Изучая родословную посадских людей Мочаловых, я столкнулся с рядом любопытных документов. Похоже, что в XVII веке следователи по «волшебным делам», то есть чиновники, занимавшиеся следствием по делам о колдовстве, порой сталкивались в своей практике с оборотом психотропных средств.
Два самых ранних письменных упоминания луховского рода Мочаловых – в 1658 и в 1662 годах – были связаны со скандальной историей и произведённым розыском «об учинившейся в Лухе среди жён посадских людей кликотной и ломотной немочи».[1] Среди поражённых нечистой силой – либо странным недугом – был и предок моего заказчика, Никифор Иванов сын Мочалов вместе со своей женой Офимьицей.
В народном сознании той эпохи крепко укоренились верования в колдунов и ведьм. Ещё в 1653 году луховской воевода Изот Мякинин издал указ о запрещении жителям города под страхом смерти через сожжение держать у себя гадальные книги, ворожить и держать у себя различные «колдовские» коренья. И всё же в 1656–1659 годах в Лухе приключилось несчастье, которое никто из лушан не мог объяснить иначе, чем происками нечистой силы. Ряд посадских людей, в основном, женщин, впали в загадочную «кликотную немочь» (она же «кликотная и ломотная скорбь», она же порча). В припадках, напоминающих эпилептические, они начинали кричать «всяким звериным (медвежьим и зайцом) и птичьим гласом».
При первичном расследовании в воеводской канцелярии города Луха некоторые поражённые «кликотной скорбью» дали показания, что их «испортили» представители семьи Салаутиных с сообщниками. В Лух для «волшебного сыску» немедленно был прислан энергичный московский чиновник Яков Лихарев, который вместе с воеводой Григорием Кайсаровым подвергли подозреваемых допросам и пыткам.
В ходе следствия выявили более широкий круг виновных. «Волшебный сыщик» арестовал дюжего «посадского детину» Янку Салаутина, перепуганного монастырского крестьянина Аршутку Фадеева, промышлявшего целительством, да именитого посадского человека Терешку Калинина сына Малокурова (между прочим, происходившего из рода винокуров луховского кружечного двора). Арестованные отчаянно открещивались от своего участия в наведении порчи, но суровый воевода, тем не менее, заключил их в тюрьму до дальнейшего распоряжения высших властей.
Воеводе Кайсарову не удалось закончить дело о кликотных порчах. В январе 1658 года он был отозван с должности. Новый воевода Назарий Алексеев в своей отписке на царское имя выражал озабоченность увеличением числа «порченых» лухских женщин. По данным воеводы, в 1656 году заболели две женщины – вдова Татьяница Попова да убогая девица Оксинница. В следующем году «закликали» жёны посадских людей Ивана Иевлева и Якова Трофимова – Мариница и Анница. За первую половину 1658 года недуг поразил жену и сноху старосты Фёдора Мартынова (Матрёницу и Офросиньицу), жён Луки Фролова и Ивана Иванова (Улитицу и Агрофеньицу), а также жену Никифора Иванова Мочалова – Офимьицу.[2] По другим данным, закликал и забесновался также и сам Никифор Мочалов.[3]
Для маленького Луха девять «порченых» женщин и один очумевший мужчина были числом внушительным и заметным. Про себя отметим, что семьи пострадавших были отнюдь непростыми. Например, Фёдор Мартынов был земским старостой. А деверь пострадавшей вдовы Татьяны Поповой – Максим Фёдорович Попов – являлся самым богатым человеком Луха и владел единственным каменным домом в городе. Позднее, в 1680 году, на его средства в Лухе был построен каменный храм Воскресения Христова. Мочаловы, как мы выясним позднее, также входили в число «лутчих людей» Луха.
Тем временем заболевшие женщины объясняли свои злоключения находками у ворот узлов с неизвестными веществами. В подброшенных узлах, как выяснилось, находились «травы всякие и соли» (напрашивается аналогия с «закладками» современных драгдилеров – Ю.Е. ).
Дело приняло более серьёзный оборот. Почти всех подозреваемых (кроме одного – бежавшего Фёдора Кузьмина) арестовали. Кроме того, в Лух прибыл новый сыщик для «волшебных дел», московский дворянин и бывший стольник покойного патриарха Филарета, Иван Савинович Романчуков.
После пыток, учинённых искушённым и опытном в этом деле Иваном Савиновичем, даже самые крепкие арестанты раскололись. Главные подозреваемые признали свою вину и были казнены. Среди казнённых был Терешка Малокуров с женою Оленкою, Янка Салаутин и незадачливый «народный целитель» Аршутка Фадеев, который перед смертью наверняка зарёкся делать людям добро. Вскоре изловили и беглого Федьку Кузьмина. Его отправили в тюрьму – к содержавшейся там (в довольно широком составе) семье Салаутиных.
В 1659 году лухские земские старосты обвиняли тюремных сидельцев в «порче» девочки Настасьицы, дочери лушанина Томилы Ежовского, которая приносила в тюрьму калачи. По их словам, придурошный арестант Федька Кузьмин, дуя на девочку из трубки (через которую обычно передавали передачи тюремным сидельцам), «шиб ей дым и ветр, и нашла на неё тоска, и как пришла домой, и её почало л.омать и кликота объявилась».[4]
В том же году земские старосты подали новую челобитную на имя Государя, из которой следовало, что арестанты не унимаются, дистанционно запугивают своих жертв и снова наводят порчу на женщин. Старосты, от имени всего посадского населения просили казнить «волшебников», «чтоб нам, сиротам, от них вконец не погибнуть, и твоего Государева тягла не отбыть, и горькою смертью от них не помереть». Как видим, наиболее весомым аргументом в глазах посадских было то, что «померев горькою смертью» они не смогут выплачивать государево тягло, то есть налоги.
Что именно представляла из себя «кликотная и ломотная скорбь», на данный момент понять довольно непросто. Можно лишь предположить, что семья Салаутиных и Терешка Малокуров могли экспериментировать с некими природными психотропными средствами – по всей видимости, которые употреблялись для окуривания дома или одежды. Возможно, это была конопля либо привозной гашиш, нелегально поступавший по волжскому торговому пути из стран Востока.
Детальных подробностей о болезни и исцелении семьи Никифора Мочалова в челобитных не содержится. Но тем не менее, нам известно, что Никифор благополучно пережил описанные события и более того – позднее проявил немалый интерес к винокуренному производству, о чём будет сказано более подробно в одной из моих следующих статей.
***
[1] Подлинники: Челобитная лушан, оговоренных вдовой Татьяной, об освобождении из тюрьмы, 1657 год // РГАДА, фонд 210, Приказной стол, столбец 300, лист 1; Розыск об учинившейся в Лухе среди жён посадских людей кликотной и ломотной немочи, 1658 год // РГАДА, фонд 210, Владимирский стол, столбец 142, листы 115–118, 135–138; Челобитная луховских посадских людей на Федьку Васильева сына Кузьмина, вдову Настасьицу Салаутину и прочих, о кликотной и ломотной порче, 1659 год // РГАДА, фонд 210, Приказной стол, столбец 314, листы 162–163 оборот; Челобитная луховских посадских людей Сеньки и Замятки Аникеевых детей о сыске по поводу волшебства, 1659 год // РГАДА, фонд 210, Приказной стол, столбец 314, листы 164–165 оборот; Публикация: Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край. Под редакцией С.И. Коткова. – Москва, 1984. С 181–185. См. также: Кабанов А.Ю. Страницы истории Лухского края // Лухский край, земля заповедная. Сборник. – Иваново, 2003. С. 247–248.
[2] Розыск об учинившейся в Лухе среди жён посадских людей кликотной и ломотной немочи, 1658 год // РГАДА, фонд 210, Владимирский стол, столбец 142, лист 138.
[3] Розыск об учинившейся в Лухе среди жён посадских людей кликотной и ломотной немочи, 1658 год // РГАДА, фонд 210, Владимирский стол, столбец 142, листы 115–116.
[4] Челобитная луховских посадских людей на Федьку Васильева сына Кузьмина, вдову Настасьицу Салаутину и прочих, о кликотной и ломотной порче, 1659 год // РГАДА, фонд 210, Приказной стол, столбец 314, листы 162–163.