булгакову в нашей семье было настороженное отношение. Повторяю - тогда это было у меня подсознательное, оставшееся от детских лет впечатление.
При дальнейшем знакомстве и разговоре это чувство настороженности к Михаилу Афанасьевичу прошло, но убеждение, что это кто-то из окружения Толстого, осталось до конца знакомства.
Это была моя непоправимая, просто ужасная ошибка. Все могло сложиться иначе, знай я, что мой новый знакомый - автор "Дней Турбиных".
Теперь я часто задаю себе вопрос: разве Михаил Афанасьевич не почувствовал этого? Он, такой внимательный и чуткий к моим словам, разве он не понял, что я его путаю с кем-то? Почему он не разубедил меня, не поправил?
Значит, он был настолько скромен, что не хотел афишировать свою известность как автора "Дней Турбиных".
Продолжение следует…
