Данная статья написана для японского издания романа "Шатуны" (Hakusuisha, Japan, 2024. ISBN 978-4-560-093924), где опубликована в качестве послесловия к роману.
В статье использованы фрагменты интервью, которое Ю.В. Мамлеев дал автору настоящей статьи Тимофею Решетову в 2013 году по случаю публикации романа «Шатуны» («The Sublimes») на английском языке.
* * *
Юрий Мамлеев родился в Москве в 1931 году. После школы, в конце 40-х, он поступил в Лесной институт на инженерный факультет, окончив который работал в школе рабочей молодежи, преподавал математику уже взрослым людям, которым требовалось закончить среднее образование.
Писать прозу он начал в 50-е годы. Но в СССР никогда не публиковался. В те годы господствующей идеологией в стране был марксизм-ленинизм, и главным и единственно допустимым творческим методом считался социалистический реализм. Творчество Мамлеева с самого начала никак не соответствовало этим “жёстким” канонам.
После смерти Сталина в 1953 к власти пришёл Н.С.Хрущев. Он провел ряд либеральных реформ в стране, в результате которых была в значительной мере пересмотрена культурная политика государства. Открылся доступ к книгам, которые прежде были под запретом: к трудам по философии (не-марксистской), религиозной и мистической литературе.
В конце 50-х годов вокруг Мамлеева начал формироваться круг людей, интересы которых выходили далеко за рамки советской действительности. Эти люди вели свой внутренний поиск, изучая мировую традицию по книгам в библиотеках. Они знакомились друг с другом в библиотечной курилке, общались. Это были философы, мистики, художники, поэты и писатели. В социальном плане многие из них были маргиналами. Их объединяло стойкое неприятие советской материалистической идеологии.
— Обстановка тогда была умеренной, — рассказывает Юрий Мамлеев. — Потому что пост-сталинский Советский Союз был уже другим. Власть была сама по себе, а жизнь народа и интеллигенции шла сама по себе. Т.е. под покровом Советского Союза с его железной системой существовала Россия, которая теперь, наконец, начинала походить на ту Россию, которая была до революции и которую большевики, казалось, уничтожили. Русская литература оказывала огромное влияние на интеллигенцию, поскольку русская классика не была запрещена как, например, одно время в Китае, и из этого источника шла мощная подпитка. Кроме того, конечно, существовало Православие.
В начале-середине 60-х годов круг этот расширился и стал заметным явлением в интеллектуальной жизни столицы. Ядро этой группы составляли Евгений Головин, Лариса Пятницкая, Владимир Степанов, Алексей Смирнов, Гейдар Джемаль. В дальнейшем эти люди оказали колоссальное влияние на культурную и интеллектуальную жизнь страны, оставаясь при этом практически незаметными для официальных властей и мало известными широкому кругу обывателей. Их роднил отчаянный внутренний поиск неведомого, порыв в запредельность.
— Все это время народ продолжал жить своей жизнью, выпивал. В рабочем кафе было хорошее питание, и при этом всегда можно было выпить, даже в обеденный перерыв можно было выпить хоть пол стаканчика. Советский Союз был громадный, и было непонятно, как это всё продолжает работать при столь своеобразном образе жизни населения. Но мое окружение — это другой момент. Кроме официальной интеллигенции, которая фрондировала, существовали другие группы которые были совершенно вне советского образа мышления с его атеизмом, коммунизмом и идеализмом — идеализмом, потому, что они ведь строили общество, которое в принципе невозможно построить. Во всем виделся сюрреализм и добрый такой абсурд.
Юрий Мамлеев без сомнения является одним из апостолов этого процесса. Именно у него дома, в коммунальной квартире в Южинском переулке зародился и расцвёл настоящий метафизический салон, участники которого в последствии стали прототипами героев романа “Шатуны”.
Следует пояснить, что в послевоенные годы отдельная квартира в Советском Союзе считалась роскошью. Дом, в котором Мамлееву принадлежало две крошечные смежные комнатки, был двухэтажным четырёхквартирным деревянным бараком дореволюционной постройки в самом центре Москвы. В квартире Мамлеева жило еще пять или шесть семей, они использовали общие кухню и санузел (ванной комнаты там не было совсем). Но это нисколько не мешало регулярно приходившим сюда участникам еженедельных собраний погружаться в глубины метафизики.
— Вокруг меня была группа людей и они подбирались под мои рассказы. Поскольку я устраивал чтения на своей квартире, людей каждый раз собиралось немного, но люди эти часто менялись, все время приходили новые. Надо сказать, что неофициальная культура существовала и воздействовала на сознание где-то даже сильнее, чем официальная. В моем окружении были люди разного плана; были люди, которые впоследствии стали известны: Анатолий Зверев, Владимир Буковский, Венедикт Ерофеев (его роман "Москва-Петушки" вообще называют "Иллиадой" русского пьянства), Александр Харитонов, Оскар Рабин, Олег Целков... Они приходили на Южинский, или я приходил к ним и там устраивал чтения. В то время было много салонов, была такая взаимопроникающая интеллектуальная жизнь. К моему творчеству относились по-разному, меня называли то русским Кафкой, то последователем Достоевского, но в общем-то уже тогда считалось, что это что-то совершенно новое.
Многие участники Южинского были людьми образованными, и часто — само-образованными. Духовная зрелость, незаурядные творческие способности, владение иностранными языками открывали им доступ к огромному количеству первоисточников. Все эти знания становились их общим достоянием и служили почвой для глубочайшего переосмысления всей мировой духовной традиции, формировали обширное поле для метафизического поиска.
— Более подробно я описал этот круг и атмосферу этих лет в романе "Московский гамбит". От восточной мистики, адвайты-веданты до православной религиозности, вся философия, все книги проникали, кроме того были уникальные частные библиотеки. И все время шел взаимный обмен: стоило кому-то прочесть книгу, например, на английском или на французском языке, это тут же пересказывалось, распространялось между своими в духовном плане. Это был тогда особый круг, это были люди, личности, которые интересовались такими вопросами философии как смерть и бессмертие. Конечно, подобные вещи — достаточно частые философские проблемы, но на Южинском особенность была в том, что в моем окружении люди жили этими проблемами, для них это был не теоретический, отвлеченный вопрос, а вопрос жизни. Поэтому можно сказать, что эти личности жили немножко, хотя бы чуть-чуть, в ином измерении. Их сознание заглядывало туда, куда невозможно заглянуть. Есть один текст Платона, где он сравнивает наш материальный мир с пещерой, у которой в принципе есть выход, но выглянуть наружу, увидеть то, что находится вне этой пещеры, невозможно. Мы видим только некие тени, и нам непонятно, что происходит за пределами пещеры. В моем окружении как раз были такие люди, которые пытались выглянуть за пределы этой пещеры.
Еженедельно, по четвергам, на Южинском собиралось очередное заседание. На каждой такой встрече Юрий Мамлеев непременно зачитывал один-два своих рассказа. Посетители пели песни, читали стихи. Творчество выражалось всеми возможными формами. Поднимались острые философские темы, сильнейшее стремление участников к абсолютной внутренней свободе наполняло эти встречи особым смыслом. Высок был градус самовыражения. И все это вибрировало, создавало стойкую метафизическую атмосферу, которая затем постепенно проникала в глубины общественного сознания.
В итоге всё это вылилось в ряд событий в публичном поле, благодаря которым власти вынуждены были признать свободу и права личности на творческое самовыражение и разрешить людям иметь альтернативное мировоззрение. Сотни художников, поэтов, писателей получили возможность делать то, что прежде считалось недопустимым, не вписывалось в рамки официальной советской культуры. Кульминацией этого процесса стала Культурная революция 1974 года*, после которой в России началась новая социальная эпоха.
— В основе своей мое окружение не было политическим, конечно; оно было не-советским, но мы не лезли в политику. Хотя многие наши друзья участвовали в оппозиционной деятельности — впрочем, в то время оппозиционным считалось, например, чтение стихов Марины Цветаевой. Постепенно в самих верхах Советского Союза склонились к необходимости изменения этого строя, хотя все еще сохранялось нелепое преследование по поводу чтения диссидентских стихов или даже поэтов Серебряного века. Особо за это не сажали, вообще проблема арестов не была обычной вещью, потому что органы старались как-то работать с этими людьми. Особенно с теми, кто активно выступал против советской власти. И хотя в моем окружении были лица известные, также было много людей не творческих, но все это были потрясающе интересные личности; именно такие, часто странные, загадочные личности стекались ко мне. Вот в такой стихийной атмосфере и зарождались «Шатуны».
Люди, о которых идет речь в отличие от среднестатистической интеллигенции никак не вписывались в общее русло социальной жизни. Они жили как бы сами по себе. Они мало обращали внимания на окружающую советскую действительность, которая была для них скорее фоном, нежели довлеющей догмой. Хотя в бытовом плане их жизнь складывалась подчас крайне тяжело. Многие едва имели достаточно денег на еду, впрочем, у каждого имелся хоть какой-то угол, где спать.
Люди эти не были антисоветчиками, будь они на Западе, они также оказались бы среди маргиналов. Можно сказать, что они были маргиналами по духу. И, как ни странно, само существование их было возможным благодаря социалистической системе.
В те годы в СССР масса вещей была практически бесплатна: медицина, образование, социальное обеспечение. Еда, транспорт, связь стоили в буквальном смысле копейки. К тому же, иметь много денег на руках тогда было практически невозможно. Человек с деньгами тут же привлекал пристальное внимание соответствующих органов.
Участники Южинского были люди как бы вывалившиеся из системы. Они были предоставлены сами себе, власть не трогала потому, что с них нечего было взять. Между тем именно в этой среде сформировался мощнейший духовный, метафизический импульс, который во многом определил дальнейшее развитие всего советского общества.
Практически все прототипы персонажей романа «Шатуны» принадлежали к Южинскому кругу. Их поиск, их ценности, их интересы и стремления и легли в основу фабулы романа.
* * *
В романе «Шатуны» показан прорыв человеческого сознания в вечность за пределы социально-инфернальной сферы бытия. Гений автора создает мир персонажей необозримой глубины, подчас нам тяжело до конца пережить, или хотя бы осмыслить всю сложность и многогранность их внутреннего мира. И этим роман особенно интересен. Он задает высокую метафизическую планку в мировой литературе.
— Что можно сказать об этом романе, — вспоминает автор, — он производил ошеломляющее впечатление. Он писался в 1966 и 1968 в деревне в баньке, где я жил летом, и ко мне конечно, часто приезжали друзья. Эта банька была на берегу реки на краю деревни, типично русская деревенская банька с маленькими окошечками и она создавала особую атмосферу отключённости от внешних проявлений кали-юги.
В свое время роман «Шатуны» шокировал читателей. Сегодня со всех экранов льётся в наши глаза поток мерзости и насилия. На этом фоне убийца Фёдор Соннов может показаться «обыкновенным» серийным убийцей. Да и прочие герои романа — Клавуша, Лизонька, дед Михей и др. — уже практически прописались в ленте новостей.
Между тем философская канва романа от этого становится только более актуальной. По-новому осмысливается идея поиска абсолютной свободы и бессмертия.
Основная философская идея романа — Метафизика Я, — открывает в этом отношении новые ориентиры. «Шатуны» — это редчайший пример в современной литературе, где проблема метафизической самореализации раскрыта столь ярко, интересно и самобытно. Да: существуют официальные наука и философия, которые может быть что-то нам и объясняют; существует, официальная религия, которая как-будто связует нас с Высшими силами; существует масса эзотерических учений, некоторые из которых может быть и ведут куда-то. Но при всём при этом без внятных ответов остаются Главные вопросы: Кто мы? Зачем мы живём? Как устроено мироздание?
Ответ на эти вопросы едва ли можно сформулировать простым языком в скучном контексте обыденной жизни, но гений автора помогает нам узреть, ощутить метафизическую суть этого поиска в ярких художественных образах.
Мрачноватые детали контекста, в которых передана атмосфера тех лет, бытовые особенности жизни людей, кухонные посиделки и ларьковая лирика, кондовость барачно-коммунальной обстановки, в которой происходят события романа, — всё это в целом вполне отражает реальную действительность, пусть даже с глубокой долей иронии и гротеска. Вся эта внешняя обстановка эффективно акцентирует содержание внутреннего поиска главных героев, обнажает их надмирность, запредельность.
— Условно героев романа можно разбить на две основные группы.
Первая — «метафизическая» группа людей, жизнь которых была не слишком сюрреальной, и стремления их были вполне логичными: прорваться, выйти за пределы этого мира и познать Абсолютную Истину. Почему такие желания возникали? К этому толкала вся обстановка материалистического террора. Люди чувствовали, что живут в клетке, было впечатление, что этот мир создан по ошибке, что в основе его лежит что-то болезненное, что-то грубое, к этому приводила вся мировая история с ее самоистреблением человеческого рода. В чем причина того, что они так метались? Почему они не могли прийти к нормальному религиозному познанию, через церковь (что в то время в принципе было возможно)? Почему они не хотели выбрать путь к Богу, к Абсолюту, который человечество практиковало прежде?
Но этих людей отличает то, что называется неутолённостью веры, им хотелось ЗНАТЬ, и знать во всей полноте, все что Бог не открыл человечеству. И вот это стремление, порождённое какой-то метафизической тоской и неутоленностью веры, порождает своего рода сдвиг. Внешне эти люди производили впечатление безумцев, хотя на самом деле они были вполне адекватными людьми. Их особенностью было то, что они, опираясь на традиционные знания, искали какую-то платформу, уже известную человечеству, чтобы выйти дальше за эти пределы. Этот сдвиг был адекватным, но редким явлением — познать Истину или хотя бы приблизиться к ней.
Это относится к героям-интеллектуалам — Падов, Барская, Рёмин, Извицкий.
«Метафизические» одержимы идеями солипсизма. Однако солипсизм здесь — это не просто философская концепция, но практический метод внутренней работы. Он помогает развеять иллюзию объективности материального мира за счет самоотождествления со своим Высшим Я.
Под Высшим Я понимается Логос, искра Абсолюта, зерно самобытия, лежащее в основании каждой индивидуальной личности. Оно неуничтожимо по определению, по самой своей сути. Самоотождествление с ним есть акт подлинного освобождения.
Сила веры в своё Высшее Я делает человека со-творцом реальности, хотя бы на те короткие моменты, когда самоотождествлённость с Ним достигает предела. В романе мы находим несколько примеров подобного процесса, причем автор показывает их нам как со стороны внешней, событийной, так и с внутренней, через описания состояний и переживаний главных героев.
«Метафизические» не просто живут в своем внутреннем мире. Этот мир в свою очередь всецело определяет их социально-бытовой контекст. Фокусируясь на своей изначальной внутренней связи с Единым Источником, которую каждый из них открывает в самом себе, они получают возможность управлять своей внешней ситуацией в проявленном мире. Они полностью независимы от окружающей их обстановки: детская площадка, кладбище, пивной ларек, какая-то комната в коммуналке в любой момент могут стать местом, где разворачивается мистерия Жизни Вечной.
Однако, они не в состоянии подолгу удерживать внутреннюю концентрацию на своем Высшем Я, и тогда они «падают» обратно в мир форм, который будто бы восстанавливает над ними свою власть. Они снова переживают «обычные» человеческие чувства, подвергаются воздействию разного рода «обстоятельств», проваливаются в болото окружающего их «внешнего» мира. Их внутреннее состояние чудовищным, иррациональным образом трансформируется в жуткую реальность, где они встречают свою противоположность. Существа, которые сбились в кучку по прихоти неведомых сил — остальные герои романа, — становятся предметом саморефлексии «метафизических».
— Другая группа — их можно назвать просто «безумцами», которыми овладело своего рода безумие. Наиболее яркие примеры — это куротруп-Никитич и Петенька — образец самоканнибализма, который поедает самого себя. И другие подобные примеры. Что это за люди?
Мы здесь видим примеры онтологического безумия. Я был хорошо знаком с психиатрией, и хочу заметить, что речь тут идет не об обычном сумасшествии. Здесь я использовал знание пограничных ситуаций, не болезней. Именно поэтому онтологическое безумие — потому что это не болезнь в психиатрическом смысле; их поведение не может быть адекватно выражено в терминах психиатрии.
Это безумие метафизическое.
Причина его заключается в том, что люди, попавшие в западню, называемую материальным миром, не были в состоянии видеть даже тень, которая мелькала бы на выходе из пещеры, и не были способны пойти нормальным путем, т.е. путем религиозным. Они тоже хотят знать, а не просто верить, но знать они не в состоянии, т.к. они люди неинтеллектуального типа, и они просто «сдвинулись» в этой ситуации и начали творить нечто несусветное: прятались в это свое онтологическое безумие от безумия мира, безумия Кали Юги. Поэтому их безумие так сюрреально, так выразительно.
Вот две группы людей: одни, которые хотят прорваться в то что Бог не открыл человеку, а другие как бы сходят с ума метафизически.
Безумие героев этой второй группы в некотором роде отражает всеобщее безумие, которым охвачена сегодня вся наша цивилизация. Тупик материализма, в который человечество загнало само себя, ужасен в своей безысходности. Сфера духовного опыта тщательно вытеснена из массового сознания. Это всеобщее метафизическое сумасшествие, доведенное в романе до предела, до гротеска, задаёт основной фон повествования.
Периодически тут и там «мелькают» некие прочие «адепты» и «искатели», странствующие философы и всякая «молодёжь», но существенной роли в сюжете они не играют. Так или иначе все персонажи либо относятся к «метафизическим», либо «безумны».
— Самая таинственная фигура романа — это Федор Соннов. Он убивает потому что считает этот мир псевдореальностью, он не верит в реальность этого мира, она ему кажется сном: «реальность не может быть такой, этот мир — это извращение реальности». Но на самом деле в его действиях есть много необъяснимого и даже таинственного. Этот герой не сводим к какой-то концепции, поэтому он так загадочен и привлекает к себе такое внимание. Например, он хочет познать женщину в момент ее умирания. Такой выверт — это уже сугубо индивидуально, и до известной степени это необъяснимо...
О Соннове нужно сказать особо. Это — третья сторона, третья составляющая романа. Это не просто серийный убийца, каковых за последние годы мы повидали уже сотни. Наблюдая за внутренним миром Федора мы обнаруживаем его стойкую жизненную позицию. Подобно «метафизическим» он и сам ощущает иллюзорность окружающего мира. Убивая он, как сам говорит, «отпускает душу на волю».
Впрочем, в посмертное бытие души он тоже не верит. Поначалу, до встречи с Падовым и Барской, его просто носит, как медведя-шатуна, от убийства к убийству, в которых он скорее играет роль проводника потусторонней воли, действуя совершенно необъяснимо и непредсказуемо даже для себя самого. Но знакомство с «метафизическими» в корне меняет направление его мысли.
С этого момента серийный убийца Соннов жаждет уже метафизического убийства.
Встретив на своем пути людей, которые ищут подлинного бессмертия, узнав их ближе, он хочет посмеяться над ними, убив их. Духовный вызов, который «метафизические» бросают миру реальности, сталкивается с яростным противодействием материальных сил этой самой реальности в лице Федора Соннова. Он символизирует собой Бездну внебытия, в которой бессмертное Высшее Я должно исчезнуть, раствориться.
В итоге, однако, вера «метафизических» в свое Высшее Я берёт верх. Оказывается, что у Соннова просто нет над ними власти. В этой схватке он оказывается проигравшим. Впрочем, это для него не составляет никаких особых забот. После знакомства с метафизическими, он сам идет на смерть даже с некоторым интересом, с любопытством.
— Все эти бродяги, разумеется, личности исключительные, средний человек не может быть таким. В каждом человеке живет стремление к стабильности. «Шатуны» же показывают, что этот мир крайне нестабилен. Нормальный человек хочет стабильности, некоей нормальности, как он считает. И где же найти эту стабильность? Она, конечно, существовала раньше в традиционном обществе, когда были незыблемые религиозные устои, но всё чаще и чаще при снижении уровня духовности в мире вертикальный луч к Богу терялся.
В своём романе «Шатуны» Юрий Мамлеев ставит перед читателем важный вопрос: способен ли человеческий дух практически преодолеть обречённость, предопределённость своего материального существования, освободиться от них и выйти за свои собственные пределы? Действительно ли поиск кажущейся стабильности настолько существенен, или есть иные, более высокие и важные приоритеты, мотивы и стремления.
В таинственном дыхании Бездны, где преходящее бытие форм обречено на исчезновение, «метафизические» открывают для себя бесконечный источник самобытия. Самореализация осознается ими как единственная насущная необходимость. На этом фоне всё прочее, внешнее теряет смысл, обесценивается, рассеивается как дым.
— Ну, хорошо, — рассуждает Юрий Мамлеев, — но каким путем в нашем обществе можно достичь стабильности? Прежде всего это достижимо при абсолютном безразличии к духовной жизни вообще, при полном погружении в обывательскую жизнь. Это даже не атеизм, а просто индифферентность по отношению к духовной жизни, и даже к смерти и к бессмертию. Это может иметь массовый характер и, разумеется, обеспечивает некоторую стабильность.
Что даёт нам подобная стабильность? Вне осознанной связи с Единой первоосновой личного бытия, своим Высшим Я, любая человеческая деятельность теряет всяческий смысл. И при этом в потайном уголке сознания продолжает жить Федор Соннов, не как угроза, а как напоминание, как образ Бездны внебытия, готовой каждую секунду поглотить нас «со всеми потрохами», который требует от нас решительных действий в направлении самореализации, если, конечно, мы не хотим навсегда сгинуть в болоте материального мира.
— В ГДР вышла книга в советское время (и ее переводили на русский язык) одного немецкого философа-коммуниста (я не помню его имени), и он предложил такую мысль в мире, где господствует материализм и атеизм как официальная доктрина: он написал, что проблема заключается в том, что человек преувеличил свое значение в мире, что он вообразил себя надприродным существом имеющим претензии на бессмертие. Т.е. с его точки зрения это было проблемой великанского самомнения.
«С этим надо покончить, писал он, но для этого нужно минимизировать человеческое сознание — т.е. преуменьшить претензии человеческого мозга». (Не духа, не сознания, а именно мозга.) Просто минимизировать до такой степени, чтобы жить с сознанием того, что человек — это рациональное животное, и сделать это для себя нормой; забыть о смерти, о бессмертии; что со смертью все кончается, — и тогда будет легче. Лишить сознание вертикали, связи с Богом. И когда все это будет уничтожено, масштаб сознания уменьшится настолько, что человек будет относиться к своему состоянию как какая-то муха, или что-то в этом роде, без всякой скорби. Эта книга попалась мне мимоходом в советское время, но я помню, было поражен ею.
Я привел этот пример чтобы показать до какой степени в период кали-юги может докатиться человек. От Бога — к мухе.
* * *
Значительную часть своей жизни Юрий Мамлеев провел в иммиграции.
Советская система не принимала людей подобных ему: всё, что не укладывалось в рамки общепринятых социалистических норм и понятий, активно вытеснялось из поля общественного внимания.
В начале 70-х, когда для многих наконец открылась возможность уехать из Советского Союза, на Запад хлынул поток тогдашних «диссидентов», которые не могли или не хотели тут оставаться. Многие представители культурной интеллигенции выезжали за рубеж навсегда. Америка, Европа, Израиль — люди бежали, оставляя позади все: родственников, недвижимость, имущество. Ради чего? Они верили, что бегут на свободу. Как показала практика, в основной массе своей они просто хотели приобщиться к иному уровню потребления. Большинство из них так и не поняло, что истинная свобода доступна каждому здесь и сейчас, и всё дело лишь в особом внутреннем состоянии, а не во внешней атрибутике, не в уровне комфорта
В 1974 году Юрий Мамлеев с супругой также были вынуждены покинуть СССР. На родине осталось всё. Впереди их ждал «прекрасный новый мир». Для Мамлеева это во многом была жертва, ибо он никогда не переставал любить Россию. Разрыв с ней был для него тягостен.
Долгие годы жизни они провели за границей, сначала в США, затем в Париже. Возможность вернуться на родину появилась только на заре «перестройки» в начале 90-х. Это была уже совсем иная страна, всё здесь перевернулось. То, что раньше было под запретом теперь открыто провозглашалось, прежде казавшееся немыслимым, теперь воплощалось в жизнь. Наконец, и роман «Шатуны» был впервые напечатан в России в 1993 году.
За годы иммиграции и впоследствии произведения Юрия Мамлеева на Западе переводились и издавались различными издательствами и тиражами на многих языках мира. В Европе хорошо известны романы Юрия Мамлеева «Шатуны», «Блуждающее время», «Последняя комедия», «Мир и хохот», «Другой», сборники рассказов.
В 2012 году во Франции впервые вышел полный перевод его главного философского труда «Судьба Бытия». Эта работа непосредственно связана с содержанием романа «Шатуны», в ней в систематической форме изложено оригинальное, творческое, метафизическое кредо автора. Драматизм «Метафизики Я», парадоксальная Бездна внебытия «Последней Доктрины» открывают перед читателем глубочайшую внутреннюю перспективу, предлагают сложный самобытийный контекст для творческого философского исследования реальности. В заключительном эссе к «Судьбе Бытия», в главе «Метафизика искусства» автор формулирует и определяет новое направление в современном искусстве, «метафизический реализм».
Настоящее издание представляет собой замечательную возможность ознакомить более широкий круг читателей с одним из ключевых романов Юрия Мамлеева. Огромная заслуга в этом принадлежит издательству Хакусуися, которое взяло на себя этот грандиозный труд — познакомить японскую публику с современной русской прозой и философией. Замечательную работу выполнил переводчик Такаси Мацусита.
______________
*) В сентябре 1974 года в Москве прошло две выставки художников неконформистов. Первая на пустыре в районе Беляево закончилась тем, что власти привезли туда бульдозеры и передавили все работы, а всех участников арестовали. Это событие известно в народе как "Бульдозерная выставка".
Однако через две недели, 29 сентября прошла еще одна выставка в парке Измайлово, которую власти санкционировали. Там было уже больше художников, было много зрителей, лично присутствовал тогдашний глава КГБ Андропов и другие представители власти. После этого художникам дали "зеленый свет", они образовали свой профсоюз и подобные выставки стали происходить регулярно.
Тимофей Решетов
Философ, художник, автор книги «ВРЕМЯ. Пространство. Космос. Введение в гелиоцентрику». С 2002 по 2015 год — литературный секретарь Ю.В.Мамлеева.