Представляем стихотворение-хоррор, автора Молодой гранит.
***
Женщина из стали и бумаги, захватила мои мысли, я иду домой в капризный, промоченный, пропахший копотью подъезд — и нет на стенах не рисуют, не оставляют в нём безумные рисунки-письмена: в моём подъезде-доме, быт нетрезвый и воздух резкий, где нет честных и вздох последним...быть может у меня.
Да, не сверкают блики лезвий, ни звуков режущих заплесневеловшую взвесь — нет от разрывания пакетиков да клацаний шприцов. Нет гомонова вечно припаздывающих отцов, и пьяных воплей — соплей, и визгов, и топота. мешающих затягиваться, ног. Не доходит солнца свет, никто не в курсе про пятно на карте...
в марте
В марте бывавший в жизни полицейский, пропавший без вести — исчез недалеко. Я шёл всего лишь мимо, всего лишь в дом, смотря в закоптенелое и грязное окно.
Так быть мой друг, слепой и мокрый. Не веришь? Мира нет — твой тут теперь, в квартире номер сорок, красивым видом сквозь стекло, и пыль, и грязь, и ветки, и гробы, и мусор! И железь посерьёзневшую, окутанную всё той же влагой, как тебя...
Пробито лёгкое? Исправим — как тебе квартира двести двадцать пять? Сто восемь? Сто семнадцать? Не бойся, мумии не гниют, не пахнут, не станут бить тебя и трахать, если захотят. Пойду, предупрежу...их... Нельзя, чтоб так без спроса — негоже, невежливо, нельзя.
На самом деле плохо, но что поделать-то? Живых к живым, а мёртвых к мёртвым:
кондитер, повар он не допустит вновь ошибок да
Возможно, у мира нет контроля, конца, краёв и берегов, как у войны. В плену свободы воли, и идей, и пагубных привычек, теней от приключений и белил рутин, стираются границы, его. На столе жвачка, сто сотен пережёванная кем-то раз, замызганный весь ржавый чайник, заварка в плесени, фаланга пальца, чей-то глаз, три кости, череп, нож, перо, бумага.
Написано на ней оглавление к новой книге: «О том как я всем желаю счастья», и весь рассказ — о нём, любви и верности, вечности порядка, чудом не в камине... «Любите кошек!» — пост гласил на сайте, стоит кошачьий череп обезглавлен, четыре лапки от собачки и зубы их, клыки.
Женщина из стали и бумаги — тот самый вектор, флюгер из чугуна на морозе, что кинут под ноги с высокой башни, вся бездна перед тобой разверзлась, а ты всё смотришь немо. Из под толщи смыслов, внимательно моргая. Знаешь...
Кем бы не был — вышло, свершилось, судьбилось и очутилось. Ты рядом подошла, журналистка. Слишком близко. Красивая как сказка, похожая на сорт тех самых кислых яблок симиренко, смирена? Шоколадный волос, как бледная поганка краска слезла и верно, нечего портить вид.
Клопы, мухи, пауки и клещи, жуки, муравьи по банкам — кто-то пискнул, пусть ползёт, если слышит, подальше. Угроза! Угроза! Угроза!
ЗАЧЕМ ЗДЕСЬ ВНЕШНИЙ МИР?! Ты, прозревший, сволочь, не внезапно — я даровал тебе чуток! Не трогай, не ломай: не строил, толк от этого какой. Итог? Исход? Двое семилеток копируют котов, трое курочек, собак — так я...и? Нормальным вырос...