(интервью 1993 года)
Как странно складывается эта карьера. .. Ни в таланте, ни в потрясающем гоночном чутье французу Жану Алези никто не отказывает. Наоборот! Но ... Ему непрестанно приходится кому-то что-то доказывать, бороться: сначала за место в «Формуле-1», затем, в 90-м, за рулем скромного «Тиррелла» - с чемпионским «Маклареном» Сенны, потом, в 91-м, в «Феррари» - с самим Простом, чтобы не потеряться в тени великого соотечественника, в 92-м противостоять возможной духовной связи Италии с Капелли, новым партнером, а после крушения последнего в одиночку тащить груз поражений на суд взыскательных тиффози. Еще более опасным стало положение в 93-м - в команду возвращался австриец Герхард Бергер, тот самый, кто в 88-м положил к гробу самого Коммендаторе Энцо Феррари единственную немаклареновскую победу, да еще в легендарной Монце....
В течение трех долгих маранелловских сезонов Жан пережил боязнь разонравиться, научился стискивать зубы, выжимая из полумертвого автомобиля двести, даже триста процентов возможного в погоне за местом на подиуме, в то время как ехавшим вполсилы
пилотам суперкоманд победы доставались почти даром. Однако нынче планка поднята еще выше: Жан Алези, француз итальянского происхождения в итальянской команде, готовит себя к борьбе за чемпионский титул.
- Честно говоря, - признается Жан, - я не вынес для себя из прошедшего сезона ничего сенсационного. И в памяти, скорее всего, останутся доверие ко мне со стороны Луки де Монтеземоло, манера, с которой за вещи взялся, едва придя, Жан Тодт...
- А спортивная сторона?
- Уже с Донингтона, третьей гонки сезона-93, нам с Бергером стало совершенно ясно, что машина не позволяет даже минимальных попыток бороться за победу. Видеть, как инженеры меняют один узел за другим, а машина едет все хуже и хуже, - это, доложу я вам, занятие не из самых приятных. Что нам оставалось делать? Разве что ждать 94-го. Проблемы с техникой не самые страшные, потому что всегда можно тешить себя надеждой, что уж через год-то все образуется. Тем более, когда видишь, как команда освежает кровь, как люди наконец-то начинают по-настоящему отвечать за то, что делают. Если бы не это, мое разочарование стало бы страшным. Контракт мой истекал, и я почти готов был исчезнуть из «Феррари». Но появился Тодт, и это все изменило. И у меня в голове, и в команде.
- Один человек смог все перевернуть?
- Знаете, в «Феррари» и до Тодта происходили бесконечные революции, но все предыдущие руководители «Скудерии» считали, что «Формула-1 » - это бюджет, мотор, шасси и два не самых плохих пилота. Все! Остальное придет само, тем более к «Феррари». Но ведь конюшня в «Формуле» - это не просто кучка людей, что-то там делающая и требующая время от времени этакого инспекторского внимания. Посмотрите, как работают «Уильямс» и «Макларен» - это же целая индустрия, отлаженная как часы! К тому же все они были до недавнего времени гораздо моложе и живее «Феррари», которая оставалась старинным монументом собственной истории и славы, замкнутым в комфорт, привычки, традиции и ... комплексы. Для того чтобы выйти из спячки, команде понадобился электроток! Им стал Тодт. Этому человеку нужно верить, тем более сейчас, когда он окончательно почувствовал себя капитаном на корабле.
- Подобная разборка любимой команды по косточкам - это что, лекарство от «победной недостаточности»?
- Конечно (смеется). Если бы мне запретили заниматься критикой, я, наверное, не выжил бы. Правда, 93-й все-таки принес определенное удовлетворение - Монако, Монца... Я еще недостаточно стар и не настолько философ и скептик, чтобы смириться и считать, что ничего лучшего в моей жизни уже не будет.
- Удивительно, Жан, вы сейчас так спокойно и трезво рассуждаете... Однако, с точки зрения прессы, ваш имидж главным образом держится на неспокойствии и нетерпении, даже нетерпимости: вы так часто лезете в бутылку даже по пустякам.
- Возможно. Во мне всегда есть тот Алези, которого знают. Особенно за рулем. Но я же не могу взять и так вдруг поменять что-то в моем характере! Я создан из страсти, мотивации, амбиций и счастья держать руль в руках. Для пилота «Формулы-1» это наиболее
необходимый набор качеств.
- Жан Тодт как-то признался, что вздыбленный жеребец - символ «Феррари» - бывает слеп. И ослепляет других...
- Он недалек от истины. Но я люблю эту команду, чувственную, сумасшедшую, часто шокирующую, и бешусь от неимения конечного результата, от чтения и слушания всей этой критики, наваливающейся на тебя! Я ведь смотрел в сторону «Феррари» с детства. Она была моей сказкой. И все, что касалось автоспорта, преломлялось в моем сознании только через «Феррари». Отец любит рассказывать, как однажды после какой-то гонки я спросил его друга, который участвовал в ней: «Ты победил?» «Нет, - ответил тот. - Я занял третье место». «Как ты мог?! - возмутился я. - У тебя же была красная машина!» Для меня «Феррари» навсегда - это что-то красное и обязательно впереди! Надо залезть в мою шкуру, чтобы понять, каково это - быть пилотом «Феррари» и не иметь побед ... Это делает меня больным. Все, что касается этой команды, я воспринимаю не умом, а сердцем и, когда способен хотя бы отчасти объяснить отсутствие побед объективными причинами, бываю удовлетворен. Хотя бы наполовину. И, между прочим, насчет имиджа. За время моего пребывания в Маранелло я здорово изменился. Например, научился сжимать зубы и хранить в себе многое из того, что раньше непременно выплеснул бы куда и в кого попало. Особенно под горячую руку.
- И все еще ждете победы?
- Я так долго ее жду и так проголодался, что одна меня - не насытит. Две? Скорее, три. Или больше. Не знаю, нужно попробовать.
- Наверное, это пристрастие к «Феррари» толкает вас сейчас на то, чтобы перешагивать через реальность в мечтах...
- У каждого свои счеты с этим временем. И с реальностью. Полагаю, я сполна расплатился за будущее тем, что, например, занимаю призовые места на машине, которая даже теоретически этого не позволяет. При этом рискуя, как никто.
- Неоправданно рискуя?
- Когда ты за рулем и круг за кругом в центре событий, трудно трезво судить о происходящем. Наваливается столько эмоций в единицу времени - и ненависть, и страх, и восторг, и горе ... С ума можно сойти!
- Ваш пилотаж, особенно в квалификации, это часто спектакль. Для кого вы гоняетесь - для «Феррари», для себя, для публики?
- Обычно, и в Монце это особенно заметно, я живу гонкой, как псих. Или отшельник. Это можно объяснить только невероятной любовью к профессии, которую сделал своей жизнью. Мы любим ее изнутри, но для этого нужно очень хорошо помнить, какова она снаружи. Поняв это, я всегда думаю и о тех, кто за рулем, и о тех, кто наблюдает за нами с трибуны. Ведь эти люди пришли посмотреть на «Феррари», способную бороться против «Уильямсов», «Макларена» и «Бенеттона», и их не волнует (и не должна волновать) существующая объективная реальность. Им нужно зрелище! И я лезу на рожон, бьюсь, даже если нет возможности выиграть. Ведь каждый пилот не просто хочет, чтобы его замечали и любили, но еще сатанеет от желания доказать, что он выше машины, выше
себя. Выше всех!
- Так кто же, в таком случае, Жан Алези - пилот или феррарийный тифози?
- Я един в двух лицах. Или, скажем так, я - из тех привилегированных тифози, которые имеют возможность еще и жить в красном. Именно поэтому пока я ищу на трассе одного - возможности доставить счастье людям. Я хочу, чтобы они снова поверили в «Феррари», я мечтаю видеть их восторг и знать, что я - дирижер и автор этого восторга.
- Скажите, а, например, Прост и Сенна тоже когда-нибудь пользовались этим рецептом, чтобы дойти до вершин пилотажа?
- Не нужно сравнивать два стиля. Они всегда- остаются хозяевами своих эмоций и своего автомобиля, особенно Ален. Хотя Айртона я часто видел мечущимся в поисках чего-то экстремального. И потом... В «Феррари» я еще ни разу не сидел за рулем машины, способной занять поул-позишн или выиграть гонку. Именно поэтому должен, как когда-то Мэнселл, искать удовольствия в другом. Но когда тот же Мэнселл понял, что наконец-то у него в руках машина, способная побеждать, он полностью и мгновенно изменил стиль. Это происходит непроизвольно, потому что близость и реальность победы заслоняют все остальное.
- Короче, слетает пестрое одеяние радующейся жизни колибри - и наружу выходит суть: хищника, холодно и расчетливо выцеливающего добычу. В Алези хищник еще не проснулся - вы не боитесь разочаровать тиффози?
- Это самое страшное для меня - оказаться в «Феррари» и услышать свист в свой адрес ...
- Но это уже было.
- Да, однажды в Имоле, во время испытаний. В 92-м. Мы были одни, других команд не было, однако трибуна напротив паддока ломилась от публики. Я закончил очередной круг, заехал в боксы - и вдруг услышал: «Алези, ты недостоин двадцать седьмого номера!» Я пил воду - и чуть не подавился. И едва не раздавил стакан, который был в руке. Вылез из машины, пересек трассу, подошел к трибуне и крикнул: «Кто это сказал?!» Мертвая тишина. Вдруг слаабенький голосочек: «Это он...» И другой голос, громче, уверенней: «Да, это я. «Феррари» больше не побеждает - из-за тебя?» Пришлось прочесть целую лекцию. от А до Z.
- Вас поняли?
- По-моему, да. По крайней мере свиста я больше не слышу. А в Маньи-Кур мне однажды устроили почти такую же овацию, как Просту. Может, только чуть-чуть потише.
- И все-таки, «Формула-1» - это спорт или спектакль?
- Для меня - не просто спорт. И не только спектакль. Хотя чистый, настоящий спорт - это, например, Олимпиада. Мы, пилоты, не во всем спортсмены. И мне никогда не взбредет в голову сравнивать себя, скажем, с Беном Джонсоном. Да и на что мы способны без хорошей машины? Кто мы? Хотя в последние годы наша жизнь стала близка к жизни других спортсменов высокого класса, все чаще мы занимаемся «физикой», чтобы выдерживать требования, предъявляемые к пилотам. Однако для того, чтобы вытерпеть то, что мы испытываем в гонке, нужно не только отменное здоровье, а что-то еще. Дар, может быть? Любовь к скорости, мощи, красоте, способность превзойти самого себя, когда это кажется невозможным... Взрыв рефлексов, громадная способность к суперконцентрации, вкус к риску, к механике... Не знаю, что еще.
- Привязанность к «Феррари», похоже, затмевает отрицательные стороны этой команды. А ведь для вас были открыты двери «Макларена», «Уильямса», «Бенеттона»... Кто способен отказаться от подобного искушения? Может быть, была бы уже победа ...
- Черт... И не одна, думаю. Но я сделал для себя выбор. И не очень представляю, кем могу быть еще, кроме пилота «Феррари». Я все время живу чувствами и быстро забываю плохое. После довольно удачного, на мой взгляд, дебюта в «Тиррелле» я хотел найти команду, с которой мог бы побороться за чемпионский титул. Мы с братом решили, что это - «Уильямс-Рено». Но... Фрэнк (Уильямс - патрон одноименной команды) как всегда играл на нескольких досках, и его партнерами в этом сеансе одновременной игры были я, Патрезе и Сенна. Всех троих он держал на поводке посулами, обещаниями, просьбами подождать. Мне не понравилось быть пешкой в этой игре, а Фрэнку было не понять моих чувств. И потом, по большому счету, к сотрудничеству с ним я был просто не готов.
- Ваша привязанность к «Феррари» уже обросла легендами. Неужели никогда не возникало желания, подобно Просту и Сенне, поискать по окончании сезона лучшую команду и лучшую машину?
-Это не сочетается с моей натурой: ненавижу переписывать историю на бумаге. И потом - за все три года я ни разу не пожалел о своем решении. Даже в те вечера, когда хотелось выть от досады и обиды.
- И никогда не хотелось послать все к черту и уйти?
- Было дело. Прошлой зимой. Мы с Лоранс, моей женой, были в горах, а в команду в это время призвали Бергера. Способом, который мне не очень понравился, да к тому же в ранге первого пилота, напрочь забыв о том, что я сделал для этой команды. Было ясно -
готовят плацдарм для Сенны... Я очень тяжело переношу удары в спину. И решил уйти. Даже подолгу разговаривал с Уильямсом, изо всех сил стараясь, чтобы Фрэнк наконец-то всерьез принял меня в расчет. В этот момент я так ненавидел «Феррари»! Ситуация была
критической, но Монтеземоло быстро меня вылечил, а Тодт и вовсе устранил даже память о рецидиве.
- И теперь вы окончательно отказались от желания получить свободу?
-С того момента, как передо мной открыли все карты и я стал ориентироваться в ситуации не вслепую, я подписал очередной контракт на два года уже не как тиффози, а как профессионал. Теперь меня не могут заставить уйти или остаться. Решаю я. И мне совсем не важно, чем я связан с командой - серьезным контрактом или простым рукопожатием, как это не раз бывало в моей карьере.
- А против Бергера вы ничего не имеете на сердце?
-Нет. Хотя он пришел из «Макларена» после трех лет сотрудничества с Сенной с определенным ореолом, созданным по правде или по ошибке, не знаю. И задевало не то, что он получил все, что просил. Другое. Что мы оба были задействованы в какой-то игре, иной раз помимо желания. Какие-то приоритеты в испытаниях, какие-то барнардовские новинки, появлявшиеся у него и не появлявшиеся у меня... Я ничего не понимал. И злился. Но после достаточно короткого периода взаимной притирки, когда мы присмотрелись
друг к другу, мы с Герхардом сошлись. И поговорили. И ни разу в том разговоре я не ощутил фальши, ни разу не почувствовал, что Герхард пришел сюда премьером. Хотя, если бы захотел, мог бы заставить меня жить тяжелой жизнью... И потом - это ведь он, Герхард, попросил меня остаться с ним в «Феррари». Хотя должен сказать, что жить со мной бок о бок не очень просто. И, между прочим, несмотря на свой приоритетный контракт, Герхард отказался от права на запасную машину во время гонок. Не потребовав от меня никакой компенсации! Разве так трудно понять теперь, отчего он мне симпатичен?
- А как будут складываться ваши взаимоотношения на трассе?
- У нас каждый выполняет свою работу. И по отношению друг к другу мы свободны.
- Ники Лауда, давая интервью в прошлом году, накануне своего вступления в должность в качестве спортивного консультанта «Феррари» как раз по работе с пилотами, сказал, что двое гонщиков одной команды вполне могут не быть друзьями, а вот соперниками - обязаны. А вы с Бергером кто друг для друга?
- Всего понемногу. И, кстати, я совершенно уверен, что партнеров должны связывать помимо профессиональных и какие-то чисто человеческие отношения.
- А двух французов в одной команде? Например, между Тодтом и Алези существуют какие-то отношения кроме уставных?
-Даже если что-то и есть, то это никоим образом не оборачивается в мою пользу. И если - не дай Бог! - происходит что-то «профранцузское», я настаиваю, чтобы Тодт прежде всего извинился перед Герхардом.
- Глядя на вас, кажется, что вы просто купаетесь в популярности и что она вас вовсе не тяготит. По крайней мере вы не ищете, как другие пилоты, уединения и спокойствия между гонками или в межсезонье...
- Это все от характера. Хотя в доме постоянно стоит собранный чемодан и о нормальном досуге уже давно не стоит даже вопроса. Но, знаете... Спать, с моей точки зрения, - преступление. Я постоянно, все время должен чувствовать, что я - есть. Все равно, каким способом это будет подтверждаться. Я не могу, например, жить на одном месте. А повышенное внимание публики стимулирует жизненный тонус. Хотя иногда и хочется пожить, например, в собственном сне. Или побыть хоть немножко с друзьями, для которых я - просто Жан, а не пилот «Феррари» и «Формулы-1». Это становится все труднее, но я не жалуюсь. Может быть, вся эта идиотская кутерьма вокруг нас как раз и придумана для того, чтобы мы, формулисты, как следует почувствовали эту привилегию - быть отмеченным Богом гонщиком «Формулы-1». Сколько они продлятся, эти привилегии? Мы должны ими пользоваться, пока возможно. А потом будем платить по счетам...