Начало романа:
«Торнтон пересмотрел свое положение в качестве владельца фабрики в Милтоне.
Забастовка, случившаяся полтора года назад, не позволила выполнить крупные заказы. Значительная часть капитала осела без движения в новых дорогих станках, а закупленный в больших объемах хлопок лежал на складах бесполезным и опасным грузом. Одной из серьезных причин провала стала низкая квалификация ирландских рабочих. Большая часть выпущенных ими тканей не соответствовала уровню солидного, уважающего себя и свой товар предприятия. В течение нескольких месяцев Торнтон не мог избавиться от тяжких воспоминаний.
Нередко, встречаясь с Хиггинсом, он без видимой причины говорил с ним жестко, а порой и грубо – просто потому, что до сих пор болезненно переживал события, в которых тот принял активное участие, – но, едва осознав импульсивную бесконтрольность своего поведения, решил немедленно ее искоренить. Просто избегать встречи с Хиггинсом ему показалось мало: потребовалось доказать самому себе, что имеет власть над собственным гневом, – а для этого обеспечить Хиггинсу свободный доступ к своей персоне всякий раз, когда позволяли условия бизнеса. Постепенно гнев и раздражение окончательно развеялись, а на смену им пришло удивление: как могло случиться, что два человека, работающих на одной фабрике и живущих за счет одного бизнеса – пусть и каждый по-своему, – могут так по-разному воспринимать все, что происходит вокруг? В конце концов, возникло общение, если не окончательно устранившее возможные разногласия и даже столкновения, то позволившее хозяину и рабочему смотреть друг на друга с симпатией и терпеливо выслушивать противоположное мнение. Помимо очевидного улучшения отношений и сам мистер Торнтон, и его рабочие признали, что каждая из сторон очень плохо представляет, чем живет противоположный лагерь.
Настала черная полоса в торговле, когда обвалившийся рынок потянул за собой стоимость всех крупных запасов готовой продукции. Склады Торнтона подешевели вдвое; новые заказы не поступали; дорогостоящая техника прибыли не приносила; с трудом удавалось получить оплату уже выполненных контрактов. Несмотря на сложности, приходилось постоянно вкладывать средства в поддержание бизнеса. Пришло время оплачивать счета за приобретенное сырье.
Денег не хватило, и единственным выходом оказался заем под непомерные проценты. При этом реализовать хотя бы часть готовой продукции не удалось, но Торнтон не отчаивался, а день и ночь искал выход из тупика. Дома оставался таким же спокойным и мягким, как всегда. С рабочими разговаривал мало, но к этому времени они уже хорошо его
знали и воспринимали лаконичные ответы скорее с сочувствием к затруднениям хозяина, чем с плохо скрытым антагонизмом, прежде то и дело прорывавшимся в резких замечаниях и суровых оценках.
– У хозяина полно забот, – заключил однажды Хиггинс, услышав, как кто-то резко спросил, почему что-то не исполнено, и уловив тяжелый вздох, вырвавшийся из груди Торнтона.
Тем вечером Хиггинс и еще один опытный рабочий незаметно для других остались после смены, чтобы исправить оплошность, и мистер Торнтон никогда бы об этом не узнал, если бы не сообщил надзиратель, который должен был передать распоряжение рабочим.
«Вот кто пожалел бы нашего хозяина, если бы увидел, что он такой понурый и бледный, так это старый священник: все свое нежное сердце выплакал бы, если бы увидел на его лице такую печаль, какую сейчас вижу я», – подумал Хиггинс, заметив шагавшего по Мальборо-стрит хозяина, и окликнул его.
Джентльмен раздраженно вздрогнул и остановился, как будто мысли его в этот момент находились где-то далеко.
– У вас есть какие-нибудь новости от мисс Маргарет?
– От мисс?..
– От Маргарет, мисс Хейл, дочери старого священника. Впрочем, вам отлично известно, кого я имею в виду, – не очень уважительно заметил Хиггинс.
– Ах да!
Суровое напряженное выражение мгновенно исчезло, словно мягкий летний ветерок сдул тревогу. Хоть губы по-прежнему оставались плотно сжатыми, глаза смотрели на собеседника уже гораздо теплее.
– Теперь мисс Хейл – мой землевладелец. Вот так-то, Хиггинс. Время от времени общаюсь с ней через местного агента. Знаю, что у нее все в порядке: здорова, живет в Лондоне вместе с родственниками, – так что спасибо, Хиггинс.
Это «спасибо», прозвучавшее с особым теплым чувством, а также некоторая заминка перед ним, дали проницательному Хиггинсу новую зацепку. Он решил ухватиться за соломинку и посмотреть, что из этого выйдет.
– А замуж она не вышла?
– Пока нет. – Лицо Торнтона снова потемнело. – Но, насколько могу судить, что-то вроде назревает: с давним другом семьи.
– Значит, в Милтон больше не вернется? – не унимался Николас.
– Нет! – буркнул раздраженно Торнтон.
– Подождите минутку, господин. – Хиггинс подошел ближе и тихо уточнил: – Молодого джентльмена оправдали?
Желая подчеркнуть глубину собственных познаний, он таинственно подмигнул, чем поверг мистера Торнтона в полнейшее недоумение.
– Я говорю про мастера Фредерика… ее брата, который приезжал. Вы должны знать.
– Приезжал сюда, в Милтон?
– Ну да, когда умерла миссис Хейл. Мы с Мэри знали об этом, только молчали.
– Значит, то был ее брат!
– Конечно. Я думал, вы тоже знаете, иначе ни за что бы не сказал. А вообще-то про брата слышали?
– Да, это мне известно. Значит, он приезжал…
– Все, больше ничего не скажу. Наверное, и так зря сболтнул: ведь сами-то они молчат. Просто хотелось узнать, удалось ли добиться оправдания.
– Об этом ничего не знаю. Поверенный лишь сообщил, что теперь я арендую землю у мисс Хейл.
Оставив Хиггинса в растерянности, Торнтон быстро пошел дальше по своим делам, пробормотав:– Значит, это был брат…
Скорее всего, они никогда больше не увидятся, но все равно приятно это узнать. Джон никогда не сомневался в ее добродетели, но все же ждал убедительного подтверждения. И вот наконец получил.
Продолжение следует. Пока-пока.