Солнечное, но ветреное мартовское утро. Немного подмораживает. Возле квадратного окна проруби, ограждённой от посторонних глаз невысоким округлым снежным навалом, стояли двое. Она – в красных плавках и белом бюстгальтере и он – в клетчатых семейных трусах, сползших под самый низ выпирающего живота и в напоминающей блин старой шапчонке, из-под которой по бокам свисают бесцветные жидкие пряди волос. Они загорают под весенним солнцем после купания в проруби. В некотором смысле это «моржи», как их называют в народе. Стоят они босыми ногами на ковриках, постеленных прямо на лёд, и разговаривают.
На невысоком берёзовом чурбаке рядом с мужичком – транзисторный приёмник – редкость в наше продвинутое время, настроен на волну популярной радиостанции в стиле «ретро», да и музыка оттуда доносится совсем забытая и редко исполняемая. Парочка ведёт неспешный разговор о погоде. Как, мол, сегодня хорошо – солнце, можно загорать, правда, ветерок холодный, а так ничего – весна! Вот вчера ветер был сильный, да и пасмурно – не позагораешь…
Из приёмника полилась мелодия знакомой мне с детства песни, которую в те послевоенные годы пели почти на каждом застолье, и любила моя мама: «Каким ты был, таким остался – орёл степной, казак лихой…» После слов первого куплета, мужичонка приосанился, немного даже расправил свои хилые плечи, и даже заулыбался беззубым ртом – низенький, плешивый, шепелявящий при разговоре – он был полным антиподом своей спутнице. Выше его на голову, сохранившей, несмотря на возраст и некоторую полноту, все основные достоинства женской фигуры – она стояла как памятник – добродушная или скорее даже безразличная к пустой болтовне своего визави.
«Свою судьбу с твоей судьбою, пускай связать я не смогла, но я жила, жила одним тобою – я всю войну тебя ждала…» песня все продолжалась, и мне вдруг показалось, что эти двое уже давно ведут какой-то свой длинный и понятный только им диалог. Мужичок всячески хочет понравиться, хорохорится и гоглится, пытаясь выглядеть значительнее, даже выше ростом. Но со стороны эти попытки выглядели жалкими. Она – наверняка бывшая спортсменка, подтянутая, следящая за собой, ещё не старая пенсионерка, скорее всего вдова. И он – одинокий бодрящийся старичок, пытающийся вспомнить молодость, тряхнуть стариной. Все его попытки оживить разговор были неуклюжими, а местами и откровенно глупыми. Она при этом снисходительно молчала, изредка поддакивала и поворачивалась к солнцу другим своим крутым бедром.
«Но ты взглянуть не догадался, умчался вдаль казак лихой. Каким ты был, таким ты и остался, но ты и дорог мне такой». Музыка в финале зазвучала громче, и мне показалось, что она посмотрела на собеседника как-то по-особому, с присущей только русским женщинам, жалостью… И вспомнились слова ещё одной, сейчас забытой песни: «В сёлах Рязанщины, сёлах Смоленщины, слово «люблю» непривычно для женщины. Так беззаветно и нежно любя, женщина скажет: «Жалею тебя».
……………………………………………………………………………...............................................................
История эта получила весьма неожиданное развитие. Буквально на следующий день, когда я пришёл к проруби, мужичонка этот увивался уже около другой, молодящейся пенсионерки, правда на редкость сухостойной и здесь контраст был ещё более ярким. Пузатенький, на тонких кривых ножках, покрытых то ли седыми волосками, то ли каким-то пухом – мужичок заигрывал со своей собеседницей, уже явно намекая на какие-то более приватные отношения. Худая старушка называла его Лёней, а он её - Леной, и помогал переодеваться после купания в проруби, закрывая полотенцем от посторонних глаз тощие её чресла и висящий складками зад. Та довольно подхихикивала шуточкам насчет того, что она ещё вполне ничего и на всё согласна. На что Лёня полушутя-полусерьёзно ответствовал: «Главное не умереть во время этих счастливых минут..., хотя, - добавил он бодренько, - это была бы лучшая кончина, которую только можно представить».
Пенсионерка Лена, стриженная под мальчика с выбеленными волосами, в лёгкой спортивной курточке, трениках и кроссовках, довольно быстро после этого собралась уходить. Правда, немного раньше, увидев у меня фотоаппарат, когда я снимал замёрзшее озеро и заснеженные его берега, тут же пристала к мужичку: «Сфотографируй меня, Лёня, на телефон, а я потом выложу снимки в "В контакте". Ещё не полностью одетая - она позировала своему кавалеру в комплекте нижнего белья, состоящего из чёрных трусиков и лифчика, под которым едва угадывались два каких-то бугорка – жалкое зрелище. Хотя, может быть, тощее поджарое тело и являлось предметом её гордости. Когда другие тёти в таком же возрасте – кадушки кадушками и еле передвигаются, дыша как паровоз, на своих толстых варикозных ногах-тумбах, она легко бегает, не замечая возраста. Рисуется, конечно, работает на публику, а сама, наверняка, после этих пробежек часами отлёживается и пьёт корвалол.
Очевидно, что история на этом просто так не закончится. Лёня, судя по всему, весьма популярная личность в сообществе пожилых любительниц зимнего купания, крутящихся вокруг небольшой проруби на озере Шарташ. Весьма вероятно, что на него кто-то из них и клюнет – да и то сказать: «орёл степной, казак лихой»…
Вячеслав Архангельский
