Розена Лариса
©Розена Л. В.,МОЙ АРХИЕПИСКОП 2003, Воронеж, ©Ц.Ч.К.И.
©Розена Л. В. 2004, 2014 ©Задонский Рождество – Богородицкий мужской монастырь.
©Розена Л. В. 2014, Воронеж, ©издательство и типография: Алейников О. Ю.
Изд.Ридеро, Екатеринбург, 2021, Стихи.ру ;канал на Дзэне "Чудачка"; Изба - читальня; проза.ру
Б.М.
БЛАГОСЛОВЕНИЕ МИТРОПОЛИТА НИКОНА ВАСИНА ЛИПЕЦКОГО И ЕЛЕЦКОГО
ПРИМИТЕ К СВЕДЕНИЮ, МОЙ АДВОКАТ ИЗУЧАЕТ ВСЕХ, ПОСЕЩАЮЩИХ ЭТИ СТРАНИЦЫ
КНИГА МОЙ АРХИЕПИСКОП - ЧАСТЬ 2 - Беспредельность души
БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ ДУШИ -ч.2
НА БЕРЕГУ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ
«Ибо Бог заповедал: почитай отца и мать»
(Миф. 15,4)
На берегу Средиземного моря под палящими лучами щедрого южного солнца распласталась маленькая фигурка женщины. И было непонятно: то ли она плакала, то ли спала. Но, казалось, что ее руки, раскинутые в разные стороны, силятся обнять весь земной шар, слиться, раствориться в нем.
Иногда она вздрагивала и оживала, и вновь замирала в одной позе на длительное время… Нет, она не спала. Прошлое, словно молния, проносилось в сознании, мешая действительное реальное с минувшим. Так бывает иногда у старых людей. Вдруг прокручивается вся жизнь. Череда событий путается, смещается, превращаясь в какую-то удивительную фантасмагорию. То ли человек грезит, то ли мечтает…
Недавно еще она так спешила к детям за границу. Одинокая, оставленная всеми, изнемогала дома в России от дефицита общения, хронического безденежья, болезней. Да, ей было нелегко. И вот она наконец-то востребована. Стены одиночества рушились. Она выползала из-под их завала, отряхивалась, с надеждой смотря в будущее. Выходила на простор жизни. Дети звали к себе. Дочь поссорилась со свекровью и приглашала помочь ей с внуками. А заодно и подлечится там. Настасья приободрилась. Хвалила себя за энергичные сборы. После перенесенного воспаления легких каждое движение было трудным. Но она ехала к родным и всякий шажок становился для не уже легким, быстрым, устремленным.
Она многое преодолела: долгие переезды в поездах, тревогу в залах ожидания. Вся превратилась в терпение. Ради своих. Ради близких. Какие-то внутренние резервы открылись в ней. Сейчас она многое могла…
Протянув руку через пропасть, шла Настасья по шаткому мосту, поддерживаемая призывом дочери.
Уже летя в самолете, наблюдала за звездами из окна. Ночь опоясала всю вселенную. И будто сто верст пробежав, запыхалась, устала, и расстелилась вокруг, укутав все в свое монотонное одеяло.
Дочь она почему-то вспоминала маленькой, пухленькой, словно вынутой из печки булочкой, послушной, доброй, преданной.
Дети встретили ее в аэропорту и заспешили домой.
Утром еле встала. Выпив чашечку кофе, потянулась за второй. Но Елена вдруг остановила:
– Ты так весь мой кофе выпьешь!
–Извини, – испуганно прошептала Настасья. И сразу яркая комната заполнилась пустым безжизненным светом, больно режущем глаза и одиночеством… Но сердце матери так отходчиво!.. И она постаралась забыть неприятные слова.
На второй день они ездили с внуками и зятем по городу, оформляя некоторые документы. Надо сказать, что Израиль, куда приехала Настя, был необыкновенно красив. Там почти никогда не заходит солнце, воздух прогревает землю. И она в ответ, политая и ухоженная, благоухает и производит такие диковинные растения, деревья, кустарники и цветы, которые даже невообразимо представить глазу. О, это поистине Земля Обетованная!
Дневной город ошеломил. Высокие дома, окруженные цветущими кустарниками из олеандр, фикусов и магнолий. Все утопало в яркой сочной зелени. Посреди дорог – клумбы из цветов – белых, красных, голубых. На высоких деревьях, жмущихся к домам, невиданные странные цветы – фиолетовые, белые в виде больших круглых шапочек. Некоторые дома окружали заросли алоэ, иногда встречались пальмы со зреющими финиками.
Это благоухание и щедрость красок восхитили Настасью. Наблюдательный глаз отметил – всюду фонтанчики, напояющие зелень живительной влагой. А как щедро южное солнце! Там человек не может быть невнимательным к окружающей красоте. Кажется, он сам воспаряется в воздух, принимая участие в дивном священнодействии…
Домой приехали поздно. Настасья и устала, и была немного оглушена всем увиденным и услышанным. О, как она была благодарна Господу, что дал попасть на Святую Землю!
Вечером между молодыми началась невообразимая ссора. Чуть не дошли до драки. Наутро – то же самое. Настасья расплакалась, чем еще больше испортила дело. И ее, как и предыдущую свекровь, отправили на квартиру к чужим, неродным, неинтересным ей людям, к Соне, бывшей русской еврейке, живущей здесь уже около пяти лет. Соня знала толк и в издевательстве над людьми, в склоках, и вымогательстве из сожителей денег. Пока об этом Настя не догадывалась. Поняла одно – она не нужна детям. Хотя сидеть с внуками ее заставляли. Хозяйка пускать в дом малышей не разрешала, отговариваясь тем, что из-за них будет добавочный расход воды, газа и всего прочего. Дочь Елена и зять тоже не позволяли ей с внуками заходить к ним в дом. И поэтому днем она с детишками гуляла в сквере, а вечером была свободна. Во второй части дня она уходила на Средиземное море, чтобы прокалить себя от вечно мучающих бронхитов. Стоял уже сентябрь, но дни были жаркими, а вода – теплой. Из России же уезжала, как бы убегая от холода. Здесь ее оформили репатрианткой, так как зять был еврей. Она получала солидную пенсию, но все съедала оплата жалкого уголочка в квартире, который она снимала. И все-таки здесь еще, в отличие от России, можно было жить. Фрукты, море. До пляжа она всегда ходила пешком. Километра четыре туда и обратно. Но усталости не было. Правильно ей сказал один русский священник – на Святой Земле удесятеряются силы.
Средиземное море сравнить ни с чем нельзя. Чистое, прозрачное, ласкает, нежит, успокаивает. Она отдавалась на волю волн и заплывала все дальше и дальше. Вода поддерживала, баюкала. Солнце палило, песок накалялся и звенел. Это был другой, новый, раскованный мир, где можно было дать волю чувствам, ощутить себя человеком, а не жалкой щепочкой. И хоть душу терзала мысль – она не нужна своим близким, море напрочь слизывало все ее беды и переживания. Она старалась недопонять, недопустить вглубь тревожные мысли, которые штормом входили в ее сознание… Она, как бы ни хотела видеть действительного положения вещей… Настасье никто не уделял внимания, не знакомил с достопримечательностями Израиля. Словно она была не человек, не мать и не духовная писательница, а жалкая вещь, предназначение которой не ощущать жизнь, а помогать ощущать другим – дочери. Ее девочке хотелось всего. Поездок по Европе, драгоценностей, комфорта. А маме? Мама – это жалкий бесчувственный обрубок, которому уже ничего и не надо. Она не жила раньше? А кто же виноват? Пишет книги? Да кому они нужны! Но только не дочери. Хотя всем и каждому ее Леночка дает их читать, чтобы похвастаться своим непростым социальным положением. Но сама мама должна знать свое место. И обязательно отдавать ей – дочери, все остающиеся от проживания небольшие суммы. Нет, ни одеваться, ни что-то приобретать ей не требуется, по словам дочери. И только Елене надо многое. Она любит наряды, красивые вещи, уют. И мать должна, не щадя себя, дарить ей все, что можно.
Так и находилась несчастная Настасья в пестрой гамме острых, разъедающих душу чувств. Но в этой круговерти она все-таки кое-что увидела. По Божьей милости один раз с зятем они поехали по делу в Иерусалим, и в конце дня он завез ее в храм Воскресения Христова. Машину оставили на стоянке. Сначала шли через узкие улочки, где размещался своеобразный базар. Там продавалось все, о чем можно было мечтать. Его необыкновенный аромат зазывал и дурманил. Всюду предлагались вышивки и рукоделия из бронзы, других металлов, драгоценности, обувь, ковры. Оживали легенды древнего Израиля. Она когда-то описывала восточный базар в своих книгах. Но так красочно и воочию она не предполагала, что увидит его. Ей и взаправду казалось, что из какого-нибудь старого надтреснутого кувшина внезапно выскочит волшебник.
Наконец перед глазами предстал величественный храм Воскресения Христова. Это был необычайный храм. Казалось, он соединял в себе земное с небесным. Здесь забывалось о мирском, время останавливалось, ощущалась вечность…
Пораженная Настасья целовала все – и надтреснутую колонну перед входом, и Гроб Господень, и место Его страданий, и саму Голгофу, и место обретения Креста Господня. Со слезами на глазах она просила прощение у Господа, обещала самой себе, что постарается с Божией помощью не грешить…
Состояние здоровья не улучшалось. Ей захотелось подлечиться. Для этого необходимо было использовать и утреннее время. Она попросила дочь, чтоб та помирилась со свекровью и через день, посменно, они бы с ней нянчили внуков. Но Лена расплакалась, разнервничалась, доказывая, что надо любить свою единственную дочь более жертвенной любовью. И у обеих была своя правда. Никто не хотел приносить на алтарь материнской или дочерней любви свои удобства и самое – жизнь. Но так ли и необходимо было, чтобы доказать любовь – приносить жертвы? Почему нельзя устроиться терпимее, разумнее, добрее. Зачем отнимать последнее? Куда же подевались в наш двадцать первый век любовь, доброта, чуткость?
Анастасия плакала, решала что у нее нет дочери. Лена страдала – у нее нет матери. Ах, как хотелось Настасье взять свою дочь в объятья и произнести мягким задушевным голосом: «Ну, давай же прекратим все это, родненькая!» Дочь ускользала, холодная, неуловимая, надменная. Будто Лена была обиженной матерью. А ее мама – провинившейся глупой дочкой. «Когда я потеряла свою дочурку, недодала ей любви? И почему так быстро созревают наши дети. И рано разнополые тянутся друг к другу, нарушая заповеди Божии. А потом в их сердцах появляется ожесточение и холод. Кто бы знал, что такое приключится именно со мной, дочь будет ненавидеть меня? Когда мы развелись с мужем, я отдала ее отцу – уже взрослую, двадцатилетнюю девушку, чтоб он помог ей доучиться в ВУЗе, где он преподавал. Я оторвала ее от себя, ради нее же самой. О, как я несчастна. Потеряла все!»
Стонала про себя и дочь: «Ну почему она кукушка, всегда сбрасывала меня кому-то … Почему не может быть настоящей матерью хоть сейчас? Она не давала мне тепла, не понимала, мучила, жила только для себя!..»
«О, сколько времени я возилась с моей малышкой. Как часто она болела и я не могла долго работать, сидела с ней дома, учила живописи, музыке… Недоедала от нехватки денег…»
«Помню только ее обиды и наказания, но не было ласки», – плакала Леночка…
В сердце Настасьи входили боль, негодование. Хотелось схватить дочь, надавать ей пощечин, наговорить грубых, злых слов. Но вдруг какой-то внутренний голос начинал останавливать, объяснять: «Терпи, твоя дочь. Терпением спасайте души ваши… Ты виновата, что она такая, завоевывай ее вновь…»
Мелкие неурядицы изматывали Настасью сильнее, чем крупные. Сокрушали ненависть дочери и грубость. Одна в чужой стране, она томилась от своей неприкаянности. Казалось, ее добивают, вот-вот брызнут слезы и сердце разорвется. «Ну почему моя жизнь сопровождается постоянной болью? С мужем жила – скандалы и драки. Одна жила – нищета, болезни, одиночество; с дочерью встретилась – крайний эгоизм и бессердечие, будто это не человек, а холодна стеклянная кукла…»
Мысленный диалог продолжался…
«Нет, она не мать, не мать, не мать! Мать должна вынуть из груди свое сердце и отдать детям, а она…»
«Дочь объездила пол-Европы и ни разу не заехала ко мне, своей маме…»
«Да зачем мне такая мать? Ее книги ей дороже, чем дочь и внуки. Мне еще надо столько успеть, посмотреть, познать самой, воспитать детей, а от нее никакой помощи!..»
«Я так слаба, стара, больна, опустошена, а от Лены ни внимания, ни тепла… Я ей не нужна…»
«Да, конечно, она мне не нужна. Свекровь хоть и ушла от нас, но с детьми сидит, а эта писательница…»
Обе они верили в Бога и обе были непримиримы. Дочь в запальчивости даже высказала матери такую мысль, чтобы она здесь скиталась по квартирам, а российскую квартиру, помимо того, что они уже имели свою квартиру в Холоне, пусть отдаст им. У Лены трое детей и ей с мужем трудно их ставить на ноги.
«Дожилась! Выбрасывают из моей квартиры, которую я еле-еле сохраняю для них же!»
В стране началась забастовка. Надо было срочно взять пенсию из банка. На перекрестке Настасья увидела дочь с хозяйкой, у которой та работала. Дочь окликнула ее, мать подошла и в горячке выпалила нечто тревожное.
Та успокоила:
– Все у тебя будет хорошо!
Настя приблизилась к Леночке и поцеловала ее в бледное холодное лицо.
Хозяйка дочери похвалила:
– У Вас хорошая девочка.
В сердце матери вошло тепло и спокойствие: «Я всегда знала, что она хорошая девочка. Хо-ро-шая, хо-ро-шая», – горячей волной отозвалось в душе.
Смущаясь и краснея, Настасья тихо прошептала вслух:
– Хорошая, только давно мы не виделись, отвыкли друг от друга. Все надо начинать сначала.
В голове Леночки бурлили противоречивые мысли: «Может, все-таки она не такая уж и плохая, неплохая, совсем напротив. Может, это я виновата, что не могу поплакаться, рассказать ей свое нелегкое житье-бытье? Вылить душу…»
Тепло, растекавшееся по сердцу Настасьи, согревало, обнадеживало. Дома она долго плакала. Спасительные слезы очищали. Она просила у Бога прощение за зло, которое вошло в ее душу. Ведь она – мать, мать, мать! То есть, – это такой необычайный человек, которому, если ее ребенок скажет только одно теплое слово, он все простит и забудет в бесконечной, бескрайней, необъятной, всепоглощающей материнской любви. «Неужели, – подумала Настя, – если б встал вопрос о том, кому оставить жизнь – дочери или ей, она бы задумалась? По-любви, в экстремальной ситуации, а не по эгоизму детей».
Да, жизнь здесь жестокая, она ломает судьбы, заставляет многодетных матерей трудиться наравне с мужьями. А они еще так молоды и совсем не успели пожить. Да разве только ее дети ощущали боязнь оказаться на улице без еды и крова над головой?
Настасья тоже боялась. «Бедные детки. Лицо дочери без кровинки – бледное. Иногда по нему пробегают волны страха и отчаяния. Притихшие внуки. Что за молох пожирает их сердца и жизни без надежды на возрождение?» Настасья почувствовала, что должна вливать в своих детей любовь и надежду. Только бы найти ключик. «Господи, – взмолилась она, – на Тебя надежда. Возьми мои заботы на Себя. Раскрой наши сердца, наполни их любовью и уверенностью, что Ты нас не оставишь». Забастовка закончилась. Погода все еще стояла жаркая. Это к концу-то сентября! Настасья стала совершенно черной от загара, бронхит отступал.
Как-то плавая в Средиземном море, почувствовала она себя маленькой легкой рыбкой, устремляющейся в неизвестность. Море завораживало. Обернувшись, увидела в воде крошечных мальков, спешащих за ней, в голове пронеслось: «Может когда-нибудь и мои детки устремятся ко мне, как к маяку спасения среди жизненных бурь и невзгод… А сейчас, немного погостила, и до свидания, Израиль! Зачем мне, одинокой, скитаться здесь по чужим углам без любви и тепла? И здравствуй, Россия, бедная и несчастная, я возвращаюсь, родная, к тебе!..»
Любовь ушла из их сердец. Их души были, словно море – все выпитое и пересохшее. Но надежда на милость Божию оставалась. И Настасья поняла, что она должна молиться и молиться, не отчаиваться, верить в извечную Божественную гармонию и любовь…
© Copyright: Розена Лариса, 2024
Свидетельство о публикации №224031500160
© Copyright: Розена Лариса, 2024
Свидетельство о публикации №124031500724