ПРОДОЛЖЕНИЕ....
Для создания ситуации я попросил проводника собаки занять позицию на тренировочном поле за зданием моего приюта примерно в двухстах ярдах от офиса и дождаться моего прихода. Подходя к полю, я позволил собаке мельком увидеть меня, но на достаточном расстоянии, чтобы она не среагировал на мое появление. В момент, когда я поймал взгляд собаки, я скрылся из виду и сел на бревно, спрятавшись за стеной, чтобы подождать. Собака не отреагировала, и давление на меня становилось все сильнее, по мере того как минуты капали. Наконец, через несколько секунд после девятнадцатой минуты я услышал, как собака завыла, и это был тот маленький кусочек активности, на который я надеялся.
Я показался и тут же заново спрятался за куст, шумно его раскачивая, когда уходил из поля зрения. Это заставило собаку начать лаять серьезно, так что я тут же снова показался и снова спрятался. Каждый раз, когда я издавал шум из кустов, собака становилась все более возбужденной. Теория прекрасно работала.
Наконец, когда собака вкладывала в свой лай все больше энергии, чем я мог ожидать, я действовал так, будто ее лай и энергия буквально выталкивали меня из укрытия в укрытие, как мышь, испуганная криком ястреба, кружащегося над головой.
Продолжая двигаться ближе, но всегда зигзагообразно, как парусник борющийся с ветром, я подошел к собаке близко и ввёл рукав в зону укуса, после чего собака рванулась вперед и раздавила джутовую защиту рукава; это был лучший укус, который я когда-либо видел у него.
Затем, когда я высвободил руку из рукава , собака начала мотать и бить его с такой интенсивностью, что удары жесткой защитной ручки рукава ударяли по ногам ее проводника и чуть не повергли его на колени. Его проводник был поражен, как и я.
Однако, хотя эти результаты были хорошими, самое удивительное произошло во время следующей тренировочной сессии на следующий день. Проводник и собака находились на тренировочном поле так же, как и в предыдущий день. Я снова открыл дверь из моего офиса, который находился в двухстах ярдах и полностью скрыт от видимости — действительно, это было сто ярдов от места, где собака увидела меня в первый день, — и как только собака услышала скрип двери офиса, она начала нападать, лаять и хвататься за пустоту, как будто я стоял прямо перед ними. Проводник сказал мне, что никакой разницы в поведении собаки между этим поведением и тем, когда я внёс рукав в зону действия, не было. Было так, как если бы собака нападала и кусала призрака, и зрелище поразило ее проводника. В то время я сказал, что думаю, что это действительно правда, что если очень чего-то хочешь, то ты буквально можешь это почувствовать.
Имея в виду этот опыт тренировки, я сказал Каре: "Хорошо, если мы не можем сказать, что собака пускает слюни из-за ассоциации, потому что это на самом деле ни о чём не говорит, то почему же собака слюнится, когда слышит звон колокольчика?" Не имея возможности ответить терминами условного рефлекса или ассоциации, Кара сказала: "Потому что собака думает, что ей достанется мясо." Как только мы убираем термин "ассоциировать", кажется, что единственный оставшийся термин, который можно использовать, это "думать".
Это потому, что у нас нет модели того, что происходит внутри разума животного.
Наша стандартная теория заключается в том, что если животное не думает, то оно должно быть безразличным, его действия вызваны исключительно его жестким программированием. Даже представления о доминировании и подчинении не являются моделью; это концепции, человеческие мысли, проецируемые на собак и волков для объяснения социальной структуры.
Это подобно мысли о том, что Марс доминирует над Землей, чтобы быть ближе к солнцу как источнику энергии.
Поэтому я спросил Кару: "Когда ты думаешь о еде, у тебя текут слюни в максимальном объеме?
Когда мы слышим, что пора обедать, мы начинаем обильно слюнить?
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАВТРА