Есть у меня такой стишок:
"Мыслить — трудно. Поэтому большинство людей предпочитают судить". Карл Юнг
А что, если додумать мысль до конца?
Чтобы она превратилась во что-то навроде
Сосны́ с корнями, уходящими в самую глубь,
С густыми ветвями, шелестящими "за"
С одной стороны, с другой — скрипящими "против",
И вектор верхушки как некий конечный вердикт?
Вот Вы говорите: ламца-дриц, гоп ца-ца...
Орешник? Так хрустит под ногами валежник.
Какую мысль можно было бы довести до конца и придать ей максимальную глубину и объëмность в качестве примера? На ум приходят следующие слова Христа: "Никто не приходит к Отцу иначе, как через Меня". Прямым логическим вытеканием из этого утверждения может быть только одно: идущие к Богу не через Христа должны оказаться в некоем противоположном от Бога месте, т.е. в обители врага рода человеческого, или, по крайней мере, "ни рыбой, ни мясом", не представляющим для Бога (впрочем, наверное, и для дьявола) особого интереса. Поскольку приведённая евангельская цитата может иметь очень значимые и далекоидущие последствия для огромного количества людей, попробую максимально здесь приложить свою мыслительную энергию и посмотреть, какой "сосной" всё это раскинется.
Что есть следование Христу с точки зрения христианства? В первую очередь, это может ассоциироваться с соблюдением основных библейских заповедей, как-то: "Не убий", "Не укради", "Не прелюбодействуй" и т.д. Но этим христианство явно не исчерпывается, поскольку примерно таким же заповедям могут следовать представители других религиозных традиций, в частности, иудеи, и даже атеисты (за исключением разве что "Я есть Господь Бог твой"). Должно быть нечто ещё, тесно связанное с личностью Христа, коль скоро только через Его посредство или ходатайство попадают в Царствие Божие.
Если говорить о каких-то уникальных христианских ритуалах, таинство Причастия, т.е. вкушение освящëнного хлеба и вина, считается неким особым актом близости со Христом, когда Он в виде тончайшей духовной эссенции как бы пребывает в "Святых Дарах". Само слово "причастие" означает связь или соединение. Многие христиане считают этот ритуал чем-то неразрывно связанным со следованием Христу, а следовательно — единственно возможным путём к Богу. За основу здесь берутся события евангельской Тайной Вечери: "И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Моё. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из неë все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов". Ради справедливости стоит указать и на высказывания Христа, позволяющие несколько сместить здесь акценты: "Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира". Т.е. Христос сам по себе, без "вспомогательных" ритуальных средств, уже есть некий метафорический, духовный хлеб, вернее, сущая в нëм жизнь.
Что же касается права христианских священнослужителей отпускать грехи (перед причастием со Христом нужно сперва очиститься), то здесь они как бы становятся правопреемниками евангельских апостолов, коим по преданию было заповедано следующее: "Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся". Совершение священниками Причастия, в общем, проистекает из той же самой линии духовной передачи.
В свете всего сказанного, следование Христу складывается из соблюдения библейских заповедей, плюс Причастия как некоего мистериального действа. Кроме того, для придания всему этому духовной легитимности, предполагается особая прослойка людей — не любой человек с улицы или, как говорят англоязычные, Том, Дик или Гарри, способен наследовать апостолам и являться проводником Божественной благодати. В конечном итоге, именно на этих "трëх китах" христианин приплывает в гости к Богу и пребывает у Него, и в Нëм, во веки веков.
И теперь развилка: возможно ли попасть в Царствие Божие, не оседлав какой-либо из означенных "китов"? Если нет, то все нехристиане, каковы бы ни были их моральные качества, убеждения и поступки, как бы автоматически оказываются прóклятыми или, по крайней мере, оставленными Богом. Если да, то как это можно увязать с "Никто не приходит к Отцу иначе, как через Меня".
Допустим, нехристианину или тому, кто не держится на всех "трёх китах", доступ в Царствие Божие оказывается перекрытым. Как в этом можно удостовериться? Если не принимать во внимание откровения духовидцев (они ещё как могут противоречить друг другу), нет ни одного способа, который можно было бы назвать здесь неоспоримо объективным. Скажем, отличаются ли христиане в своей основной массе благодаря тому же Причастию какой-то особой святостью по сравнению с представителями других религиозных традиций? Есть ли какие-то непредвзятые статистические данные на этот счёт? Насколько мне известно — нет. Именно поэтому в христианстве, по крайней мере, в восточном его изводе, делается такой акцент на веру и "таинства", по определению не подотчётные уму. Т.е. чтобы в т.ч. решить свою посмертную участь, человек должен просто поверить, что христианство — единственно возможный из всех путей, или же, если ему явился Христос в той или иной форме, он должен убедить себя в том, что только уцепившись мëртвой хваткой за Христа, а не, к примеру, за Кришну или Будду, он окажется после смерти в приличном обществе, а не на какой-нибудь шипящей сковороде.
Есть ли какие-то указания в Библии или христианской традиции в целом, что "три кита" — не единственное условие благосклонности Бога? По крайней мере, все ветхозаветные святые и пророки как-то обходились без Иисуса из Назарета, т.е. без конкретной исторической личности, каков бы ни был её масштаб, и хлебу и вину ими не придавалось сколь-нибудь сакрального значения. Согласно Евангелию, один из распятых на кресте разбойников попал в рай не потому, что вкусил освящëнного хлеба и вина или вëл благочестивую жизнь, а исключительно благодаря вере в распятого рядом с ним Христа и силе своего раскаяния. Насколько мне известно, почитаемая христианами подвижница Мария Египетская причастилась за всю свою жизнь только один раз. Наконец, евангельское "Дух дышит, где хочет" всё же больше соотносится с Божественным могуществом, нежели "спрессование" Бога до "трëх китов", какими бы большими они ни были. Именно в этом смысл следующего моего стишка:
Мне говорят, я – безнадёжный случай,
Пропал, погиб. Но брезжится картина:
Две тыщи лет назад распят безвинно
Спаситель мира на голгофской круче,
Чтобы воскреснуть {в нас}. И нет прохода
Иного к Богу, кроме как сквозь двери,
Что открываются лишь калькою с Вечери,
И что ни сок, ни индуистский мо́дак,
Ни мусульманский финик, никакая фига
Не вознесётся фимиамом к Небу:
Так пристрастился, видимо, к вину и хлебу
Создатель мира, что сошёлся на них клином.
И я представил, спекши слабый разум:
Существовала минус бесконечность Бога,
Но, знать, добравшись до церковного порога,
Она споткнулась об него и спрессовалась
В деноминацию. Во мне от этой мысли
Всё содрогнулося, всё сжалося келейно,
Я захотел укрыть Христа за пазухой своей, но
Он посмеялся в моих атомах, в своеи Выси.
Если выйти за пределы христианской традиции (что как бы уже проделано в стишке), неужели только в рамках иудаизма обретается святость? Неужели вершины индуистского, буддистского или мусульманского духа не имеют ничего общего с тем Духом, который дышит, где хочет? Если всё же имеют, чему найдëтся масса исторических примеров для непредвзятого и широкого ума, как это может непротиворечиво стыковаться с особой, даже исключительной ролью Христа в обоживании людей, в этом ли мире или посмертном?
Ключ к разрешению этого противоречия, как мне представляется, можно найти внутри христианской традиции, даже особенно никуда из неё не выходя, а именно в учении о Троице или триединстве Бога, в котором Христос ни много ни мало — ипостась Сына: если Он существовал как Сын за минус бесконечность до исторического Иисуса и пребудет в том же качестве плюс бесконечность, всё как бы встаёт на свои места. В таком ракурсе, Христа необходимо прежде всего рассматривать как некие фундаментальные духовные принципы, соотносящиеся что с Десятью Заповедями, что с Заповедями Блаженства, как-то: чистота, смиренномудрие, радение о Боге, справедливость, жертвенность, прощение, храбрость, при чём во всей их совокупности. За этими принципами стоит живая энергия, "эссенция" или бесформенный Христос. Почему какие-то из этих вещей сложно соотнести с Ипостасью Отца? Скажем, Отец как Абсолют не обязан ни перед кем смиряться или особенно радеть о Себе, ибо сам есть радость. Святой Дух же больше про любови, конечно, про чистые...
Возвращаясь к стишку в самом начале, теперь как бы предполагается вынести конечный вердикт. Лично мой ум и сердце склоняются к менее противоречивой, менее фундаменталистской, менее заангажированной картине того, почему только через посредство Сына познаётся Отец. Если кто-то по-прежнему думает иначе, возможно, Вы предаёте в самом себе Христа как смиренномудрие и справедливость. Возможно, дерево Вашей мысли — лишь чахлая сосенка. Или валежник. Правда, чтобы это признать, необходимо какое-никакое смиренномудрие. Для предавших или недоразвивших это качество в себе, получается почти патовая ситуация.
Три Ипостаси. Три кита. А стишков — два. Бог, как говорят, любит троицу:
Священник:
Венчается раб Божий с рабой Божией,
Чтобы чтобы страсти-лошади стреножились,
Чтобы чтобы на земле земле умножились
Рабы Божие, рабы Божие, рабы Божие.
Он:
Обещаю, обещаю, обещаю.
Она:
Обещаю, обещаю, обещаю.
Прохожий:
Не говори "Гоп!", пока не перепрыгнешь,
И "Ап!" не говори. Слово Ницше:
Встретились два животных, и всяк — тюрьма!
{Потом увидал лошадь — и сошёл с ума}.
Маяковский:
Все мы немного лошади.
Одуванчик:
Все мы немного божии.
Пророк Мухаммад:
Никто не приходит к Богу иначе, как раб.
Христос {тем, кого это касается}:
Вы больше не рабы. Говорите "Ап!"
2024
