Повесть
ГЛАВА 2
Она стояла в школьном коридоре с огромными окнами, выходящими на стадион. Вернее, она не стояла, а, увидев…, остановилась как вкопанная. Она в окно увидела ЕГО. Он шёл из спортзала в школу. Он шёл один-один, ни сзади, ни спереди – никого. И она была в коридоре одна-одна. Значит, не перемена. Как она тут оказалась… да не так важно. Важно, что не надо было прятать то, что она ощутила. Не надо было это гасить, комкать, пугаться быть подмеченной. Она ясно понимала – если в такие моменты что-то можно ясно понимать, это просто чутьё – что Возникшее в ней надо хранить и срочно наслаждаться, потому что длиться Оно будет всего несколько мгновений – ход его мимо окна был стремителен и уже завершался.
И это редкостное, почти нереальное впечатление, да ещё без свидетелей – понятно, что было небесным подарком. И она приняла его, и им воспользовалась! К тому же он оказался сохранённым в ларце драгоценных воспоминаний на всю жизнь.
Это был не Валерка. Мы уже знаем, что у них была – да, хорошая, да, трепетная – но всё же просто дружба, хоть и непростая.
Мне кажется – это моё мнение, можете поспорить со мной – что настоящая дружба, как и настоящая любовь, это как ископаемое золото, не так уж часто встречается. А потому – они драгоценны!
Поясню, что у Леры с Валерой было как в песне.
«Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами»…
(Марина Цветаева)
А вот тем парнем, который только что прошёл мимо школьного окна, она была действительно больна. Она напрягалась при нём и переставала быть естественной. Вернее, ей приходилось применять усилия, чтобы оставаться более-менее собой.
Он возник в их школе в девятом классе. Лера с Валерой учились в восьмом.
А ТОТ, он не был умопомрачительным красавцем. Просто красивый. Может, и то не для всех. Для Леры – точно. И спортом он занимался вместе с Валерой, а, стало быть, и с Лерой. Эти ребята оттуда, из Миндюкино, Починка, в общем, из Воротишинской школы – они по умолчанию сильные спортсмены. Секрет крылся в человеке, который ими занимался. Тренером там был Волков Валентин Павлович. А это цельный целеустремлённый человек, сильная богатая личность. Короче, во всяком случае, парни оттудова – заточены заниматься и получать победы в спорте.
А такие парни, согласитесь, мужественны, красивы, цельны, они научены – добиваться успехов. Вот такие дорисовки к портрету того…
Так, стоп. Кем же является этот красавчик для нашей героини?
Она влюблена? Ну-у-у… однозначно! Это её Первая Любовь? Вот этот анализ она, я так думаю, проведёт позднее. Конечно, ей нравились мальчики и раньше. Юрка – в третьем классе. Лёшка Ма… ой! – он в четвёртом.. А в шестом-то кто? Так, может, Юрка – в шестом. А в третьем… забыла она. А Валерка? Валерку не трогайте. Он – особенный. Он – вне конкуренции. Он – помимо всех. Друг. Или объект дружбы. Ну, как-то так. Может, и не понятно кому. Ну, извините.
Итак, в этот день Лера испытала улётное состояние, неподдающееся описанию словами. А жизнь продолжается.
Вечером делать письменные она опять пошла к Валере.
А Валера, такой спокойный, расположенный. Когда они написали домзад по русскому и математике, Валера и спрашивает.
– Ты говорила, что учительница нападала на твоё чтение? Нажаловалась родителям, и всё такое. Это ведь Клавдия Емельяновна?
– Да.
– Ну, и ты её простила?
Лера задумалась. Хм. Почему она задумалась? Ведь ответ, вроде б, очевиден.
– Валер, да, я не в обиде на неё. А почему? Честно говоря, для учительницы – жаловаться на ученицу, что она много читает, при том, что она хорошо учится, и всё, что нужно, выполняет – это глупо, как я думаю. Вообще, не понимаю, что там с ней произошло. Лучше не думать, а то начнёшь судить. Судить то, чего не понимаешь.
И у меня то уже как-то замылилось.
А вот я тебе ещё случай с ней расскажу. Жесть. Хотя… ну, не топором же по голове. Она вызвала меня к доске. Я стою, начинаю писать задание. А она мне говорит громко, на весь класс:
– Лера, посмотри на своё платье. Оно блестит от грязи.
Представь?! При всех. Я, конечно, посмотрела на свою школьную форму, на подол. Ну, да, пятнышки… Не замечала. Может, потому, что за стирку отвечала мама. В смысле, стирка у нас всегда централизованная. Организует большую стирку мама. Нагревается вода в бане. Стираем на машинке и вручную на доске. Потом бельё мама складывает в ванну, которая уже на дровешках. И я везу эту тяжёлую телегу на реку. Там надеваю тёплые перчатки, сверху резиновые. И полощу в проруби. Когда мороз сильный, знаешь, бельё, как будто окунуто в густое масло, не выжимается. Мама дома заливает горячей, и отжимает снова. Потом развешиваем на чердаке.
А тогда, понимаешь, получается, что это я, ребёнок, ну, 4-й класс, десять лет – это большой ребёнок… В общем, я должна отвечать за чистоту школьной формы. Правда, это много вопросов. Например, я постираю платье в тазу на кухне, воду из чайника, чуть порошочка. Это всё возможно. А вот суши-и-ить! Оно сохнуть будет дня два-три. У нас в доме сыро. От пойла, от хозяйства, или чего там. Ложишься спать всё время во влажную постель. Холодно. Я, девочка, простываю ведь. Ну, это допштрихи. Речь о том, что бельё сохнет долго. Дома долго, хоть и печки топим. На улице – быстрей, но летом.
Ну, это всё ладно. Речь-то про Клавдию Емельяновну. Конкретный такой человек. На место меня поставила. Не знаю, видно, в этом случае мягче нельзя было… Нет, наверное, можно. И даже… нужно – мягче, втайне от других. Ну, она вот так решила.
И того, и другого нет в моём сердце в виде обиды. И вообще, я люблю её. Ну, это сильные слова. Я к ней нередко в гости захожу. Она хорошо ко мне относится. А помнишь, как ставили спектакль на 50 лет революции? «Молодая Гвардия». И уж кому достанется роль Олега Кошевого, даже ни у кого не возникало вопроса.
– Пфффф…, – Валера рассказал, у кого ещё какие роли были. Уж к чьей-чьей памяти взывать, а у него-то голова всегда светлая. И все подробности там находят место.
– То есть, понимаешь, она очччень много нам дала по жизни и для жизни!
– Ну, да! Коне-ечно! – Валера поддакивал с большим уважением.
– А ещё она выручала ребёнка в самые трудные моменты, она знала, как. Вот со мной был случай, ты ещё не слышал. Я записала в виде рассказа.
ДВА ВЕНИКА
Мой голик старательно скрёб подшефную детсадовскую территорию. Рядом никого, потому что я отошла от своих подальше, чтобы не болтать впустую, да площади побольше вычистить – на общественных тимуровских работах я была почти стахановкой.
Вдруг чувствую и вижу, что рядом с моим, параллельно и синхронно – вряд ли я такие слова знала во втором классе – грамотно машет другой веник. Молча. Боковым зрением я определяю, что это Клавдия Емельяновна, наша учительница. Странно. Чего это она так упорно-близко работает?
А она тихонько, по секрету от всех, спрашивает: "Ты поняла, чтО тебе по радио сказали?" ПОНЯЛА – это ключевейшее слово! Как она догадалась!? Ладно – откуда она ЗНАЕТ – тоже можно бы поудивляться. Но как она поняла, что я не поняла!? Это была моя больная тайна. Рядом – никого. Поэтому на прямой вопрос я ответила прямо и тихо – "нет"
А дело было так. У нас в деревне и, наверное, везде тогда в Советском Союзе – ну, не ручаюсь особо – но у нас в деревне почти у всех почти всегда было включено радио. Оно замолкало только после гимна в двенадцать ночи и запевало гимном в шесть утра. Моим местом ночлега был недалеко от радио. Поэтому я слышала все новости, симфонии, "Музыкальную шкатулку", " у микрофона" и уж, конечно, "Пионерскую зорьку" и "Октябрятскую звёздочку". Гимн СССР стал для меня тяжёлым знаком. Ночью он предвещал, что сейчас ко тьме присоединится тишина. А утром – что скоро надо вставать на зарядку, и спать осталось очень мало. А таааак хочется поспаааать!
У нас тогда была вторая смена в школе, и я всегда слышала и "Зорьку", и "Звёздочку". Там часто зачитывали письма ребят. Дикторы в конце передачи неизменно призывали написать им и диктовали адрес радио в Москве.
Наконец, они меня уговорили. А точнее, я решилась задать им свой наболевший вопрос. Почему я забываю закрывать вьюшку у печки, когда просят родители?
Это была настоящая проблема. Ведь печка, она ради тепла, и если её вовремя не скрыть, то – греется улица. А дома холодно.
Родители утром разжигали дрова, пока то да сё – печка топилась. Потом они уходили на работу, а моя задача была через такое-то время закрыть вьюшку до упора.
Долго на радио в Москве выясняли, что такое "вьюшка". И что значит "скрыть" печку; хотя это уже проще. Пришлось покопаться в диалектических словарях. И вот они круто, по-своему, по-городски, объясняют мне, чтО это за явление – такая вот моя забывчивость. Привели пример: если родители собрались в кино и купили билеты на себя, а на тебя забыли..., каково тебе?
Я напряглась. Волосы дыбом. Москва зачитывала письмо девчушечки из малой деревушечки с краю огромной державы. И столица обратила внимание. Да ещё так старательно растолковывают, правда, не по-нашему – не по-деревенски как-то – мой вопрос на всю страну! Силюсь, но ничего не понимаю. Мои родители в кино не ходили, до "кина" ли?! И билеты вжись никто заранее не покупал, смешно даже. Приходишь в клуб, даёшь кассиру пять копеек в руки, она – билетик. Проходишь, садишься на холодный деревянный стул. Если кино индийское – то десять копеек, и на пол.
И чтоб родители себе что-то купили, а про меня забыли! Случай настолько невероятный, что в моей детской головке он никак не укладывался из-за нереальности. Да папа с мамой всё самое лучшее и самое вкусненькое нАм покупали, подкладывали и оставляли!!
Так, какая-то распёртая, с сумбуром в голове, я пошла в школу. Соседка тётя Римма встретилась и чего-то сказала по поводу, мол, слышала про тебя по радио. Сегодня я была необыкновенным героем!
После школы я почему-то пошла в Коротово к маме на работу в "Промтовары". Наверное, рисовала себе, как рада за меня мама, как она мной гордится. Ведь наверняка кто-то да рассказал ей.
Когда я встретилась с мамиными глазами, неожиданно увидела колючий злой холод. Вроде как – я опозорила их, родителей. Непонятного стало ещё больше. А меня пронзили, мягко говоря, неуютство и страх. Я почувствовала противную, жуткую – это теперь знаю, каким она словом обозначается – отверженность.
Переживала очень. А главное, не знаешь, в чём виноват.
Но жизнь продолжается. Школа. Подшефные работы. Два веника рядом.
И вот, Клавдия Емельяновна, оказывается, всё знает, да ещё и понимает, что я в смущении.
И она на моём языке объяснила мне то, что не могла Москва.
Если коротко: кого ты почитаешь, того и слово выполняешь неукоснительно! Вот.
Теперь я поняла, почему мама чувствовала себя опозоренной. Дочка забывает наказы, значит, не уважает. И теперь об этом знает вся деревня и вся страна.
Я была безмерно благодарна моей учительнице, что мне теперь стало хотя бы всё ясно.
И ещё, пусть и будучи ребёнком, я была восхищена педагогикой моего первого учителя. Эта великая личность снизошла, наклонилась к ребёнку до уровня его сердца и высоты веника. Понаблюдав за мной, поняла, что я растеряна и страдаю, что нужна взрослая помощь. Не стала при всём классе это делать в назидание другим. Или куда-то вызывать, мол, "мне нужно с тобой поговорить" ... А вот так, склонившись, в процессе, между делом.
И радость пришла от ясноты.
Слава Богу за мудрость и деликатность учителей!
Клавдия Емельяновна, спасибо!
П.С.: Кстати, заслонки у печек, точно не уверена, но, вроде, больше не забывала закрывать.
