Прошел месяц. Рабочий день начался как обычно: планерка, быстрое и наспех выпитое кофе с коллегами, просмотр историй болезни поступивших за ночь пациентов. Женька вяло вышла из ординаторской в коридор и сразу остолбенела: на лежачей каталке санитары везли Михаила, бледного и в полубреду. С двух сторон от него шли растерянная дочь и заплаканная жена. Первые секунды Женька просто не могла поверить увиденному. Проработав несколько лет в скоропомощном стационаре, Женька уже привыкла быть готовой ко всему и даже заранее ничего не ждать от нового дня, ибо он мог обернуться чем угодно. Но эта картина ошеломила и парализовала Женьку. С побледневшим лицом открыла она принесенную ей историю болезни Михаила: гангрена единственной конечности с переходом на туловище. Есть запись хирурга «ампутация не показана» и реаниматолога «в нахождении в условиях реанимации не нуждается». Между строк это читалось так: «сделать ничего нельзя, спасти нельзя, смерть при любом раскладе неизбежна».
У Женьки подкосились ноги. Она сделала над собой невероятное усилие и вошла в палату к Михаилу. По стечению обстоятельств его положили именно в ту палату, в которой он так буквально ожил и воспрял месяц тому назад. Он был в беспамятстве и стонал. На соседней кровати сидели жена и дочь. Женька села рядом. Все молчали. Все всё понимали. Слов не требовалось. Все знали, что Михаил скоро умрет.
Женька вышла из палаты. Мудрость, опыт и знания покинули ее разум, затопившись сердечной болью и отчаянием. Она стремительно ринулась в отделение хирургии и, отыскав там хирурга, осматривающего ранее Михаила в приемном отделении, морально вцепилась в него, чтобы тот сделал хоть что-то. Женька, конечно, не знала что, но она всем своим существом хотела, чтобы он хоть что-то да сделал. У нее затряслись руки и по телу пробежала дрожь, когда она четко осознала услышанные слова:
- Евгения Александровна, у него гангрена уже до пупка поднялась! Вы от меня что хотите? Чтобы я вам человека по пупок обрезал?!
Женька, не теряя больше времени, бросилась бегом в реанимацию. Она там дружила с заведующей и надеялась на ее поддержку. Ответ был мягким, но категоричным:
- Я знаю про этого больного. Он не проживет и суток. Женя, мы ничего не можем сделать. Прими это. Коек реанимационных не хватает, я не могу взять его и занять то место, на которое я могла бы положить человека, которого реально еще можно спасти.
Женька вернулась в отделение и снова молча вошла в палату Михаила. Свет был приглушен. Все та же картина резануло ее сердце: сидевшие молча рядом жена с дочерью и постанывающий Михаил. Медленно капался в вену какой-то раствор, но все понимали его формальность и ничего не значимость. Женька не могла находиться в этой атмосфере приближающейся смерти. Ей было безумно тяжело от мысли, что эта трагедия разворачивается прямо на глазах любящих людей. Что они чувствуют это бессилие и ожидают прихода неизбежного. Ничего не говоря и не спрашивая. Просто рядом. Просто сидят. Просто ждут.
Женька собралась с силами и направилась прямо в администрацию. Сидя в кабинете заместителя главного врача, она доложила все как есть. Что да, нет смысла в переводе в реанимацию и этот пациент «напрасно» будет занимать реанимационную койку. Да, он обречен. Но там жена и дочь, и этот приглушенный свет в палате, и этот стон, и эта атмосфере бессилия и приближающейся смерти..
Так был подписан перевод Михаила в реанимацию и по прямому указанию руководства он был переведен из отделения. Жена и дочь с обреченной смиренностью взглянули на Женьку, произнеся тихое «спасибо».
Через час в ординаторскую позвонили:
- Это реанимация. Забирайте историю.
Четыре слова, окончательно обозначившие, что жизнь Михаила оборвалась. Медсестра принесла Женьке историю болезни Михаила для написания посмертного эпикриза. Скоро Женьку позовут в морг на вскрытие человека, которого она так хотела спасти и в которого столько вложила себя. На вскрытие отца той девушки и мужа той женщины, которые по-прежнему так и сидит там в палате. В палате, где приглушен свет и застыла атмосфера смерти. В палате, где ранее было столько надежд и предвкушения жизни.
Женька, опустошенная, опустилась на диван ординаторской. Ее никто не беспокоил. Она молчала и смотрела в никуда пустым взглядом, сидя неподвижно и думая о тех, кто вот так же, как она, сидел там, в той палате.. Все в отделении знали о произошедшей трагедии и что она значила для Женьки. Кто-то из старших докторов подходил и пытался утешить Женьку, но она, казалось, не слышала ничьих слов.. Ей вспомнилось то «свидание Михаила с женой», те радость и вера. И от этих воспоминаний горечь еще больше разлилась по телу Женьки.
В дверь ординаторской постучали и кто-то попросил Евгению Александровну. Женька вышла. Перед ней стояла дочь Михаила: взгляд ее был пустым и отрешенным, лицо казалось абсолютно немым, а мимические морщины не выдавали ни одной эмоции. Неизвестно, в ком из них первой лопнула струна, но как только они взглянули в глаза друг другу, сердце у обеих надорвалось окончательно. В долю секунды они обнялись, как будто бы слившись вместе им будет не так невыносимо переживать это горе, и обе безудержно разрыдались. Они так и стояли, обнявшись, рыдая навзрыд и содрогаясь как будто бы единым телом. Врач с опытом и дочь пациента. Две молодые души, на которых отпечатаются на всю жизнь неизбежность смерти и бессилие перед ней. Два молодых сердца, в которых на всю жизнь останутся горькие воспоминания о той палате, где сначала горели надежда и вера, а потом приглушенный свет.
P.S. Буду благодарна отклику в виде лайка или комментария.