- Мама, а что происходит? Почему тут столько людей? - маленький Шарль грыз кусочек черствого хлеба, не отрывая взгляда от орущей и улюлюкающей толпы.
- Нехорошего человека наказывают, - строго бросила Шарлотта, дергая мальца за руку, - не отвлекайся! На дорогу лучше смотри, да под ноги. Задавят, не дай Боже.
Шарль еще никогда не видел столько людей в одном месте. Несмотря на солнцепек, на Гревской площади было и яблоку негде упасть. На казнь того самого «нехорошего человека» собрался весь цвет привелигированного общества, представители духовенства и даже бедняки, швырявшие в осужденного яблочными огрызками и пустыми склянками из-под настоек. Все слои населения, и стар, и млад стянулись к центральной площади, чтобы принять участие в самом значимом торжестве месяца - казни.
Казнили некоего де Парля - загадочного политического деятеля, на деле оказавшегося иностранным шпионом. Про него всегда ходили какие-то немыслимые слухи, а откуда он и каково его настоящее имя и вовсе никому не было ведомо. Де Парлю доверял сам король - а это значило, что ему доверял французский народ.
Теперь же народ оказался предан - и де Парлю приходилось дорого заплатить за этот обман.
В толпе шептались, что королю внезапно стало дурно от «внезапно навалившейся жары».
- Ха, как же! - хохотнул невысокий полный мужчина, - не нужно доверять всем, кому ни попадя, и дурно не будет!
Бледная женщина в грязном платке воровато оглянулась:
- Тише ты! Думай, что говоришь, дурень! - и подтолкнула своего незадачливого товарища поближе к плахе, - самого Диавола казнят!
«Диавола?»
Кусочек хлеба выпал из ослабевших пальцев. Шарль затрясся всем телом. Перед глазами мальчика сразу встали страшные картинки из иллюстрированной детской книжки: черный-черный человек с рогами и копытами, полный рот острых зубов...
Площадь ликовала. На эшафоте, горделиво возвышающимся над толпой, стоял человек. Лицо его было пепельно-серого оттенка, - видимо, в ожидании казни мужчина провёл слишком много времени в стенах сырых подземелий тюрьмы Ля Форс. Впадающие щеки ясно давали понять - пленник достаточно долгое время голодал. Длинные сальные волосы мышиного цвета обрамляли лицо преступника, а глаза будто остриём лезвия скользили по толпе. О, взгляд этот не дано Шарлю забыть никогда! Два черных омута, глубоко впадавшие в черты худощавого, измучанного лица. Они медленно оглядывали толпу, пожирая и утягивая за собой все живое, на что натыкался взгляд. В какой-то момент эти мертвые глаза остановились на Шарле, и мальчику показалось, что по тонким, кривым губам проскользнула хищная усмешка, обнажившая бывшими когда-то идеально белоснежными зубы. Мальчик поёжился и отвел взгляд в сторону. То, что он увидел потом, оставило неизгладимое впечатление на всю его жизнь.
Она сияла в лучах жаркого полуденного солнца, будто нарочито привлекая к себе внимание. Высокая, красивая и в некотором роде даже идеальная. Она напомнила Шарлю любимую игрушку, которую мальчик звал «Ворота». Она представляла собой несколько деревянных арок, которые можно было крутить вокруг своей оси и переставлять, создавая разные причудливые фигурки. Орудие смерти очень походило на «Ворота», и Шарль залюбовался красивой конструкцией.
Мальчик дышал через раз, широко распахнутыми глазами рассматривая тяжелое косое лезвие, узкую дощечатую скамейку и кожаные ремни, предназначенные для фиксации осужденного. Он остерегался даже моргать, будучи уверенным, - закрой он глаза хоть на секунду, и этот идеальный механизм исчезнет, испарится среди пыльных и шумных улиц Парижа.
- Именем французского народа... - где-то на заднем плане кричал палач.
Но для Шарля не существовало никого и ничего. Только он и только она. По эшафоту покатилась голова де Парля, и даже образ Диавола ушел куда-то на дальний план. Неважно... Даже Диавол был теперь неважен!
Мир вокруг теперь напоминал Шарлю огромный мыльный пузырь - мутный, с вяло переливающейся радужной пленкой, - и в то же время пустой и ничего не значащий. Только спасительница душ человеческих... только гильотина теперь имела хоть какое-то значение.
***
Шарлотта устало бросила тряпку на грубый стол. На сегодня уборка была окончена.
Шарль сморщил нос и брезгливо отодвинулся. Тряпка пахла горчичным мылом, грязью и какой-то плесенью.
- Как высохнет - повесь в чулан, - велела Шарлотта, беря в руки видавшую виды тряпичную сумку, - и не забудь сегодня прочитать хотя бы пару страниц книги. А я схожу, прогуляюсь, куплю нам еще чулок. Ты растешь не по дням, а по часам - все уже сносил!
Чмокнув сына в лоб и взъерошив ему волосы, Шарлотта ушла. Мальчик остался дома один.
Здесь стоит упомянуть, что отец мальчика скончался от лихорадки еще до его рождения, и папу Шарль никогда не видел. Братьев и сестер у него не было - Шарлотта одна растила и воспитывала своего сына.
Жила семья Мосс небогато - снимали скромную квартирку в Сен-Марсо, бедном квартале Парижа. В крохотную спаленку еле вмещались двуспальная кровать, грубо сколоченная из старых досок, перекошенная табуретка с подломленной ножкой и встроенный в стену миниатюрный шкафчик для полотенец. Учебники Шарль обычно читал за обеденным столом, располагающимся прямо на кухне, также не обладающей большими размерами. Слева от стола стоял небольшой медный рукомойник, справа - шкаф для посуды. Сидеть на скамье было не очень удобно, но единственный стул со спинкой обычно стоял у еле висящей на петлях двери и служил некоего рода подставкой - чтобы на сквозняках дверь не хлопала, сбивая со стен серую, уже местами облупившуюся краску.
Свет поступал на кухню через небольшое окошко с древними ставнями; в комнате же неизменно царил полумрак. Изредка Шарлотта надевала старое пенсне и зажигала в комнате лампу, перебирая почту и счета, и иногда ахая и вздыхая себе под нос.
Грязные тряпки, швабры, белый уксус и мыло - всё это хранилось в маленьком чулане, спрятавшимся в коридорчике по пути от входной двери до кухни. Когда Шарль был совсем маленьким, то он был уверен, что в чулане живут чудовища. Иногда ночами ему чудилось, что из-за скрипучей двери разносятся стоны и рыдания людей, которых страшные демоны уже утащили в свой мир. Сквозь тяжелое, хриплое дыхание матери Шарлю слышались тихое рычание ужасных монстров, от самого коридора тянущих свои липкие щупальца и окровавленные лапы к спальной комнате. Тогда мальчик закрывался одеялом с головой, крепко зажмуривался и начинал читать про себя молитву, которой матушка научила его ещё с детства:
О, Господи, спасибо за любовь,
И за спасение тебя благодарю.
Тебе молиться буду вновь и вновь, -
Не дай мне оказаться на краю.
Не дай порочным духам победить,
Не соблазняй, - не надо дум чужих.
Я лишь тебя клянусь, мой Бог, любить,
И спать под одеялом рук твоих.
То ли молитва действовала так умиротворяюще, что мальчик тут же засыпал; то ли чудища, мучающие Шарля, действительно слышали горячий, испуганный шепот ребенка, и тут же прятались к себе в чулан, сматывая склизкие щупальца и втягивая мохнатые омерзительные лапы.
Лишь один раз мальчик растормошил маму посреди ночи:
- Мама! Мама, проснись, за дверью кто-то есть!
Сердце било набатом, грозя проломить грудную клетку, либо вообще остановиться. Шарль чувствовал, как холодный пот тонкой струйкой течет по спине, и как ночная рубашка неприятно прилипает к коже. Казалось, что мрак издевается над ребенком - хихикает, запугивает Шарля резкими щелчками клешней тех монстров, что не раз чудились ему под кроватью и за дверью чулана.
Шарлотта приоткрыла один глаз и сонно пробормотала: - Тебе кажется. Спи, Шарль! - после чего перевернулась на другой бок и тут же заснула, оставив дитя в одиночестве прислушиваться к ужасающему шёпоту из полумрака коридора.
С тех пор Шарль учился справляться со своими страхами сам. По мере взросления он все так же слышал стоны, но, когда он распахивал дверь чулана, на него ожидаемо смотрели жестяные банки, выцветшие от времени тряпки и старый, растрепанный веник.
Шарлю исполнилось 16. Юноша больше не боялся бродить по ночным улицам Парижа в одиночестве. Мрак узких улиц, приглушенный свет редких фонарей, отдаленные крики и улюлюканья полуночных гуляк - ночной Париж жил своей жизнью; жизнью тьмы и одиночества. Жизнью, которая так нравилась Шарлю.
Ему нравилось тайком подглядывать за казнями неверных; ему очень хотелось поближе рассмотреть то орудие, которое лишает жизни пророков Диавола. Частенько ночами Шарль пробирался на Гревскую площадь, и, не дыша, любовался горделиво стоящей деревянной конструкцией. Ему казалось, что ночь - единственная свидетельница их с гильотиной тайной связи, пусть и несколько поверхностной, но любви. Ночь - единственная помощница, развязывающая ему руки и позволяющая тайным мрачным инстинктам выйти наружу.
Мрак будто звал его к себе. «Эй, Шарль! Подойди поближе... Еще ближе... Чувствуешь холод моих пальцев на своей шее? Чувствуешь такой свежий, но такой дурманящий запах сирени, разливающийся по улицам твоего города?» - Мрак шептал, ночной прохладой окутывая Шарля, накрывая его одеялом спокойствия и безмятежности, приятным грузом ложась на понурые плечи юноши. Ночью парень чувствовал себя в своей тарелке - ему не были страшны ни звон бьющихся о чьи-то головы бутылок, ни силуэты, чёрными кобрами вьющиеся по темным закоулкам, насквозь пропитавшимся ароматами немытых тел и дешевого табака.
- Эй, ты! Да, ты, шалопай! Монетки не найдется?
Юноша обернулся. Кричал тучный небритый мужик, тыкающий в его, Шарля, сторону толстым, как сосиска, пальцем. В приглушенном свете фонаря было заметно, что мужчина был изрядно пьян.
- Извините, ничем не могу помочь. - Шарль отвернулся и прошел несколько шагов, пока не услышал звук, похожий на хриплый лай тысяч бездомных псов. Мужчина смеялся.
- Иди-иди, глупый мальчишка. Я всё о тебе знаю! Всё знаю! Тебе не скрыться от правосудия французского народа! Сын Сатаны, порождение геены огненной, ты... Кх... Кх...
Вдруг мужчина схватился за горло и захрипел. Тело его затряслось в конвульсиях, медленно приваливаясь к фонарному столбу и так же медленно оседая на землю. Мужчина выпучил глаза, в ужасе пытаясь ухватить ртом хоть немного воздуха, но не мог - казалось, будто невидимая рука крепко держала его за шею, не давая вдохнуть. Язык вывалился из открытого рта, лицо пьяницы посинело, а черты словно сузились и немного заострились Тело неестественно изгибалось в предсмертной агонии. Шарль безучастно наблюдал за смертью, разворачивающей игру своего адского театра в нескольких шагах от него. Или это смерть наблюдала за ним?...
- Ополоуметь можно, что происходит в Париже! - Шарлотта вздохнула и отложила утреннюю газету, - Это просто сумасшествие какое-то! Сам себя задушил... Да разве это возможно? Шарль... - женщина взглянула на сына с мольбой, - хватит гулять по ночам! Прошу тебя, сынок! В городе творится какая-то чертовщина...
Являясь примерным сыном, юноша кивнул, молча дожевывая завтрак. Ночью мальчик не сомкнул глаз - в голове его роились вопросы, один страшнее другого. Кто был этот мужчина? Почему он назвал Шарля сыном Сатаны? Как он умер? Неужели и вправду сам себя задушил? Но ведь такое невозможно... Почему Шарль не испытал страха? Не почувствовал всеобъемлющего ужаса при виде смерти? Почему не позвал на помощь? Почему просто отвернулся и ушел домой? Видел ли их кто-нибудь? Вопросы роились в голове, словно миллионы трутней, - громких, шуршаших крылышками трутней. Жужжащих насекомых, мерзких, страшных...
- Трутни редко доживают до четырех месяцев. Обычно они умирают раньше.
Шарлотта медленно подняла глаза на сына. Шарль сидел, уставившись в точку на двери чулана. Бутерброд выпал из руки, да и от кружки с молоком уже не шел горячий пар.
- Что? Шарль, ты к чему это, сынок? Что с тобой?
- Не знаю. Просто вспомнил. В книжке вычитал. - Шарль потряс головой, приходя в себя, и вышел из-за стола. - Хорошего дня, мам.
Дни пролетали быстро, оставляя за собой яркие, словно хвосты комет, воспоминания. Вот Шарль впервые серьезно, по-взрослому подрался на улице. Шарлотта хлопотала над его опухшим глазом и разбитой губой, словно курица-наседка, охая, вздыхая и промакивая вспотевший лоб карманным платочком. А вот он снова на Гревской площади - наблюдает за очередной казнью.
Казнили женщину. Сразу после обезглавливания тело должны были унести с помоста. Пока палачи тащили его за ноги и за руки, из серого, грязного платья вывалилась грудь. Шарль широко распахнутыми глазами рассматривал ее округлые формы, большие светло-коричневые соски; рассматривал стройные ноги, выглядывающие из-под задернувшегося подола. Он жадно всматривался в бурые от крови доски, в свежий срез на шее, пытаясь запомнить любую, даже самую незначительную деталь. Внизу живота появилось такое сладкое ощущение...
А потом он поднял глаза на гильотину.
О, её тонкий, изящный стан; о, её лебединая шея! Манящая, притягивающая взгляды тысяч людей, стоявших на площади и любующихся ею. Острый язык, режущий насмерть, лишающий жизни всякого, кто осмелится к подойти к ней для того, чтобы слиться в экстазе. Хрупкое тело, по которому алыми реками струится пот от жара последних страстей... Жар последних вздохов её последней любви. О, эта зловещая, роковая грациозность самой прекраснейшей из неживых!
Шарль тихо ругнулся, почувствовав, как намокло его белье. Пора было возвращаться домой.
Спустя неделю он снова ушел из дома ночью, чтобы просто прогуляться по садам, а в итоге оказался в объятиях своей первой женщины - проститутки, небрежно размахивающей красным платком и соблазнительно улыбающейся Шарлю.
- Тебе понравилось, милый? - жгучая брюнетка прильнула к груди юноши, растягивая пухлые губы в обворожительной улыбке. Шарль нахмурился. Что-то было не так. Девушка была хороша, но откуда-то из недр сознания начало подниматься желание. Странное желание. Больное. Пугающее.
- Мне пора. - юноша резко встал с кровати, оттолкнув от себя проститутку. Девушка изумленно захлопала глазами.
- Что-то не так, дорогой? Тебе не понравилось? Я...
Шарль резко повернулся, и девушка умолкла. Глаза юноши горели нечеловеческим огнем!
Шарль представил, как его руки обхватывают изящную женскую шею, и пальцы сжимаются - все крепче и крепче. А жертва кричит, а жертва извивается в предсмертной агонии! Её глаза вылезают из орбит, она дергается в припадке, ударяя руками и ногами по всему, до чего только может достать, но тело убийцы не чувствует боли. Вершитель судеб человеческих чувствует жар, с каждой секундой все более распаляющийся между его чресел...
Шарль мотает головой, вцепившись в волосы. Нет, нет, это плохо! Он не должен об этом думать! О, Господи, спасибо за любовь... Что там дальше? Прости мои грехи... Нет. Не то! И отпусти меня... Забудь... Одеяло рук твоих...
Сдавшись, он поднимает влажные от слез глаза. Проститутка в ужасе смотрит на него, прикрывая наготу серым замызганным одеялом. Шарль облизывает пересохшие губы: - Мне пора. - Он поспешно натягивает одежду, хватает шляпу и исчезает в ночи, хлопнув дверью борделя с такой силой, что с потолка начинает сыпаться известка.
***
- Вы не понимаете. Я уникален, - тонкие губы растягиваются в хищной ухмылке.
Гвардеец с опасением оглядел стоящего напротив него молодого мужчину. Одежда грязная и дырявая, башмаки разваливаются. Длинные сальные волосы, свисающие вдоль худого лица жидкими паклями. Бледная, словно обескровленная кожа. Трясущиеся руки. И глаза. Глаза, горящие лихорадочным огнем. Довольно молодой, но уже сумасшедший...
Мужчина облизал губы и, притянув к себе гвардейца за рукав, зашептал:
- Это Я их всех убил. Я, понимаете? Мне даже не пришлось ничего с ними делать... - он хрипло рассмеялся стражу порядка прямо в ухо, от чего тот дернулся, как от оплеухи. - Они сами! И тот мужчина, он сам себя задушил... Тогда, пять лет назад. И та шлюха в борделе, что расположен неподалеку от Гревской площади... Вы же знаете, вы же сами их прикрываете... И дети еще, те малыши в заброшенной хижине на окраине Сен-Марсо. Я изрезал их на куски в поиске истины... Хотите, расскажу подробно? - Глаза молодого человека горели безумием. Пальцы, вцепившиеся в рукав гвардейца, словно свело судорогой, а с нижней губы свисала тонкая нить слюны. Гвардеец поморщился и оттолкнул от себя сумасшедшего.
- Иди-ка ты отсюда куда подальше. Иди, иди, юродивый! И на глаза мне не попадайся больше, - гвардеец снова пихнул мужчину прикладом оружия, - а то мало не покажется!
Шарль отвернулся от представителя власти и разочарованно сплюнул. И этот считает его сумасшедшим! Но как же, как им доказать? Нужны прямые доказательства... Нужно убить! Убить и принести им часть тела! Палец, или, например, глаз...
От подобных мыслей Шарля залихорадило. Руки снова заходили ходуном, и уже такое знакомое ощущение - разливающийся по телу жар - начало спускаться из груди куда-то в низ живота...
- ... Именем французского народа!
Сердце пропустило удар. Шарль навострил уши, прислушиваясь к крикам, доносящимся со стороны площади. Улюлюканье, визги и чей-то хохот ясно дали понять: грядёт чья-то казнь.
Казнь, казнь! Шарль сорвался с места и побежал к площади, не чувствуя земли под ногами. Он словно летел, маневрируя между спокойно идущими навстречу людьми, между корзинами с овощами и телегами. Бежал, сжимая в руках измызганную до дыр шляпу. Он несся быстрее самых холодных Парижских ветров. Мужчине казалось, что за спиной выросли крылья, а люди вокруг внезапно превратились в ангелов. Их лица озарялись сиянием, губы растягивались в улыбках при виде бегущего навстречу своей любви юноши. Шарль бежал изо всех сил, а сердце колотилось так, будто норовило выпрыгнуть из грудной клетки.
Казнь, казнь! И она будет там! И он снова увидит хитрый блеск заляпанного бурой кровью лезвия, и он опять обратит на себя ее внимание. Как же сильно она его манит, как же она его зовет!
Только вот Шарль не успел. Пока он локтями прокладывал себе путь к эшафоту, толпа уже начала расходиться. Гильотину накрыли коричневой грязной тряпкой, а голову казненного оставили лежать прямо на досках - в назидание народу.
- Нет.... Нет!
Рассвирепевший мужчина со всей дури стукнул кулаком по эшафоту. Грузный палач подошел к краю площадки и, почесывая брюхо, ухмыльнулся:
- Что, на казнь опоздал?
Шарль медленно поднял на него взгляд. Палач спокойно смотрел на него сверху вниз - без издевки, без насмешки, без желания унизить. Молодой мужчина облизал пересохшие губы и прошептал:
- Опоздал...
Толстяк вздохнул и промокнул вспотевший лоб грязной тряпкой.
- Ох, ничего. Жизнь долгая, еще насмотришься. Ну, или нет... - и, довольный собственной шуткой, мужчина хохотнул и ушел, оставив Шарля наедине со своей болью.
Она выглядела такой грязной, такой униженной! Кровь засохла на лезвии и выглядела обычным пятном. Ремни висели, словно бессильно опущенные руки. Конструкция больше не казалась Шарлю величественной и громоздкой - теперь она была маленькой и хлипкой, как та игрушка из детства.
Так как же она тогда, много лет назад, смогла убить самого Диавола? Как улыбалась ему, сверкая на солнце? Неужели это всё было лишь прекрасным сном? Или какой-нибудь... детской сказкой?
Шарль схватил валяющуюся на помосте шляпу и побежал в сторону заброшенной хижины.
Маленькая, неприметная, она располагалась на окраине квартала Сен-Марсо. Парижане туда старались не ходить - думали, что там «всяко зло обитает». Женщины в ужасе прикрывали глаза, а мужчины при упоминании этой улицы сплевывали и хмурили брови. Никто не хотел туда даже заглядывать почем зря - плотное скопление обветшалых домишек и разрушающихся хижин будто давило со всех сторон. Туман на этой улице всегда был гуще и плотнее, чем на любой другой улице Парижа, и казалось, что дышать здесь абсолютно нечем. Даже узенькие аллеи, усаженные деревьями, и те казались жителям дурным знаком - печально повисшие ветви тянулись к прохожим, словно щупальца неведомых чудовищ, желающие затянуть зевак в самые недра белесого тумана. Длинная тропинка, спускающаяся вдоль улицы к серому стоячему пруду, словно расплывалась в гуще влажного, будто подгнившего воздуха, в котором висел запах тины.
Шарль несся по улице, высматривая тропу, выискивая, выцарапывая безумным взглядом покосившуюся деревянную крышу старой хижины. Редкие прохожие в изумлении оборачивались ему вслед.
«Где же, ну где же ты...», - мысли жужжали в голове Шарля. Одна за другой, одна за другой, словно трутни в своем гнезде. Это жужжание сводило с ума, и появлялась боль...
Шарль зашипел и приложил к виску ледяной кулак, не переставая высматривать дом. Чертова мигрень!
Но, когда он увидел ее, головная боль отступила. Хижина стояла на том же самом месте, что и раньше. Маленькая, скособочившаяся, она выглядывала из-за деревьев своим единственным глазом, на котором, словно дряблое веко, покачивалась изодранная, дырявая тряпка.
«Наконец-то!» - Шарль из последних сил рванул ко входной двери, впопыхах споткнувшись о торчащую под ногами корягу.
Хижина встречала прохладой и приятным глазу полумраком. Шарль упал на колени и пополз в центр комнаты. Непослушными пальцами попытался зажечь спичку, но она потухла. Вторая спичка потухла, третья...
«Твою мать!».
После нескольких тщетных попыток крохотный огонек развеял тьму. Шарль нервно облизал пересохшие губы и начал ползать, всматриваясь в гниющие доски, и что-то бормоча себе под нос.
- Ага! - мерцающий свет выхватил из полумрака темные пятна, глубоко въевшиеся в доски, - Вот оно... Вот оно! - мужчина наклонился к доскам, принюхиваясь и всматриваясь в засохшую грязь. Высунув кончик языка, он медленно провел им по пятну. Широко раздувая ноздри, принюхался. Хищная ухмылка исказила лицо. Вот оно! Подскочив, Шарль рванул в сторону выхода. Наконец-то, есть доказательство! Наконец-то он воссоединится с любимой!
***
- Я покажу вам! Я покажу! - Шарль со слезами на глазах тянул гвардейца за рукав. Мужчина в форме с отвращением оттолкнул сумасшедшего, цепляющегося за одежду.
- Последнее предупреждение, месье! Иначе до конца дней своих будешь гнить в Ля-Форс! - и гвардеец с силой ударил Шарля мушкетоном прямо по голове. Мужчина осел на землю и заскулил, потирая ушибленное место: - Пойдемте! Я покажу вам кровь! Я убил их, я! - и Шарль забился в слезной истерике, засучив ногами.
- Так. Ты мне надоел, - мужчина в форме схватил его за шиворот и куда-то поволок, - может, холод и голод тюрьмы тебя образумят...
Через несколько дней Шарль вернулся домой. Осунувшийся, избитый, покрытый гематомами и укусами клопов.
Шарлотта же эти дни металась, как птица в клетке. Она не знала ничего - ни где ее сын находится, ни что с ним происходит. Женщина подозревала, что что-то было неладно. Шарль давно стал вести себя странно. Он мог уйти на сутки или на двое, а когда возвращался, всегда подходил к чулану и странно хихикал, игнорируя расспросы матери.
Она давно понимала, что сдает. Домашние дела и заботы о сыне давались ей все труднее. Сердце напоминало о себе неприятными болями, отеки делали ноги неподъемными по утрам. Но Шарль не спешил приводить домой добрую девушку, ставшую бы для стареющей матери помощницей и собеседницей.
В этот раз материнское сердце не выдержало переживаний. Когда мужчина вернулся домой, его встретили холодные стены не протопленной квартиры и остывший труп на кровати. Шарль остался один. Совсем один.
Дни сменяли друг друга, и время летело так быстро, что настала зима. С момента смерти Шарлотты мужчина предпринимал еще несколько попыток попасть под гильотину - но все они были провальными.
В один из морозных вечеров Шарль вышел на улицу и, заперев за собой дверь, медленно поплелся в сторону Гревской площади. По Франции ходили слухи, что от использования гильотины хотели отказаться в пользу новых, усовершенствованных и более быстрых способов казни. Шарль не хотел - нет, он не мог допустить этого! Прекрасная, изящная, она должна быть рядом, улыбаться ему, нежно придушивая и дразня его перед актом любви...
Вдруг у него появилась идея. Он остановился, вдыхая навозные запахи улицы, пытаясь нащупать мысль, схватить ее за хвост. Но она все ускользала от него - хитрая, изворотливая, наглая...
- ... дрянь! - выдохнул Шарль и... впервые за долгое время улыбнулся. Гильотина должна быть омыта кровью любящего. Тогда она будет спасена! Окрыленный, радостный, Шарль уверенно зашагал в сторону королевского дворца.
На следующий день заголовки газет кричали о неслыханной дерзости низшего сословия Парижа: подумать только, какой-то бродяжка набросился с ножом на фаворитку короля, да еще прямо у дворцовых ворот! Приговор за столь серьезное преступление был обнародован в достаточно корокие сроки: обезглавливание. Толпа выла и улюлюкала, топала ногами и хохотала. Предатель короля! Предатель Франции! И да будет же он казнен!
Газеты рассказывали: новая фаворитка короля прогуливалась вдоль дворцовых ворот в сопровождении своей свиты. Вдруг на них напал грязный, страшный мужчина, который размахивал ножом и кричал что-то о своей любимой. Слава Богу, у ворот стояла дворцовая охрана, которая моментально схватила сумасшедшего, скрутила ему руки и поместила в Ля-Форс. Слава Франции! Слава королю!
Шарль хрипло рассмеялся, когда охраняющий его камеру гвардеец вслух прочитал статью. О, дураки! О, невежи! То была просто красивая женщина... которая являлась дорогой к особенной, неповторимой любви. Любви, которая была более ценна и прекрасна сотен - нет, тысяч парижских женщин! Ни одна красавица, ни одна любовница короля не могла сравниться с той, с кем предстояло Шарлю воссоединиться... Ни одна!
И вот оно... Последнее утро. Не успели еще первые лучи зимнего солнца коснуться оконных решеток, как узник подскочил с тонкого тряпичного матраса и намертво вцепился в тонкие металлические прутья, с жадностью вглядываясь в утреннее небо.
Ночью Шарлю не спалось - он весь трепетал при одной лишь мысли о воссоединении с гильотиной. Даже ее название не сходило с его уст, и всю ночь напролет мужчина шептал пересохшими от жажды губами: г и л ь о т и н а.
Он бродил по камере туда-сюда, от стены к стене, раздражая тем самым гвардейца-охранника: г и л ь о т и н а.
Он обнимал свои колени и раскачивался, бормоча себе под нос: г и л ь о т и н а.
Он царапал стены своей тюрьмы, стачивая ногти, раздирая кожу на пальцах до мяса, высчитывая минуты и секунды до встречи с ней: г и л ь о т и н а.
- Мосс! Тебе пора, - лязгнул замок на двери клетки. Мужчина рванул к выходу, но охрана заломила ему руки, - Тише, тише. Ишь, какой прыткий! - гвардеец рассмеялся и закурил, - на эшафот всегда успеешь.
Шарля вели по узким мрачным тюремным коридорам. Свет от факелов едва мог осветить дорогу под ногами. Конвоиры крепко держали мужчину за плечи. И вот, спустя бесконечное количество коридоров и крутых поворотов - первая остановка.
- Шарль Мосс. Желаете ли вы написать последнее письмо? - старый седой мужчина в темно-бордовой накидке сурово взглянул на мужчину поверх пенсне.
- Не желаю! - Шарль даже не взглянул на него. Он смотрел прямо перед собой - в глубину уходящих в никуда бесконечных коридоров. Куда-то туда, где последней надеждой сверкал выход из тюрьмы - выход к единственной, последней любви.
И Шарля повели дальше. Стены окутанных мраком коридоров давили на голову, на плечи - мужчине чудилось, что он физически мог ощутить на себе их тяжесть. Казалось, что прошло несколько часов - хотя на деле прошло не многим больше четверти часа - прежде чем его снова остановили.
- Шарль Мосс. Сын мой... Отказываешься ли ты от Диавола? Желаешь ли облегчить свою душу? - священник поднял на Шарля свои небесно-голубые глаза, взгляд которых мужчина выдержать не смог. Он отвел глаза в сторону и лишь коротко бросил:
- Нет.
- Что ж, в таком случае, ты имеешь право на последний бокал вина... - священнослужитель протянул заключенному небольшой бокал, от содержимого которого Шарль отказался. Ничто не должно было омрачить его встречу с любимой! Ни шум веселящейся в предвкушении толпы, ни алкоголь...
- Именем французского народа!
Сердце пропустило удар. Вот она! Желанная, любимая, но всегда такая далекая - она была здесь! Совсем рядом! Только руку протяни...
Шарля грубо вытолкали на эшафот. Солнце с непривычки ослепило привыкшие ко тьме глаза, и мужчина на мгновение зажмурился. После тишины Ля-Форс шум площади рвал перепонки - крики, смех, даже чьи-то рыдания. Морозный воздух моментально забрался под холщовую рубаху своими ледяными пальцами - мурашки пробежали по коже Шарля. Только вот он не замечал холода. Не замечал летящих в него тухлых яиц. Когда Шарль открыл глаза, он увидел ее.
Г И Л Ь О Т И Н А.
Она протягивала к нему свои руки, скромно опускала ресницы, одаривая его той улыбкой, о которой он раньше не мог и мечтать. Она сверкала в лучах зимнего солнца. Она и была солнцем - небольшим огоньком в этой кромешной тьме скучной, серой жизни и толпы галдящих идиотов. Она была тем, за чем Шарль шел всю свою жизнь - и, наконец, она была той несбыточной мечтой, которую он достиг.
На глазах мужчины выступили слезы облегчения. Дорогая, любимая! Вот он, я! Я здесь! Возьми же меня, заключи в свои смертоносные объятия... Шарль всхлипывал, как ребенок, пока палач вел его к ней под венец.
Вдруг до ушей мужчины донеслись перешептывания из толпы. «Диавол»... «Предатель»... «Очередной сумасшедший»...
Очередной?! Перед глазами Шарля встала картина из детства. Гревская площадь. Гильотина. Тот, самый вкусный, кусочек черствого хлеба. Темные глаза и улыбка де Парля. Шепот в толпе: «Диавол»... Сердце сжало тисками ревности. То есть... Де Парль был первый?
Шарль сжал зубы так, что услышал их скрежет. Палач грубо уложил мужчину на деревянные доски лицом вниз. Отрезал мешающие ему длинные волосы. Значит, де Парль тоже хотел ее! И она приняла... Приняла его любовь! Приняла его первым!
Где-то сверху захлопнулась колодка. Гогот и визги толпы оглушали. Сердце Шарля... О, его сердце было разбито на миллиарды кусков! Он зажмурился, и на эшафот капнула первая слеза. Где-то под ложечкой противно засосало.
- Он рыдает, вы посмотрите! - новый взрыв хохота. Даже в детстве Шарль никогда так сильно не хотел спрятаться, скрыться, сбежать, как хотел в тот момент.
- Три...
Проклятая, что же ты натворила!
- Два...
Я любил тебя... Любил той искренней, той необычайной любовью, которой любить мог только я!
- Один!..
Шарль резко распахнул глаза. Нужно было с ней попрощаться. Попрощаться с той, которая наконец воссоединилась с ним, но привнесла в его жизнь такую муку, о которой эти орущие дураки и не подозревали...
Ее улыбка, ее счастье, ее боль... Лезвие полетело вниз. Прежде чем оно отсекло Шарлю голову, он успел прошептать лишь одно, последнее, прощальное и горькое слово...
- Шлюха...
Автор: Мэй
Источник: https://litclubbs.ru/writers/8554-gilotina.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: