Иконический для свободнотекущей речи, нестерпимо окказиональный «Кузнечик», образец применения звукописи Велимира Хлебникова звучит так:
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво! О, озари!
Не буду перечислять все регалии, которыми Хлебникова наделяли современники, не буду цитировать Маяковского. Но приведу ниже стихи Михаилу Барышникову Иосифа Бродского. Потому что и до Бродского всё закузнечилось.
Классический балет есть замок красоты,
чьи нежные жильцы от прозы дней суровой
пиликающей ямой оркестровой
отделены. И задраны мосты.
В имперский мягкий плюш мы втискиваем зад,
и, крылышкуя скорописью ляжек,
красавица, с которою не ляжешь,
одним прыжком выпархивает в сад.
Мы видим силы зла в коричневом трико,
и ангела добра в невыразимой пачке.
И в силах пробудить от элизийской спячки
овация Чайковского и Ко.
Не хотела упоминать все регалии, но всё-таки одну забыть никак нельзя: если вдруг кто не знает, то Велимир Хлебников, на минуточку, Председатель земного шара (предземшара, как любили в Советах).
Есть такое магическое число — 317, связанное и со скоростью света, и с другими скоростями, и с другим светом, и с А. С. Пушкиным, куда же без Пушкина, без Пушкина вообще никуда.
Так вот по замыслу Хлебникова, 317 избранных Председателей должны, в согласии друг с другом, править всемирным «Государством времени».
А вот его декларация:
«Пусть Млечный Путь расколется на Млечный Путь изобретателей и Млечный Путь приобретателей… Пусть возрасты разделятся и живут отдельно… Право мировых союзов по возрасту. Развод возрастов, право отдельного бытия и делания… Мы зовем в страну, где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветет как черемуха и двигает как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и как токарь обращается с своим завтра».
Весной 1920 года в Харькове собрались имажинисты — Есенин и Мариенгоф, с которыми Хлебников быстро свёл знакомство и про председательство земным шаром, конечно, тоже рассказал.
Есенину вся эта вакханалия дико понравилась, так что по его инициативе быстро было организовано коронование Предземшара в Городском Харьковском театре, разумеется, всенародно и торжественно. Шутовство поэт воспринял совершенно серьёзно. Мариенгоф так описывает это событие в «Романе без вранья»:
«Хлебников, в холщовой рясе, босой и со скрещенными на груди руками, выслушивает читаемые Есениным и мной акафисты, посвящающие его в Председатели.
После каждого четверостишия, как условлено, он произносит:
— Верую.
Говорит „верую“ так тихо, что еле слышим мы. Есенин толкает его в бок:
— Велимир, говорите громче. Публика ни черта не слышит.
Хлебников поднимает на него недоумевающие глаза, как бы спрашивая: „Но при чём же здесь публика?“ И ещё тише, одним движением рта, повторяет:
— Верую.
В заключение как символ земного шара надеваем ему на палец кольцо, взятое на минуточку у четвёртого участника вечера — Бориса Глубоковского.
Опускается занавес.
Глубоковский подходит к Хлебникову:
— Велимир, снимай кольцо.
Хлебников смотрит на него испуганно и прячет руку за спину. Глубоковский сердится:
— Брось дурака ломать, отдавай кольцо!
Есенин надрывается от смеха. У Хлебникова белеют губы:
— Это… это… Шар… символ земного шара… А я… вот… меня… Есенин и Мариенгоф в Председатели…
Глубоковский, теряя терпение, грубо стаскивает кольцо с пальца».
Трудная у Председателя жизнь.